Иллюстрация: Фра Анджелико

Порошенко и Путин вроде бы договорились о мире, но Порошенко рискует гораздо больше, и ясно почему. Путин в России – самый воинственный, а Порошенко в Украине – не самый. Конечно, и в России хватает людей, которые готовы воевать, а еще больше болтать о войне до последнего мертвого либерала. Но в практическом смысле они никто: их используют, а сами они использовать никого не могут. Вся реальная сила этой войны, вся настоящая воля к ней сосредоточена в Путине. Война с российской стороны остановится тогда и там, где скажет он – с небольшой поправкой на просьбы с мест. 

Другое дело на Украине. Здесь сила и воля войны не в президенте, а в народе. По меньшей мере в той его части, которая была Майданом, а он скорее за войну. Потому что помириться сейчас, когда враг не сдается – значит принять волю Путина. Но Путин – это зло, Россия – это зло, простое и ясное, абсолютное и ни с чем не смешанное. Путин худший на свете злодей и убийца, мириться с ним нельзя, с террористами разговаривать нельзя, поэтому лучше мы будем убивать, чем он: все-таки лучше, когда убивают хорошие.

Опять же понятно, к чему идет дело, на чем могут договориться: Крым откладываем, Донбасс остается в составе Украины как автономия. Границы и полномочия автономности выясняются на мирных переговорах с участием в том числе «народных республик», то есть с террористами. Россия перестает помогать сепаратистам оружием и людьми, а они – стрелять. Украинская армия прекращает осады и обстрелы.

Говорят, будто переход к разговорам о мире означает: обе стороны признали, что не могут добиться своего оружием, одержать военной победы, что это – ничья. Это ничья, но только в том случае, если предполагать, что Путин хотел взять Киев и аннексировать Новороссию от Одессы до Харькова. А если он хотел ровно того, что получается сейчас: посадить Киев на переговоры об автономии с «другой стороной гражданского противостояния», а самому разруливать, тогда ничьей нет. Американцы чувствуют, что никакая не ничья, и подсказывают Порошенко, чтобы продолжал.

Правит бал

Американцам-то можно возразить: вы сами с русскими воевать отказываетесь, а от нас требуете. Но у Порошенко таких американцев дома полстраны, и все точно знают, что на мир соглашаться нельзя. Трудно принять идею переговоров, после того как долго и аргументированно уверял себя, что воюем не с такими же, как мы сами, тем более не со своими, а с силами всемирного и абсолютного зла. И вдруг с ним мирись.

С Путиным ясно: презрел границы, отобрал земли, нарушил мир, поддержал внутренних врагов, прислал им в помощь внешних. Но полное расчеловечивание и абсолютная демонизация противника плохи тем, что ты перестаешь понимать, чего он на самом деле хочет, чего от него ждать, где он готов остановиться и как ты сам и ваша вражда выглядят со стороны.

Как «чего хочет»: уничтожить свободу, поработить украинцев, раздавить и захватить Украину, а за ней Европу, а за ней весь мир. Разве не ясно? Как «где остановится»? Он не остановится – ведь он маньяк и убийца, преступник, которого радует само преступление. Ему нужен не результат, а муки жертвы. Большинство русских вообще таковы. Тому есть множество доказательств в истории и в наши дни (вставить свое.) А украинцы этому противостоят в качестве передового рубежа обороны цивилизованного человечества. 

Попытки разобраться, какой результат нужен Путину, где его можно остановить, на чем с ним можно поладить и спасти людей, города, промышленность, в чем его логика и замысел, где его слабые и сильные места, кто такие русские на самом деле и чего хотят, сплошь и рядом наталкиваются на крайнее раздражение: искать мотивы и цели в действиях безумного маньяка – значит оправдывать маньяка; нащупывать, где можно остановить абсолютное зло, – значит лишать его абсолютности. А это моральный релятивизм. Вот и нечего рассуждать, надо обличать. А если из России, то каяться. А мы пока будем бить врага, с увы неизбежными побочными жертвами. Но они умрут за то, чтобы Путин был побежден, то есть не зря.

Семя антихристово

Меркель вполне справедливо заметила, что Путин живет в своем мире и потерял связь с реальностью. Но ведь и украинцы в ответ на это зажили в своем мире, где связь с реальностью опосредована прослойкой из допущений (вставить любимое свое), усомниться в которых – национальное предательство.

Демонизация противника плоха не только тем, что ты перестаешь понимать его цели. Она плоха тем, что дает тебе индульгенцию от собственных аналогичных грехов – в том числе греха потери связи с реальностью, который в старых христианских этиках именуется «нетрезвенностью».

Можно враждовать с соседом, свекровью, братом своим: печально, но бывает. Однако конфликт с ними неправильно, «нетрезвенно» представлять как борьбу с порожденьем тьмы, дьявольским отродьем и семенем антихристовым. Но именно этим упорно занимаются обе стороны: Путин борется с фашистами за высокоморальный русский мир, а противостоящие ему силы добра борются с фашистами за европейские ценности, среди которых почему-то контрабандой оказываются единственный госязык и назначение губернаторов.

Любые попытки рассуждать о противниках как о людях живо пресекаются обеими сторонами: ведь когда ты борешься с абсолютным всемирным злом, тебе все позволено. Вот если с относительным и локальным, тогда не все, а очень хочется.

Российская публика обижается, когда ей показывают, что то, что делает Россия, похоже совсем не на освобождение Украины от немецко-фашистских захватчиков, а скорее на гораздо более скромные и менее симпатичные дела Милошевича.

Тут, однако, есть вот какая разница: русская интеллигенция довольно мало участвует в демонизации противника, за что и бранима партией и народом, а украинская участвует в этом почти наравне с государством. Вероятно, потому, что у нее более хрупкое государство и это представляется правильным поведением во время войны. Однако для самой интеллигенции результат выходит печальный.

После сбитого «Боинга» украинский интеллектуал создал, а соцсети распространили сравнительный фотоснимок: у голландского посольства в Киеве море людей и цветов, у голландского посольства в Москве тьма внешняя.

Однако голландское посольство в Москве выглядит совсем иначе – не бетонная коробка на пустыре, а историческое здание в узком Калашном переулке

Фото: AP Photo / Ivan Sekretarev

С таким же успехом для фотоснимка можно было выбрать любое здание в Москве или Киеве в любой день и час. Но никто не полез проверять и не смутился.

Цветов и людей у голландского посольства в Москве действительно могло быть и больше. Но сорт этих цветов не одинаков. Одни розы называются «Простите нас», другие «Накажите их». Любой селекционер скажет, что цветы первого сорта вырастить труднее.

Вряд ли разумно бороться с террористами при помощи статей «Шамиль Басаев был прав» и побуждать соседний народ к пониманию при помощи рассуждений о «кровожадной нации алкашей».

Еще более печально это с точки зрения возвращения мира. Уж если интеллигенция, особо чувствительная к смерти и страданию, говорит, что надо бы еще пострелять, то неужели рабочие и крестьяне откажутся.

Ценный актив

В момент напряженной борьбы украинцам стало казаться, что плохое отношение к русским – это путь в Европу: чем ты хуже говоришь об этих азиатских варварах и их «пятой колонне» у себя на родине, тем приятнее тебя слушать европейцам, ведь и они русских не любят. Однако еще больше в Европе не любят любой hate speech, сам прием коллективной демонизации. Именно поэтому здесь вздрагивают от разговоров Путина о христианских ценностях. Европа с большим подозрением смотрит на тех, у кого плохие отношения с соседями. Кроме того, Европа, особенно деловая, не очень хочет, чтобы к ней подходили с вопросом: мы или они. Но когда в ответ на этот вопрос Европа впадает в минутную задумчивость или произносит «вы» недостаточно громко, начинается бунт: «Нас предали, вернулись времена Молотова и фрау Риббентроп».

Одни в упор не замечают русских солдат, другие так же последовательно не замечают никого, кроме них. В чем проблема дискуссий со многими украинцами по поводу этой войны? В том, что они хотят сломать волю собеседников к рассуждению – точно так же, как Путин, только в свою сторону. Не смей рассуждать, обличай. Для этого у них имеется справедливый моральный аргумент. Но в этом «на колени» есть что-то не то. Украинцам кажется, что их состояние противостоит российскому как здоровье болезни, на самом деле они уже довольно давно противостоят как одна болезнь другой.

Часто слышишь: «Вы нас потеряли навсегда. После того, что Путин сделал с Украиной, мы никогда не сможем относиться к вам хорошо». Судя по этим словам, украинцы рассматривают свое отношение к русским как ценный актив, и правильно делают. Но ведь и отношение русских к Украине тоже в своем роде ценный актив.

Субстантивные переговоры и Армагеддон

Мы более-менее знаем, где именно Путин не в ладах с реальностью (вставить свое.) Но иногда кажется, что украинские политики и общественное мнение соперничают с ним в этом свойстве. Их взгляд на украинско-российский конфликт не как на один из локальных мировых конфликтов, пусть и с участием перворазмерной державы, а как на третью мировую, на схватку абсолютного добра с абсолютным злом, света с тьмой по степени трезвенности не сильно превосходит путинский.

Может казаться, что такая крупно, без светотени набросанная картина помогает победить. Но, судя по тому, что дело идет к началу переговоров по российскому сценарию, помогает не очень. И опять же ясно почему.

Представьте себе, как это выглядит со стороны. Путин, конечно, агрессор и поддерживает боевиков. Но с другой стороны, про фашистов и хунту вспоминает все меньше, а соседнего президента величает Петром Алексеичем (как много в этом звуке). А во вне Путин, хоть и сферическое зло в вакууме, излучает довольно разборчивые сигналы, выраженные в понятных, приятно звучащих словах привычного дипломатического языка: прекращение огня, переговоры противоборствующих сторон, политическое разрешение кризиса. 

Путин пытается сигнализировать, что он понимает: его представления о мире ограничены чужими представлениями о мире и чужой силой, он не ставит недостижимых целей, не готов платить любую цену. Он не пойдет брать Киев, что бы там ни услышал Баррозу, захватывать всю Украину, отправлять авиацию на Львов, запускать тактическую ядерную ракету, вводить танки в Прагу, возвращать СЭВ, Варшавский договор, Берлинскую стену и Карибский кризис. Он не борется с абсолютным злом за конечную победу добра. В то время как украинские политики сплошь и рядом говорят и ведут себя так, будто все это действительно вот-вот случится, и от других требуют того же.

В итоге с одной стороны мы имеем предложение посадить конфликтующие стороны за стол переговоров, с другой – помочь выиграть великую отечественную, дать отпор силам ада, угрожающего всему человечеству восстановлением тоталитарной империи и третьей мировой войной. Первое звучит конкретнее и реалистичнее. И если Путин сейчас начнет переигрывать и навязывать свою версию переговоров, то произойдет это потому, что его предложения проще и скромнее, чем окончательная победа людей доброй воли над вселенским злом.