Эффект «отождествления с героем» в искусстве описан еще Фрейдом. Зрителю свойственно стремиться раздвинуть свои жизненные рамки через «принятие» на себя (сопереживание, стремление походить, акцепт морально-этических принципов, манеры поведения и пр.) образа героя, удовлетворяющего (благодаря работе автора) следующему «набору требований»: герой должен быть представлен подробно и внятно; его эмоции и желания должны быть открыты зрителю (читателю, слушателю – в дальнейшем я говорю «зрителю» только потому, что «из всех искусств для нас важнейшим является кино»); он должен проживать простой и понятный зрителю конфликт; он должен вызывать сочувствие. 

Психологи отмечают три важные особенности «эффекта отождествления».

Во-первых, по статистике эффект проявляется примерно у 75–80% зрителей («индуцируемые зрители»). 20–25% являются «устойчивыми» к воздействию и оценивают героев вне зависимости от их «формата» в произведении. 

Во-вторых, для появления эффекта герой не обязан обладать какими-либо определенными морально-этическими, физическими или интеллектуальными данными. Шерлок Холмс из «Собаки Баскервилей», Лапша из «Однажды в Америке», герои Шварценеггера и Вуди Аллена, Пьера Ришара и Девида Суше одинаково импонируют большинству зрителей, вызывая эффект отождествления. Важной частью эффекта является перенос морально-этических норм с отождествленного героя на зрителя. Зритель как бы временно утрачивает собственные принципы, подстраиваясь под героя. Кого волнует, что Лапша – психопат, мерзавец и наемный убийца? Большинство зрителей все равно сочувствует ему, часть – начинает подражать и вне кинозала.

В-третьих, существуют произведения (скажем, как «Война и мир»), в которых много главных героев, и они конфликтуют друг с другом. Оказывается, в таких произведениях каждый зритель выбирает «своего» героя для отождествления. Исследования психологов показывают, что в такой ситуации зрители для выбора «отождествленного» героя руководствуются в большой степени морально-этическими критериями, в то время как при наличии в произведении лишь одного главного героя эти критерии не работают. 

В современной жизни, с ее огромными социумами, в которых информация получается гражданами наряду с искусством по одним и тем же каналам и канонам, система средств массовой информации (которая является эксклюзивным провайдером кино под названием «Мир вокруг нас») может «показывать» как «Войну и мир» – то есть отводить сравнимое время разным доктринам и героям, так и что-то типа американского боевика – то есть главного героя навязывать. 

«Показывая боевик», СМИ становятся индуктором, вызывающим у большинства членов общества те или иные идеологические пристрастия. Это индуцируемое большинство в реальности «нейтрально», то есть вне «фильма» оно не имеет своих устойчивых предпочтений (разве что предпочтения, оставшиеся от старых фильмов). Но во «время показа» оно, как магнитная крошка, выстраивается в колонну поддержки тому единственному главному герою, который ему предложен, его принципам, идеологии, стилю поведения и, конечно, – желаниям и интересам. Если «убрать фильм», эти 80% будут «пассивно лежать», но даже первые звуки титров нового фильма могут их развернуть на 180 градусов. 

Это правило интуитивно понятно тоталитарным режимам: кто «владеет СМИ», тот владеет страной. Тоталитарная власть прикладывает огромные усилия для увеличения доли индуцируемого большинства в стране – как бы не веря, что она и так уже составляет около 70–80%. В погоне за процентом власть существенно упрощает и обостряет сюжет «фильма» и таким образом существенно опрощает и обостряет жизнь в стране. Параллельно власть создает у общества постоянный разрыв между импульсами и практическими результатами – нагромождает проекты, которые никто никогда не доводит до конца, произносит угрозы, которые никогда не реализуются, призывает к тому, что сама не делает и что никто заведомо не будет делать, и пр. Такой разрыв заставляет «рядового члена общества» перестать сравнивать «картинку из СМИ» и жизнь и полностью погрузиться в «фильм». 
Эти усилия не только отвлекают массу ресурсов государства, но и чреваты двумя колоссальными проблемами.
Во-первых, в отличие от Неизвестных Отцов из романа Стругацких в институтах самой тоталитарной власти есть существенное количество представителей этого самого «индуцируемого» большинства. Такая «сверхпропаганда» оставляет их без адекватного понимания реальности и из «будки киномеханика» они перемещаются прямиком «на экран». Так рождаются идиотские решения – когда власть забывает, что «импульсы», созданные для пропаганды, не надо реализовывать на практике.
Во-вторых, само население, воодушевленное суперпропагандой, может (и часто так и бывает) пойти реализовывать эти импульсы или (что еще страшнее) начать требовать от власти их реализации. Объяснить, что «это только кино», нейтральному большинству практически невозможно. Власть бывает вынуждена идти на поводу у ею же индуцированного большинства и радикализироваться – подчас с катастрофическими последствиями.
Но самое страшное для власти даже не это. В обществе, где СМИ формируют «Войну и мир», индуцируемое большинство разбито на группы – по «герою» (мировоззрению) на каждую. Власть принадлежит тем, кто отождествляется с героем самой многочисленной группы. Изменение предпочтений происходит постепенно и естественно, процесс смены власти – тоже. Почти всегда власть не рискует быть сметена и уничтожена. Всегда находятся выборы, которые успевают мирно решить проблему, пока конфликт предпочтений и власти не стал слишком большим. В обществе «боевика» удержание власти состоит не в обеспечении лояльности большинства индуцируемых – оно есть по определению. Оно состоит в удержании системы индукторов в своих руках. 
Потеря индукторов (по неосторожности, из-за кризиса, из-за внутреннего конфликта, в процессе дворцового или «околодворцового» переворота) означает обрушение лояльности и как минимум хаос, как максимум – переворот в умах большинства под новый «боевик». Если бы система СМИ была рыхлой, многополярной, находилась большей частью не в руках власти, то большинство населения было бы изначально кластеризованным и передача даже крупного куска системы в другие руки не приводила бы к риску сверхмаргинализации сознания большинства, гражданской войны, революции. В кластеризованном обществе, с множеством элит, сильная власть умеет договариваться под ковром, а слабая – растворяться вовремя и спасать себя для жизни после власти. В монополяризованном обществе «боевика», выстраивающемся с рейтингом 86% в любую сторону под действием мегамагнита СМИ, потеря красной кнопки контроля СМИ означает катастрофический удар по системе. 
Нынешняя власть в России (как почти всякая тоталитарная власть) думает, что держит систему индукторов очень крепко и эффективно заботится о полном перекрытии любых лазеек для «альтернативного поля». В реальности все предыдущие властители во все времена делали то же самое – тем не менее рано или поздно теряли контроль над полем. И это не ловкие воры крали систему у сильной власти. Это власть ослабевала и выпускала ее из рук – чаще всего под грузом затрат (физических и идеологических) на параноидальную гонку за процентом «индуцированных». Старение лидеров, ухудшение экономики, появление нового поколения, конфликты внутри власти за самые сочные куски, перегибы идеологии – вот основные причины ослабления хватки власти на горле СМИ. 
Но даже в условиях сильной власти нейтральное большинство привыкает со временем к одному типу индукции (одному «боевику»), и уровень восприятия падает. Оставаясь в целом внутри навязанной парадигмы, население все меньше смотрит на экран и все больше – в окно. И чем дальше, тем меньшее усилие требуется для отвлечения его внимания на любой «новый боевик». Вот почему тоталитарные власти время от времени кардинально меняют «фильм»: это позволяет удерживать большинство в индуцированном состоянии. 
Что же из этого следует относительно жизни в России сегодня? Есть одна хорошая новость и одна плохая.
Плохая новость состоит в том, что Россия сегодня, как никогда, готова к перевороту – именно за счет абсолютной монополярной индуцированности общества. Если найдется около власти (в армии, ФСБ или где еще) сила, которая сможет захватить центральные СМИ и, условно, Кремль на неделю (не обязательно с оружием в руках, возможно – мягко и незаметно) – общество уже через неделю ее поддержит точно так же, как поддерживает сегодняшнюю власть. Нет сомнений, что такая сила будет существенно более радикальной и тоталитарной (кто еще пойдет на переворот?), а значит, вместо нынешнего боевика «детям до 16 не смотреть» нам вполне могут показать фильм ужасов. 
Ну и хорошая новость: наша власть наверняка понимает, как опасно «привыкание к фильму». Мы в последние два года пережили процесс замены вестерна про не очень Дикий Запад на боевик «Один против всех». При этом, объективно говоря, издержки на вестерн все же заметно меньше, «патриотический боевик» – это вообще самый затратный и опасный жанр (не считая хоррора, но нынешняя власть явно не по этой части). И привыкание к нему происходит быстрее. Поэтому мало сомнений в том, что власть в разумно скорое время решит снова сменить диск. Что это будет за фильм? Рискну предположить, это будет научная фантастика в духе «вторжения инопланетян». Благо инопланетяне в лице ИГИЛа уже загримированы и готовы к съемкам. Ну и по законам жанра земляне должны объединиться и победить, и (по законам жанра!) главный герой, который еще вчера был изгоем, должен спасать мир рука об руку с изгнавшими его. 

А потом – будем надеяться, что у власти достанет ума на новый формат фильма. Пусть это будет, как последнее время модно, что-то типа «Москва, я люблю тебя», с десятком разных режиссеров, жанров и сценариев. Только это и позволит нынешней власти мягко уйти на покой, сохранив жизнь, накопленные богатства и даже, возможно, некоторые привилегии, а нам – избежать катастроф, которых у России за последние сто лет было слишком много.