Про всех, кто не приветствовал восторженно прибавление Крыма к России, решили, что они не любят русский народ и считают, что всякой твари земной и птице небесной лучше быть где угодно, лишь бы не в России, вот и Крыму тоже. Я со своей стороны ничего такого не думаю, а не восторгался как раз потому, что к русскому народу отношусь хорошо, а на нем в очередной раз экспериментируют, хоть мы и так последние лет сто живем как в лаборатории. В мире же еще не было стран, которые успешно богатели, тяжко враждуя с Европой и Америкой.
А еще не восторгался из-за опасений, что это прибавление ужесточит отечественные нравы, и так не мягкие: свирепо заморгаем фарами нерасторопному, подрежем зазевавшегося, удобно разместим наше немытое железное достоинство поперек тротуара – пусть прохожие заодно и протрут своими польтами. Затопчем выходящего из вагона метро, в очереди будем проявлять нетерпение: чего, дура, копаешься. Это кто попроще. А кто посерьезней, отожмут долю у совладельца, подпишут договор и не выполнят, надуют акционеров, обсчитают, заведут дело на партнера, да его и посадят.
И вот русская власть, которая должна заниматься народным просвещением и умиротворением, отвечать за благонравие и благорастворение воздухов, показывает: да, можно по встречной объехать тех, кто ждет зеленого, и встать впереди всех, можно заталкивать выходящих обратно в вагон, чтоб самому сесть, можно выписать родственника, если стал недееспособен, завладеть жилплощадью, а потом продать, можно заказать партнера по бизнесу и, что приглянулось, отобрать, стибрить, что плохо лежит, – это и вовсе само собой. И все это будет называться словом «победа».
Конечно, от материального благополучия нравы умилостивляются, и такого сейчас меньше, а теперь вдруг случится так, что от гордости за Россию мы окончательно возлюбим друг друга, начнем уступать и пропускать, раскланиваться и не брать чужого. Однако же пока наблюдаю, что некоторые стоящие поперек тротуара железные достоинства украсились георгиевскими лентами, и спасает от них не гордость, а принудительная эвакуация. Материальное же благополучие, от которого смягчение нравов, как раз поставлено экспериментом под угрозу.
Академический словарь
Однако теперь перед трудным моральным выбором оказалась и Украина: там тоже предстоит решить, что такое победа и национальная гордость. Победивший Майдан, похоже, неожиданно для самого себя перешел на язык, близкий языку Януковича, и начал переходить к сходному с ним образу действий.
И вот главные приметы этого языка: прилагательные «самозваный», «самопровозглашенный», «так называемый», частица «якобы» и бесконечные кавычки. Существительные: экстремисты, провокаторы, сепаратисты, вооруженные бандиты, иностранные наймиты и прочий набор пейоративов. Словосочетания: «подрывная деятельность», «заказанная из-за рубежа, щедро оплаченная агрессия», «материальная и моральная поддержка со стороны иностранных государств», «отлично сработавшие спецназовцы». Синтаксис тоже своеобразный, но знакомый, с большим количеством будущего времени (был бы латинским грамматиком, назвал бы его будущим угрозы, futurum minationis): «наказание будет неотвратимым», «будет дан решительный отпор тем, кто терроризируют людей с масками и битами», «реагирование будет жестким и неотвратимым», «должны быть арестованы и привлечены к уголовной ответственности», «преступники должны сидеть в тюрьме», «каждому свое».
Что из этого – из словаря Януковича и Путина, а что из словаря победившего Майдана, что из прошлой эпохи, а что из нынешней – и не различишь. Чтоб не мучиться: ничего из Януковича, все из нынешней.
Мы где-то встречались
Вся эта лексика и грамматика не только способ не использовать самоидентификацию своих противников, но еще и способ защититься словами и кавычками от реальности происходящего. Не зря же бог дал человеку права называть всех тварей земных. Скажешь «референдум под дулами автоматов», и вот уже утешительно слышится, что людей заставили под угрозой жизни, а то бы они ни за что. Политическое имяславие.
Когда прежняя власть изъяснялась таким языком, украинские, а за ней и российские горожане умственного труда, а многие и физического, стыдили: позор, что власть так говорит о собственных гражданах, за это ее долой. «Многое из того, что я увидел, больше походило на саботаж, нежели на службу», – пишет министр Аваков о своем общении с милицией на востоке страны. Не объясняя, почему в этом случае милиция с народом быть ни в коем случае не должна: потому что другой министр или другой народ?
Андрея Колесникова из «Коммерсанта» и других не пустили в Киев. «Есть и хорошие новости», – отзывается украинский журналист. Это Колесникова, чья книжка «Первый Украинский» россыпями лежала в каждой киевской витрине после победы первого Майдана. Не помню, чтобы за все время кризиса с ноября по январь прежнее начальство не пустило в страну корреспондента «Дождя» или иностранного журналиста.
В антипротестных диктаторских законах, которые приняла прежняя Рада 16 января (а 28 января отменила), все-таки не было пожизненного заключения. В антисепаратистских законах, которые приняла нынешняя Рада 8 апреля, оно есть. Прошлая власть так и не решилась ввести ЧП ни в Киеве, ни в отложившихся регионах, новая спокойно объявляет ЧП и контртеррористическую операцию. То-то было бы раньше разговоров, что восставших приравняли к террористам.
Луганск. Фото:
REUTERS / Shamil Zhumatov
Не очень понятно, чем «физически разъяснительная работа» с «кремлевским выродком», депутатом Рады, а также попытки рассылать туда-сюда новонабранных национальных гвардейцев отличаются от титушек, которых прежняя власть привозила в Киев. Что, одни били за деньги, а другие за идею? Однако симпатии к Майдану со стороны думающих русских основывались не на том, что после победы Майдана будут бить других, кого надо, а на том, что совсем не будут бить за политику, за высказывания, за протесты. До вчерашнего дня было одно отличие – что новая власть не стреляла, – но и оно исчезает на глазах.
Военный образ мыслей
Если за сходный набор действий, за сходные слова одни политики объявляются тиранами, а другие нет, то дело, выходит, не в самом этом наборе действий и не в словах политиков, а в том, свои они или чужие. Действия же хороши или дурны в зависимости от того, кто их предпринимает.
Конечно, можно сказать, что новая украинская власть оказалась в экстремальных условиях. Так все и говорят. Но ведь и Янукович оказался в экстремальных для себя условиях. Можно сказать, что большинство жителей Донецка, Луганска и проч. живут обычной жизнью, за квартал от захваченных зданий ничего не происходит, а воду мутят экстремисты, «сепаратистские группировки, координируемые иностранными спецслужбами» (Турчинов). Но ровно то же самое писали три месяца назад корреспонденты из Киева: мы протестуем, а большинство киевлян едут мимо Майдана на метро и сидят у телевизора.
Можно сказать, что против сегодняшней Украины иностранная агрессия и сильный внешний враг. Так все и говорят, и не без основания. Но с точки зрения вчерашнего украинского руководства и его союзников, и у них тоже был сильный внешний враг и иностранное вмешательство. А из всех сколько-нибудь толковых репортажей с места ясно, что помощь из России есть, но вот войск, какие были в Крыму, нет, а «группировки» все больше из местных.
За один месяц Владимиру Путину вместе с новой властью в Киеве удалось привести Украину в состояние военной мобилизации и военного взгляда на вещи. Это состояние, однако, наихудшее для того, чтобы проводить реформы и бороться с коррупцией, потому что в этом состоянии лояльность важнее порядочности, а «свой» важнее, чем «честный».
Теперь будет трудно отличить хорошего политика от плохого, понять причины успеха или провала: когда все неудачи будут списываться на иностранные козни, как отличишь. За это российское руководство и полюбило тот же прием.
Видеть или нет
А ведь смысл протестов был не в том, чтобы старый язык, старый способ действий перешел от одних людей к другим, а в том, чтобы у власти был другой язык и другой способ действий. В этом был трансграничный смысл Майдана.
В чем была идея Майдана? Мы лучше, честнее, добрее, мы не можем терпеть ложь, фальшь и насилие власти, которая в упор не видит нас, а видит то, что ей хочется, а когда догадывается, что все не так, врет. Мы не будем терпеть ее глупости, жестокости, ее вранье, ее неспособность договориться с гражданами собственной страны.
Луганск. Фото:
REUTERS / Shamil Zhumatov
Серьезное насилие на востоке Украины оттолкнет от новой Украины думающих русских людей. Конечно, украинцы могут сказать: невелика потеря. Но так и Путин говорит про тех же самых людей, а уж про украинцев и подавно. Победившему Майдану нужно определиться: хотим другой жизни или хотим украинского Путина, чтоб мог, наплевав на всех, действовать в национальных интересах, как он их понимает.
На это отвечают обычно: «А что бы вы делали, если бы у вас кто-то захватывал целые регионы и требовал их отделения от страны?» Вопрос, по мнению задающих, должен поставить в тупик и предполагает, что образованные русские сплотились бы, как один человек, в отпоре сепаратисту, экстремисту, повстанцу и его зарубежному вдохновителю. Однако вопрос этот совсем не тупиковый, и ответ на него уже несколько раз дан: достаточно посмотреть, что говорили и писали русские журналисты и вообще образованные русские во время чеченской войны, а еще раньше – как они вели себя во время распада Советского Союза.
Если же Майдан был для того, чтобы просто вырвать власть у чужих и дать своим, от плохих украинцев хорошим украинцам, никакого смысла, кроме внутриукраинского, у него нет. Если новая власть будет вести себя не лучше Януковича, нет оснований относиться к ней иначе, чем к Януковичу.
Украинцы ошибаются, если думают, что русская интеллигенция за них просто потому, что они против Путина. Это политики выбрали свою сторону, а люди, рассуждающие свободно, не за тех или этих, а за принципы и здравый смысл. Им совершенно не важно, как зовут тех, кто нарушает эти принципы и кто насилует здравый смысл, откуда они взялись и какой национальности. Сама украинская интеллигенция очень быстро придет к тому же выводу.
Можно сколько угодно объяснять себе и другим, что мы – это мы, а они – это они, и мы одно, а они другое, мы хорошие, а они нет, мы патриоты, а они нет, и поэтому нам можно, а им нельзя. Однако именно из этой щели и выползают вся тьма и все зло истории.
