Почему Андрей Норкин выступил против «Дождя»

Вряд ли это заметно со стороны, но важное обстоятельство: в хоре призывающих к расправе над телеканалом «Дождь» прозвучал только один голос, на который стоило бы обратить внимание. Когда о «Дожде» говорит понятно что Дмитрий Киселев, его словам грош цена – у Киселева работа такая, и всегда можно заранее угадать, что и с какой интонацией он скажет. Примерно так же устроены колумнисты подчиненных кремлевской администрации газет, общественники из понятно каких организаций, новые правозащитники и прочие люди того же рода. Завтра начальство скажет им, что «Дождь» надо любить, и они его полюбят, и ничего интересного здесь нет.

Нет, в хоре обличителей «Дождя» только один голос заставляет вздрогнуть. Это голос Андрея Норкина с «Коммерсантъ FM». Его текст о том, что журналистам «Дождя» «стоит написать заявление об уходе и взять паузу», остался бы незамеченным, напиши его Ульяна Скойбеда, но Андрей Норкин – совсем не Скойбеда; словосочетание «приличный человек» из-за частого использования у нас давно звучит диковато, но все же Андрей Норкин оказался единственным приличным человеком, выступившим против «Дождя» примерно с тех же позиций, с которых на эту тему высказывались люди неприличные. Это важно.

Мы когда-то работали на одной радиостанции, знакомы не были, но, наблюдая за ним в эфире, я никогда не сомневался, что Андрей Норкин – человек очень неглупый. Именно поэтому я не готов рассуждать всерьез о том, что, выступая против выключаемого и ругаемого телеканала, он просто высказывал свое мнение, не думая о контексте, в котором это мнение звучит. Контекст между тем таков, что в сложившейся за эти дни вокруг «Дождя» погромной атмосфере призыв увольняться самим, не дожидаясь, пока в двери постучат, сам по себе становится частью этой погромной атмосферы. Считая Андрея Норкина умным человеком, я уверен, что он нарочно, а не по ошибке присоединился к развернувшейся кампании. Это именно жест, который стоит воспринимать именно как жест.

А теперь версия, почему Андрей Норкин пошел именно на этот жест, почему он не стал говорить о «Дожде» того, что положено говорить в этой ситуации приличным людям. Эта версия представляется мне интересной и выходящей далеко за пределы персональной истории Андрея Норкина. Возможно, именно эта версия и объясняет, «почему у нас все вот так».

Реальность путинской России такова, что каждого более-менее активного и заметного человека она ставит перед важным нравственным выбором чаще и жестче, чем любая другая реальность, – пожалуй, даже чем советская. В нормальной жизни человек может прожить сто лет, вообще никогда не делая такого выбора. Если использовать популярные метафоры этой недели, то, не случись блокады, многие ленинградцы так и дожили бы до спокойной старости, не подозревая, что внутри некоторых из них все эти годы дремал каннибал. И подвигу, и подлости в жизни всегда есть место, но только экстремальная ситуация может заставить выбирать – подлость, подвиг или переход хода.

Важнейшая биографическая особенность Андрея Норкина состоит в том, что такой выбор ему уже приходилось делать раньше, и выбор его как раз был совсем не таков, как можно подумать, читая Норкина о «Дожде» теперь. Тринадцать лет назад, выбирая между подлостью и совестью, он выбрал совесть.

Да, разумеется, я имею в виду конфликт вокруг НТВ в 2001 году. Ситуация с поправкой на масштаб (и поправка эта, разумеется, совсем не в пользу «Дождя») была устроена примерно так же, как сейчас: путинская администрация набросилась на частный независимый телеканал и начала громить его чужими руками, только вместо нынешних кабельных операторов в том случае были кредиторы НТВ. Андрей Норкин, будучи одной из ключевых звезд того телеканала, свой выбор сделал сразу и придерживался этого выбора, может быть, последовательнее всех вообще, – с RTVI, последнего телеканала, ставшего прибежищем для части бывшего «уникального журналистского коллектива», он ушел едва ли не самым последним из всех бывших энтэвэшников, в самом конце 2007 года.

Весной 2001 года Андрей Норкин сделал выбор, единственно возможный для (тут уже ни кавычек, ни иронии) приличного человека. Свобода слова, солидарность с коллегами, возмущение расправой над НТВ – Норкин вел себя как герой. Тринадцати лет достаточно, чтобы оценить тот его подвиг, как в знаменитом опросе, «стоило ли».

Федеральные телевизионщики с других каналов с самого начала как работали, так и продолжили работать: ни забастовок, ни акций солидарности, ни громких уходов. Митинги поддержки закончились быстро. В газетах посмеивались над «уникальным журналистским коллективом» (выражение быстро стало мемом), да и сам коллектив с первых минут конфликта описывался знаменитой считалочкой про десять негритят: на Красной площади после встречи с Путиным фотографировались вместе все звезды канала, а через несколько дней на другой фотографии, когда энтэвэшники переходили через улицу Академика Королева, меняя место работы (еще даже не на ТВ-6, еще на ТНТ, совсем ненадолго), звезд было уже меньше – некоторые решили остаться на канале с новым руководством. Дальше уже снежный ком: уходили на «Первый», уходили на «Россию», уходили на Рен-ТВ, возвращались на новое НТВ. У каждого судьба, у каждого что-то свое – в «уникальном коллективе» очень скоро остался один Норкин. Даже Евгений Алексеевич Киселев очень быстро нашел себя где-то в поле компромисса, и уже Норкину пришлось капитаном последним уходить с мостика.

Великого независимого телевидения не получилось – оно не было нужно ни гражданскому обществу, ни журналистскому сообществу, и даже хантер-томпсоны нового поколения, приходившие на RTVI реализовывать свои идеалы, уходили, стараясь не оглядываться. Как у Гарри Поттера, кубок оказался порталом, и вместо свободы слова герои обнаружили скучный бедный телеканал, отличающийся от официальных пропагандистских структур только персоналиями, воспеваемыми в эфире. А символами свободы слова за эти годы стали совсем другие люди, почему-то совсем не такие нонконформисты, как Норкин. Свободу слова Путин никогда не задушил бы в одиночку, но, к его счастью, на каждом этапе его соавторами оказывались, тут кавычки уже уместны, «приличные люди», готовые на какой угодно компромисс, потому что они профессионалы, а не демшиза, и потому что у них всегда, в каждую минуту находилось оправдание сначала просто негероическому поведению, а потом и откровенным подлостям.

За эти годы Норкин наверняка не раз спрашивал себя: стоило ли бегать с канала на канал по нисходящей во имя никому не нужной свободы слова, ведь достаточно было на самом кремлевском канале сказать «государственная дура», и все будут в воздух чепчики бросать. За те семь лет, которые Андрей Норкин потерял, спасая ценности «уникального коллектива», его коллеги-штрейкбрехеры сумели стать лицами всех федеральных каналов, звездами, моральными авторитетами – да кем угодно. Стоило ли в 2001-м защищать свободу слова, которая оказалась не нужна никому?

На этот вопрос Андрей Норкин отвечает сегодня своим текстом про «Дождь»: нет, не стоило. Он уже делал такой выбор, и он видел, что бывает потом, и сегодня он призывает журналистов «Дождя» (а они же в основном молодые, и в их жизни еще не было этого выбора) не вести себя как он тринадцать лет назад. Если завтра «Дождь» все-таки дожмут, если завтра его не станет, обязательно будет кто-нибудь, кто найдет себя в «России сегодня», в «Вестях недели» или даже на «Коммерсантъ FM» у Норкина, – будет сидеть с ним в эфире и спрашивать политолога Маркова об украинских делах.

Норкин считает, что иначе быть не может. Я думаю, Норкин не прав, но я знаю, откуда у него эта точка зрения, и он имеет на нее право.