Иллюстрация: Франсиско Гойя. Третье мая 1808 года в Мадриде

В пятницу, 21 февраля в полдень в Замоскворецком суде судья Никишина начнет  читать приговор по делу, ранее известному как «болотное», почти исчезнувшему из поля общественного зрения после новогоднего аттракциона с амнистиями, досрочными освобождениями и прочими признаками подобревшего перед Олимпиадой Владимира Путина.

Алексей Навальный называет этот приговор и этот процесс «одним из ключевых событий истории новой России». Это неправда. «Болотное дело» так и не стало чем-то большим, чем частная неприятность сначала полутора десятков, потом восьмерых человек – Барабанова, Полиховича, Луцкевича, Зимина, Духаниной, Белоусова, Савелова и Кривова, и никого больше. «Болотное дело» не всколыхнуло страну, не разделило жизнь миллионов на «до» и «после»; даже по сравнению с прошлогодним «делом Pussy Riot» «болотное дело» выглядит гораздо бледнее и как политический фактор, и даже как информационный повод. Даже украинские события, которые, казалось бы, должны располагать к лежащим на поверхности сравнениям, ни к чему не располагают, а, напротив, не оставляют «болотному делу» никаких шансов на время в выпусках новостей и на место на первых полосах газет. В пятницу утром к Замоскворецкому суду выйдут только те, кто и так привык выходить к судам по любому поводу, – те, на кого давно принято не обращать никакого внимания. Крупнейший политический судебный процесс постсоветской России заканчивается в темном замоскворецком углу. Если он и станет когда-нибудь историческим событием, то только когда-нибудь потом, задним числом. Но скорее все-таки не станет вообще.

И это несправедливо. Барабанов, Полихович, Луцкевич, Зимин, Духанина, Белоусов, Савелов и Кривов, восемь взятых в произвольном порядке граждан, назначены ответственными за политическую активность как минимум десятков тысяч москвичей, в декабре 2011 года попытавшихся заявить о себе как о новой политической силе. Декабрьские газеты и блоги 2011 года сейчас просто стыдно перечитывать: политики, комментаторы, сторонники и противники Болотной сказали и написали тогда много торжественных слов, но даже самым мрачным пессимистам не приходило в голову, что все закончится вот так – что после всего случившегося останется только восемь человек, которыми большая Болотная сможет откупиться от Путина.

За эти два с небольшим года уже в полуанекдотический мем превратилось выражение «сливать протест», общим местом стали обвинения в соглашательстве в адрес лидеров Болотной – от участников вечеринки  в мэрии с легендарным «вискарем» до членов Координационного совета оппозиции. Упреки в основном справедливы, но ведь и они ничего не объясняют; если бы дело было только в предательстве лидеров, действительном или мнимом, то гнев и ненависть по отношению к предателям сами по себе стали бы серьезным политическим фактором, но ведь и гнева никакого нет, нет вообще ничего. Стоит вспомнить также, что «болотное дело» не единственный случай срабатывания формулы «бунтовали тысячи, сели единицы». Точно так же было после декабрьских беспорядков 2010 года на Манежной, по итогам которых было осуждено несколько случайных нацболов. До тех нацболов нет и не было дела никому из ультраправых и околофутбольных активистов, до сих пор вспоминающих о Манежной как о яркой странице своих биографий. Страница яркая, а что кто-то чужой за нее сидит – ничего страшного. Как говорится, умри ты сегодня, а я завтра.

Очевидно, это и есть тот самый общественный договор, который не дает и, может быть, не даст никогда России выбраться из вечной политической стабильности. Социальная база Владимира Путина – это не рабочие из Нижнего Тагила, а прежде всего та самая Болотная. Граждане, готовые платить за свой выход на площадь свободой других людей. В этом смысле нет никакой разницы между лидером и последним креаклом, в этом смысле мы все одинаковы – и вы, и я, и кто угодно.

Автор – член оргкомитета митингов на Болотной площади и проспекте Сахарова в 2011–2012 годах, член Координационного совета оппозиции в 2012–2013 годах.