Луганск. Фото: EPA/ТАСС

«Началось освобождение Мариуполя», – с радостью написали сочувствующие то ли еще ополчению, то ли уже войскам Донецкой республики СМИ и блогеры после того, как о наступлении на этот город объявил глава ДНР Александр Захарченко. Где-то новости об этом сопроводили изображением ополченского танка с надписью «На Мариуполь!». Механизм исторической памяти запустился быстро: в патриотических пабликах наступление на город (то ли случившееся, то ли нет) стали называть не иначе как «освобождением» и, конечно, пожелали той же судьбы Харькову, Одессе и Херсону. Как могло быть по-другому, ведь любого россиянина слово «освобождение» заставляет вспомнить Сталинград, Курск, Смоленск, тот же Харьков, Киев, Минск, Прагу, Варшаву. Освобождение – дело святое: изгоняется враг, пришедший на чужую землю, угнетающий мирный люд, все разрушающий. Дальнейшего пояснения это слово не требует – оно священно, это один из столпов исторической памяти. Тревожить это слово, будить, переносить из памяти в жизнь – дело серьезное и ответственное. Нет, оно не сложное: назвал поход на Мариуполь «освобождением», механизмы заработали, наступление становится священным. Мало ли кого там теснят, да и кого можно теснить, кроме врага. Поэтому дискуссии о том, почему сторонники ДНР забывают, что в Мариуполе, помимо украинских войск, находятся мирные жители, которые не хотят видеть у себя ДНР и ЛНР, а поэтому, несомненно, пострадают, заканчивались примерно одинаково. «Нужно отодвинуть линию фронта, чтобы не страдал Донецк, почему вы не беспокоились, когда обстреливают народные республики?» Действовала магия слова. 

Взяли бы Мариуполь, бежала бы часть его жителей, кто-то бы попал к позорному столбу за сотрудничество с укропской властью, кого-то бы не пожалели ополченские и нацгвардейские пули и снаряды. В этом случае все равно «освобождение Мариуполя» долгое время колумнистами «Известий», жрецами газеты «Завтра» и «Комсомольской правдой» описывалось бы как героическая эпопея. Подавалось бы до какого-то времени – полгода, год, пять лет, десять, а может, еще и будет подаваться. Ведь ДНР то всего лишь бережет территорию, где люди голосовали на референдуме, то планирует ее расширить до границ Донецкой области – позиция руководства «народной» может меняться несколько раз в день, но Мариуполь всегда на очереди первый. 

А потом начнется разбирательство: от кого же в итоге был бы или будет освобожден город – от большей части жителей или горстки карателей, сколько людей погибло, сколько бежало, сколько зданий разрушено. И слово «освобождение» – священное и торжественное, начнет приобретать совершенно другой смысл, или, в лучшем случае, его постараются не вспоминать. На священную память о Великой Отечественной – освобождение Сталинграда, Харькова – наложится другое «освобождение», героического в котором будет немного.

Волна показного официального патриотизма атаковала многие символы. Сильнее всего досталось георгиевской ленте – с огромным бантом в ее цветах теперь традиционно выходят депутаты Госдумы и совершают поступки в диапазоне от откровенно глупых до явно вредных. Лентами густо увешаны автоматы и бронежилеты ополченцев, недавно оранжевый и черный появились на шапках членов движения «Антимайдан». Слово «ополченец» стало двусмысленным: это уже не только герои прошлых войн, но и люди, которые в шутку обстреливают друг друга из гранатометов и всерьез из огнеметов. Ополченец Болт, ополченка Кукла, ополченец БМВ. По касательной затронуло и духовность, главная ассоциация благодаря пропаганде – непонятная «духовная скрепа». Ругательными могут стать слова «дипломатия» и «депутат». Сейчас дипломатичным считается министр иностранных дел, который не стесняется употребить слова «понт» и «беспредел», а сама дипломатия превратилась в набор уловок и хитростей, достаточно, впрочем, бесхитростных: «У вас нет доказательств. Есть? Но вы же сами так делали в энном году». «Депутат» слово уже не самое приличное.

Были подобные примеры раньше? Были, и совсем недавно. Закончилась романтика перестроечных времен, прошло лет пять-десять, и слово «демократ» стало для многих ругательным. Свобода стала антонимом порядка, а значит, чем-то вредным. 

С «освобождением», «ополченцем», «духовностью», «священной войной» и ее символами все чуть сложнее. Это действительно базовые понятия, которые пропаганде не стоило трогать. Постоянное их употребление в контексте событий «русской весны» лишает сакральные слова смысла. С одной стороны, пропаганда постоянно переносит людей в прошлое, как мыслится, героическое. С другой – она переносит само это прошлое в настоящее. Получается удивительная конструкция: государство должно держаться традиционных ценностей и памяти о прошлом, но они ежедневно профанируются упоминаниями в контексте событий дней сегодняшних. Идеологи «русской весны» и агрессивного патриотизма пытаются оживить чтимые мощи. В лучшем случае обряд сорвется, в худшем – получатся зомби, живые мертвецы, существа не святые и не священные. Настойчивые попытки построить государство и общество вокруг почитания «традиционного и сакрального» превращаются в разрушение этого самого «традиционного и сакрального», фундамента, который совсем не обязательно, а может, даже и вредно поднимать на поверхность, в живую жизнь. 

Автор – корреспондент издательского дома «КоммерсантЪ»