Внутренняя политика в 2014 году и далее: «неокорпоративизм»

Что нас ожидает в 2014 году? Или будет после 2013 года – «года духовной скрепы».

Многочисленные реформы, обосновываемые повышением эффективности, в качестве политического результата ведут к одному: укреплению госкорпораций. И к окончательному превращению всех и вся в квазигоскорпорации. Например, идет реформа вузов. Цель – модернизация системы образования. В результате появятся несколько десятков мегавузов с щедрым бюджетным финансированием. Они – по замыслу авторов реформы – должны стать участниками мировой конкуренции в рейтинге успешных университетов. По существу, это будут образовательные госкорпорации. Медиа уже стянуты в три с половиной корпорации. Возможно, что в этом году создадут госкорпорацию по управлению государственными фондами и долгами РФ – ОАО «Росфинагентство». Самый яркий пример «неокорпоративизма» – реформа РАН. Академию наук решено превратить в «научную госкорпорацию». Несколько огрубляя, после реформы Академия наук структурно ничем не будет отличаться, например, от Росфинагентства. Причем все эти госкорпорации устроены так, что их менеджемент получает огромные зарплаты, годовые бонусы, распределяет на выгодных условиях субподряды. И таким образом, в жизнь входит целое поколение 30-летних менеджеров «чего угодно». Они и являются политической основой «неокорпоративистского государства», которое достраивает В. Путин на третьем сроке. Вся так называемая «политика» – это теперь не «публичная политика», а исключительно новости госкорпораций.

Новизна ситуации в том, что если в прошлом – целое десятилетие – в госкорпорации собирали промышленные активы, то теперь – на третьем сроке – в госкорпорации превращается вообще все. Вот, например, Всероссийское историческое общество. Что это такое? Это де-факто головная мини-госкорпорация историков, подрядившихся писать единый учебник истории. Теперь во главе такой мини-корпорации обязательно стоит крупный чиновник из ближайшего путинского окружения. 

В начале января бурно обсуждали назначение журналиста Михаила Леонтьева в «Роснефть». В сетях много смеялись. Но в действительности это символическое событие, открывающее 2014 год. Если прежде таким пропагандистам, как Леонтьев, предлагалось за заслуги членство в Общественной палате или финансирование собственного мелкого медиапроекта, то теперь правильным местом за заслуги является переход на должность с большой белой зарплатой в госкорпорацию. Журналист Иван Демидов, отработав свой срок в структурах власти, пошел не на отдых в Совфед, как это было принято раньше, – а строить парк развлечений в Подмосковье. Он теперь начальник бюджета 8 млрд рублей, который должна будет осваивать какая-нибудь строительная госкорпорация. Таким образом, и Демидов теперь при корпорации.

Вся линейка внутриполитических новостей меняется. Политической новостью является вопрос: кто будет осваивать деньги Дальневосточной «госкорпорации» и кто будет курировать их из Кремля? Допустим, весь подряд ушел к братьям Ротенбергам, а политически на этом продолжает расти Трутнев. При назначении Лесина в «Газпром Медиа» существенным является не его представление о развитии отрасли, а только тот факт, что он «человек Ковальчуков» (как пишут). При этом окончательная победа «неокорпоративизма» сопровождается объявленным переходом к восстановлению советской системы подготовки «номенклатуры». Иначе говоря, в первое путинское десятилетие еще имели значение и другие – собственно политические – социальные лифты (партии, лояльные общественные объединения и даже какое-нибудь пионерское движение «Селигер»). На втором десятилетии все эти формы ротации признаны убыточными по сравнению с простой схемой роста кадров через госкорпорации. 

Понятно, что корпорации и в других странах играют большую роль. Но там большую роль играют и другие институции – парламенты, суды, общегражданские влиятельные ассоциации, профсоюзы, инструменты публичной политики (СМИ, референдумы и прочее). У нас же все эти институты находятся в выморочной зоне, они ведут посмертное существование зомби. 

В период 2009–2012 годов, как известно, шло обсуждение – возможен ли переход к политической конкуренции без угрозы стабильности. И многие, и в том числе весьма системные и влиятельные люди предполагали, что российское общество может попробовать перейти к, скажем, двухпартийной системе и даже к правительству, формируемому победившей коалицией. Обсуждался формат перехода к честным выборам, «ответственному правительству» и к изменению баланса в президентско-парламентской республике в пользу большей роли парламента. В этом контексте имело смысл и партийное строительство. Например, раздавалось много голосов в пользу того, чтобы образованный класс городов-миллионников получил свое представительство в парламенте через какую-нибудь «либеральную партию» (Прохорова, Навального или даже Рыжкова). Предполагалось, что «Единая Россия» в такой ситуации как-то тоже более определенно оформится и превратится в реальную партию. Были разговоры и о том, что мэры городов могут быть из других партий. В пример приводили другие демократии, где так и происходит: зачастую у власти одна партии 2–3 срока, но при этом на муниципальном уровне свободно побеждают представители других. Все это обсуждалось как путь России к более современной политической системе, которая одновременно будет и более устойчивой. Считается, что различные инструменты «включения», «инклюзивности» для разных социальных групп в пространство политики помогают поддержанию стабильности общества в целом. 

С началом третьего срока Путина все эти идеи отменены. Дискуссии завершены. Выбор сделан в пользу другого решения. Поэтому для «внутренней политики» уже не имеют значения все эти формы политической конкуренции, партии, ассоциации и кружки. Чтобы быть участником внутренней политики, ты должен предъявить корпоративный мандат. Само государство теперь полностью вырастает из «чеболей». Оно в некотором смысле ему тождественно. Это – «неокорпоративизм». 

«Персоналистские» режимы, такие как у Путина, имеют свою типологию. Помимо верхушки, они должны иметь главный инструмент мобилизации поддержки/лояльности. Есть режимы, опирающиеся на армию. Но у Путина не такой. Иначе бы он часто торжественно ходил в фуражке с кокардой. Есть режимы, опирающиеся на партию/движение. Но и тут не этот случай. Путин не стал делать настоящей партии ни из «Единой России», ни из ОНФ. Очевидно, что он относится к ним технически, если не сказать пренебрежительно. Есть режимы, которые опираются на гильдии. Даже в этом случае сохраняется некоторая – пусть и лояльная – самостоятельная общественная активность деловых, академических, культурных кругов. Старые институции присягают на верность персоналистскому режиму и продолжают свое историческое существование. Очевидно, что теперь у Путина и это уже не так – все старые гильдии (наиболее выразительный пример: Академия наук) отвергнуты. Основой путинского «персоналистского режима» являются только госкорпорации и все то, что можно превратить в их подобие. 

Поэтому: «кто не спрятался, я не виноват». Все должны зайти под сень какой-либо госкорпорации. А вся так называемая «политика» – это теперь политика госкорпораций. Главная новость 2014 года – это то, что «внутренняя политика» окончательно лишается всякой публичности и переходит в зону «новости корпораций». Символическим выражением этого является отказ от пропорциональной системы на выборах в Москве в пользу мажоритарной. Государство окончательно оформляется как настолько «неокорпоративное», что предпочитает формировать представительные органы, как бы минуя партии – в силу их условности и вымороченности. В списки будут кооптировать прямо от корпораций. Это выглядит парадоксальным возвратом к 90-м годам. Когда условный «Газпром» мог вести свой список в Госдуму под флагами различных партий. Но то был ранний, детский еще капитализм. Его окончательный образ был неясен. Теперь же это окончательная форма российского государства. 

Теперь смысловая карта Российской Федерации надолго будет напоминать, например, средневековую карту Эстонии. На ней, как известно, крупно размечены 17 тевтонских монастырей, принадлежащие им ближние территории, дороги, которых их связывают и которые они совместно контролируют. В этой сети бурлит жизнь – там культура, стартапы, ученые монахи, передовые технологии выращивания винограда и прочее. А вокруг как бы мертвая зона. В ней тоже есть какая-то жизнь. Но если она не вовлечена – хотя бы периферийно – в обслуживание 17 монастырских корпораций, то ее, в сущности, и нет. А если и есть, то только так – посмеяться.