Фото: Дмитрий Азаров / Коммерсантъ

В последние несколько лет выпускникам программ MBA достаточно сложно найти работу. И когда ты видишь, что в чьем-то профайле появились слова «CEO & founder» чего-то там, это означает, что человек отчаялся найти приличную работу и решил стать предпринимателем. В странах с неразвитым рынком труда довольно много таких предпринимателей поневоле, они обычно занимаются торговлей с рук всем подряд, или чуть более продвинутый вариант – открывают киоски. Очень скоро владельцы киосков входят во вкус и начинают чувствовать себя серьезными бизнесменами. Их не смущает, что они же продавцы, уборщицы, грузчики и их «прибыль» зачастую меньше, чем средняя зарплата на рынке. Главное – сами себе хозяева.

В России в 2000-е шел активный расцвет экономики, и многие профессионалы смогли достичь значительных успехов в своем деле. Причем это касалось не только предпринимателей и финансистов, но и дизайнеров, журналистов, актеров, а также представителей широкого круга других профессий, которых сейчас называют «креативным классом». Оппозиционная политика в 2000-х была сферой, аналогичной вынужденному предпринимательству – туда шли те, кто по каким-то причинам не смог реализовать себя в других сферах. На выходе получилось множество партий и движений, которые живут впроголодь, опираясь на 1–2 процента поддержки, зато лидеры таких партий готовы часами рассуждать о философии своей партии и уникальности своей миссии по спасению России.

На протяжении последних десяти лет не смолкают разговоры о необходимости объединения оппозиции. И все удивляются, почему это никак не получается. А не получается это потому, что это в принципе невозможно. Владельцы пяти киосков не могут объединиться в один большой киоск, хотя это экономически и целесообразно (можно получить более низкие цены от поставщиков, сократить трудозатраты продавцов и т.д.). Просто если вместо пяти киосков будет один, то четыре человека потеряют право называться СЕО. 

У нас был опыт, когда руководителям четырех партий вроде удалось объединиться и назвать себя сопредседателями (РПР-ПАРНАС). Но очень скоро откололся один сопредседатель, а потом и второй. Осталось два, которые пока еще держатся. Такие конструкции нестабильны, потому что у любого владельца киоска на первом месте стоит то, что он самый главный в бизнесе, а масштабы самого бизнеса – вопрос третьестепенный. Другой пример – Координационный совет оппозиции. Вроде удалось объединиться, однако с самого первого дня работы стало очевидно, что конструкция неработоспособна – 45 СЕО в одной компании каши не сварят.

Отличительная черта киосочного бизнеса – отсутствие профессиональных сотрудников, за исключением руководителя. Профессионалы не идут работать в киоски, так как понимают, что перспективы карьерного роста там близки к нулю. Этим киосочные бизнесы отличаются от супермаркетов. В супермаркете недостаточно одного профессионала – нужно поставить одного специалиста на закупки, другого на ценообразование, и т.д. Поэтому киоск не может органически вырасти в супермаркет – это разные подходы к бизнесу. 

В России не так много партий, которые действуют по принципу супермаркета, то есть могут привлекать к себе профессионалов, добившихся успеха где-то в другой области. Самая успешная в этом смысле – «Единая Россия». Если посмотреть только на правительство Москвы, то там многие ключевые фигуры добились значительных успехов еще до прихода в «ЕР»: Собянин – губернатор Тюменской области, Шаронов (до сентября 2013-го) – управляющий директор «Тройки Диалог», Ликсутов – успешный бизнесмен в транспортной сфере, Капков добился хороших результатов в своей сфере еще на Чукотке. 

Единственный оппозиционный проект, который также научился привлекать профессионалов на системной основе, это проект Навального: Ашурков – бывший топ-менеджер «Альфа-Групп», Гуриев (не член команды, но помогал Навальному с экономической программой) – самый известный российский экономист, Кац (не член команды, но работал заместителем руководителя предвыборного штаба) – успешный предприниматель и общественный деятель, Волков – успешный IT-предприниматель, Ведута смогла поступить в Колумбийский университет на магистерскую программу (это достижение по силам не более 1–2% выпускников лучших российских вузов). У меня нет цели хвалить «ЕР» или партию Навального, но сможете ли вы назвать имена профессионалов, которых смогли привлечь в последние 2–3 года «Яблоко», РПР-ПАРНАС, Партия 5 декабря, ЛДПР, «Левый фронт», «Демвыбор» или любая другая партия?

Поэтому неудивительно, что все репрессии направлены в основном против проекта Навального. Супермаркет может поглотить только другой супермаркет, а киоски – даже в большом количестве – ему не угроза. Супермаркет всегда сможет предложить лучшие цены, чем киоск, как бы неэффективно он сам ни работал. И если спалить один киоск, то на его месте завтра откроется другой. Наоборот, их появление нужно стимулировать. Чем больше вокруг киосков, тем больше оснований говорить о свободной конкуренции. А то, что у них суммарная доля рынка 10%, так это их проблемы, не могут предложить рынку более эффективную модель («если не Путин, то кто?»). Бороться же нужно только с теми, кто пытается открыть пусть небольшой, но супермаркет.

Почему сбор подписей выгоден оппозиции?

Потому что он за нее решает неразрешимую задачу объединения.

Предположим, что законодательство о выборах не поменялось бы и любая зарегистрированная партия могла бы выдвигать своего кандидата без сбора подписей (сегодня такое право предоставляется лишь при соблюдении жестких условий – в частности, что партия была допущена к распределению депутатских мандатов на предыдущих выборах). Вероятность, что партии договорятся и выставят единый список, близка к нулю. Владельцы киосков не могут массово договориться, потому что это противоречит их природе – быть владельцем и СЕО. 

По факту, конечно, у оппозиции была такая возможность – «Яблоко» могло выставить единый оппозиционный список. Но этого сделано не было. К Навальному придрались, что он националист, к Кацу – что он еврей (по крайней мере Тупикин, который задал вопрос про Израиль, из партии исключен не был), Винокурову выдвинули такой список условий, что он сам отказался. Здесь дело не в «Яблоке» и не в политических ценностях (не был бы Навальный националистом, придрались бы, что у него жена красавица, в этом тоже есть социальная несправедливость по отношению к лидерам других партий). Любая другая российская оппозиционная партия на месте «Яблока» вела бы себя примерно так же. 

И если бы не было поправок в законодательство, мы бы увидели в каждом округе по десятку оппозиционных кандидатов от разных партий. А поскольку на провластном фланге такой проблемы не существует, в бюллетене на одного кандидата, консолидирующего голоса лояльного власти электората, приходился бы длинный список, размывающий протестный электорат. И даже если бы каждый такой кандидат отнял бы у оппозиционного лидера всего 1–2%, это приводило бы к проигрышу при мажоритарной системе.

Вводя подписной фильтр, Кремль фактически решает за оппозицию задачу объединения, которую самостоятельно оппозиция решить не может. Только самые успешные оппозиционные кандидаты имеют реальные шансы его пройти. Те, кто хочет участвовать просто ради участия, будут отсечены. Это как высокая плата за патент на торговлю: мелкие киоски его не потянут и уйдут с рынка, а самый успешный напряжет все силы и заплатит, в обмен же получит долю рынка разорившихся десяти киосков. 

Чтобы собрать 3% подписей, нужно обойти чуть ли не половину всех квартир в округе и поговорить с каждым избирателем. И тот, кому это удастся сделать, гарантирует себе как минимум 10-процентный стартовый рейтинг (при условии 30-процентной явки и если все те, кто за кандидата подписались, придут и проголосуют). Это также потребует значительных финансовых ресурсов – мероприятие недешевое. Получается, в финал выходят только те оппозиционные кандидаты, которые могут не только обеспечить 10-процентный изначальный рейтинг, но и продемонстрировать способность к фандрайзингу, а это не меньший фактор успеха, чем прочие качества политика. В обмен на сверхусилия, которых раньше можно было избежать, кандидат получит относительно чистую поляну на оппозиционном фронте. 

Как показали прошлогодние мэрские выборы, суммарный рейтинг «системной оппозиции», которой не нужно собирать подписи, не превышает 20%, а по многим округам и того меньше. Получается, что оставшиеся 80% будут разделены между кандидатом от власти и оппозиционным кандидатом, который сможет пройти фильтр. А эти условия уже существенно выгоднее для победы оппозиции, чем провластный кандидат и десяток протестных оппозиционеров.

Часто приводится аргумент, что по подписям легко не зарегистрировать неудобного кандидата. Но это не самый эффективный способ снять политика с гонки. Кандидата, который честно собрал все подписи, снять вообще-то тяжелее. Ведь его сторонники ножками обошли квартиры, и у него есть реальная поддержка. И люди, которые отдали свою подпись, могут начать активно возмущаться. Вспомните, когда посадили Навального, тысячи людей вышли на улицы, и его пришлось отпустить. Человека, который уже успел заручиться реальной поддержкой избирателей, не зарегистрировать тяжелей, чем того, кто пришел по списку партии. Опять же, если его не зарегистрируют, то в бюллетене вообще не остается оппозиционных кандидатов, тогда как при отсутствии фильтра в результате снятия самого сильного оппозиционера в бюллетене оставалось бы еще несколько кандидатов с нулевыми шансами, а это резко снижало бы видимость легитимности.

Почему власти ввели этот фильтр отбора, в действительности выгодный оппозиции? Я не знаю, скорее всего, по недосмотру. Но этот фильтр уже успешно действует. Только сильные кандидаты объявили, что будут собирать подписи. Хочется пожелать им удачи!