В российских информационных потоках пахнет апокалипсисом. «Россия стала врагом мира и государством-изгоем» перемежается с «Россия показала Западу, что ее не победить». Серьезные и несерьезные обозреватели много говорят про «войну рубля и доллара», «закат Америки как следствие альянса России с Китаем» или вдруг про «предчувствие большой мировой войны, идущей из России», «катастрофу», «необходимость остановить Путина, пока он не разрушил мир».

В этих высказываниях больше общего, чем разного. Все они нисколько не отражают действительность, зато наводят на мысль об истоках развившегося в России и вокруг нее безумия. Их объединяет идея о центральной роли России в мироустройстве, кардинальном влиянии российской политики на мир, о пристальном внимании к России со стороны всех окружающих ее (и даже удаленных) стран.

Место человека в мире

Нового в такой эгоцентрической идее немного. Еще первобытный человек, в ужасе от своей малости и незащищенности, уверовал в исключительность и наличие предназначения, чтобы психологически уравновесить свое ничтожество, не свалиться в пропасть всепожирающего страха. Первобытная религия взяла на себя функцию психологической защиты человека, а созданные позже религиозные институты – функцию протектора эгоцентрической картины мира в рамках социума. Человек еще не научился делать колесо, выплавлять металл и строить каменные дома, но уже осознал себя царем мира, венцом творения, единственной надеждой и целью Создателя.

По мере того как человек развивался, ощущение непредсказуемости мира снижалось – и параллельно снижалась эгоцентричность представлений о нем. География расширяла границы, сокращая сравнительный размер индивидуального мирка; астрономия раздвигала границы Вселенной, уменьшая размер Земли; торговля и войны приносили сведения о новых цивилизациях, снижая ощущение собственной исключительности и всесилия.

Прогресс толкал этот процесс вперед, а религиозные институты – назад. Если вынести за скобки религиозные распри на экономической почве, то самыми страшными врагами религии были не те, кто подвергал сомнению догматы, а те, кто пропагандировал идеи, «принижающие» роль человека в мироздании. Галилей, Джордано Бруно, Спиноза, Коперник или Дарвин подвергались яростному остракизму, но эгоцентрическая парадигма отступала – пали геоцентрическая, а затем гелиоцентрическая системы, теория единственности обитаемого мира, теория креационизма.

Двадцатый век явился для стран развитого мира революционным не только в смысле кардинального изменения уровня защищенности человека (социальные лифты и системы пенсионного обеспечения, эффективное хозяйствование, медицина, НТП и пр. превратили катастрофу из повседневности в исключение), но и в части представления человека о мироустройстве, подняв его к высотам сознательного самоуничижения, вплоть до ранее невероятной мысли – о физиологичности интеллекта и возможности его искусственного создания.

В развитом мире не только снизили в сотни раз детскую смертность, ликвидировали голод и свели к минимуму произвол – там лишили человека эксклюзивности, вынесли отношения с Богом в морально-этическую сферу, перестали смотреть на природу как на «наше хозяйство», а на себя – как на царей мира. Люди стали достаточно «великими», чтобы позволить себе признать свою малость, – и именно это изменение сознания позволило гуманизму, толерантности и парадигме эффективного сотрудничества прийти на смену жестокости, нетерпимости и парадигме соперничества.

Синдром исключительности

Но еще есть места, где человек по-прежнему чувствует себя незащищенным, маленьким, беспомощным; он не знает будущего (и даже прошлого), завтра его пугает; там люди не могут доверять друг другу, власть боится своего народа, а народ – власти, и все вместе боятся мира вокруг. Чтобы уравновесить свой страх, они культивируют своего рода манию величия – как делали предки сегодняшних развитых народов, когда их состояние было сходным.

Этот синдром выглядит как уверенность в исключительности – своей, своей страны, своей нации. Уверенность в том, что ты, твоя нация, твоя страна являются предметом зависти и агрессии со стороны других. Уверенность в том, что ты знаешь, как надо, поэтому любое другое мнение должно вызывать агрессию, а любые действия других, не соответствующие твоей логике, – желание научить и заставить действовать «как надо». Твердая убежденность, что твои беды – результат враждебных действий внешних сил, а ты сам совершенен и не должен ничего менять и меняться. Уверенность, что весь мир создан для тебя, ты можешь его использовать, если и как тебе это надо. Уверенность в том, что именно через тебя (твой народ, страну) проходят линии мировой судьбы, что весь мир напряженно испытывает к тебе чувства (кто любовь, кто ненависть). Идеологические институты имеют определяющую роль в таком обществе, а сознание является догматично религиозным.

Этот комплекс вполне присутствует в сегодняшней России. Ошибка думать, что все безумия и глупости говорятся и делаются исключительно из злого умысла или идиотизма. Да, и умысел и идиотизм присутствуют. Но определяющим фактором является высокий (и совершенно непонятный людям в цивилизованных странах) уровень незащищенности и страха. Так перепуганный и страдающий от (кажущегося ему) недостатка любви подросток эпатирует публику и совершает вредные для себя и опасные для окружающих действия в надежде быть замеченным, значимым, контролирующим ситуацию.

Россия не одинока в такой позиции. Более или менее бедные страны, в которых население не защищено, закон – не работает, а перспективы не просматриваются, обладают схожими мировоззренческими комплексами. В Центральной Африке, отсталых уголках Ближнего Востока, на севере Латинской Америки – и не только – рождаются идеи особых путей, великих миссий и священных войн, а акты прибрежного пиратства или, например, массового вовлечения в боевые действия детей сопровождаются провозглашением местных лидеров мессиями и уверенностью, что весь мир затаивает дыхание в ответ на каждое их действие. Нам в России не видны и не слышны эти мессии. Мы изредка с ужасом и отвращением читаем сводки о тамошних вспышках насилия, религиозных жестокостях, геноцидах локального масштаба – и нам невдомек, что авторы этих преступлений претендуют на центральную роль в мироздании, для нас они остаются бандитами из трущоб, в которые лучше не ходить и про которые лучше не думать.

Извне Россия и ее окрестности воспринимаются не так, как изнутри. Для нас (и то далеко не всех) пять тысяч погибших на Украине являются апокалиптической новостью. А для развитого мира это конец очереди: впереди Франция (погибли свои), Сирия (погибло много), Нигерия (опять много), Ирак – Афганистан (много, и есть свои) и так далее по списку. Логика «Украина – это почти Европа» не работает: в Нью-Йорке трущобы от фешенебельных районов часто отделяет узкая улица, и никто на это не обращает внимания. Развитый мир не сентиментален. С его высот территория бывшего СССР напоминает холодную Африку: большие территории, малая плотность населения, экспорт только сырья, низкий уровень жизни, национальные государства с пожизненными диктаторами, что говорить – в России даже ВВП на душу населения в долларах скоро подойдет к уровню Ботсваны. Конфликт на Украине ничем не примечательнее конфликта в Судане (кто помнит героев суданского конфликта, кто назовет лидера одного из Суданов «мировым злом и угрозой человечеству»?), только жертв существенно меньше. Мариуполь и Малакаль – похоже звучат. И события в них происходят похожие. Вы знаете, где Малакаль и что там творится? Не знаете? Не требуйте от американцев знаний про Мариуполь.

В дни, когда на Украине идут бои, в Думе призывают отменить признание объединения Германии, а с высоких кремлевских трибун кричат о крепости нашего ядерного оружия и скором появлении Wunderwaffe; в США и Европе, когда люди слышат наше «we are from Russia», говорят: «О, вы знаете, на этой неделе в Метрополитен-опера выступает Мариинский театр, Гергиев дирижирует!» Хуже того, многие из них вообще ничего не могут сказать «по поводу». Мой зять в преддверии последней снежной бури в Штатах зашел в Timberland за ботинками. «Вы это на завтра покупаете?» – спросила его девочка типичного нью-йоркского (то есть китайско-ирландского) вида за прилавком. «Не только, там, где я живу, часто снег», – ответил он. «А где вы живете?» – «В России». – «О, это, наверное, где-то на севере…» – мечтательно сказала продавщица.

Это не только позиция простых людей, и пусть высказывания политиков и даже их визиты в Москву нас не обманывают. Серьезный аналитик из США недавно говорил мне: «Ситуация на Украине очень важна, и мы бы сделали больше, если бы могли. Было предложение, например, запретить поставку запчастей от самолетов в Россию, что привело бы к остановке всех гражданских самолетов за два месяца и заставило бы, скорее всего, Россию уступить в какой-то момент; но это вызвало бы проблемы по всей цепочке поставщиков Boeing и могло бы негативно повлиять на его прибыль, чего мы не могли себе позволить».

Приоритеты очевидны: кризис на Украине интересен настолько, насколько кто-то может получить «гешефт», а его разрешение не стоит и небольших убытков. Да, «украинским вопросом» занимаются даже руководители европейских стран. Как, впрочем, и сирийским. Да, Меркель только что была в Москве. Правда, сам Ху Цзиньтао лично посещал Судан. Значит ли это, что Судан стал центром мировой политики?

Неудивительно, что, поддавшись на регрессивную тенденцию к компенсации своего страха на психологическом, а не на физическом уровне, мы не добиваемся поставленной цели – не приобретаем реальной значимости. Наоборот, мы не можем не замечать, что мы ее теряем – вместе с торговыми связями, иностранными капиталами, членствами в международных организациях. Мы чувствуем себя все хуже, а мания величия начинает переходить в геростратизм – стремление причинять вред окружающим, чтобы доказать свою значимость. Но и геростратизм наш трудноудовлетворим, явно не достаточно разжечь региональный конфликт для того, чтобы не только остаться в истории, а даже – мелькнуть в ней. Наше ядерное оружие (последний аргумент в пользу собственной значимости) пугает не больше, чем история о «супервулкане» или столкновении с астероидом, с той разницей, что от супервулкана или астероида человечество в ближайшие сто лет не найдет защиты, а эффективные средства защиты от межконтинентальных ракет, похоже, будут у США и Китая уже лет через десять. Ядерной кнопкой в сочетании с коррупцией, мракобесием и конфликтами на границах нам никого не удивить – вот, например, Пакистан уже давно в этом состоянии, и что – сильно мы волнуемся по поводу Пакистана? Нам не избавиться от незащищенности и страха, демонстрируя пролетающему мимо поезду мирового прогресса с насыпи кукиш и даже кидая в него камни. Будет только хуже. Если мы хотим достичь реального ощущения стабильности и успешности, а не болезненной галлюцинации, сменяющейся тяжким похмельем, нам надо меняться самим.

Трезвый взгляд на Россию

Хорошая новость состоит в том, что не только прогресс способствует снижению эгоцентризма. Есть и обратная зависимость. Три самых успешных страны второй половины XX века – Япония, Германия и Израиль – созданы нациями, которые начинали в полной уверенности в своем величии и центральной роли в истории, пережившими катастрофу, но сумевшими ее принять и ощутить себя ничтожными, нуждающимися в помощи извне и создании совершенно новых парадигм. Турция в XX веке начала возрождение с принятия латинского алфавита, «выбросив на помойку» символ османской самости. Польша после веков, в течение которых ее разрывали на части Европа и Россия, начала свое возрождение с сознательного решения о присоединении к неславянскому союзу.

Мы все еще живем в модели, центр которой – мы сами. Но в реальности Россия – это небольшая, по экономическим и социальным меркам (1,5% мирового ВВП, 2% населения), страна на периферии социальной галактики. Мы любим говорить, что мы – самая большая страна по площади, но это лукавство: 60% нашей территории непригодно для жизни, а половина оставшейся территории очень плохо освоена, и вряд ли осмысленно ее осваивать – нашего населения совершенно для этого недостаточно. Территория – наша проблема, ее увеличение – худшая из возможных идей.

Мы любим кичиться своей культурой, но ее расцвет пришелся на XIX век, а сегодня большинство из немногих русских деятелей культуры живет или проводит большую часть жизни за границей. Мы говорим про российскую науку, но думаем про науку советскую. Российской науки практически не существует – достаточно посчитать количество зарубежных публикаций и престижных премий. В 2013 году российские ученые в области медицины опубликовали меньше материалов, чем, например, ирландские или новозеландские, и столько же, сколько египетские, – в 60 раз меньше, чем ученые США. В области техники Россия сравнима по публикациям с Малайзией, и в 25 раз меньше, чем США. В области кибернетики русские ученые сделали столько же публикаций, сколько чешские, и в 20 раз меньше, чем США. Всего за 2013 год у России объем публикаций сравним с Тайванем и Ираном, на 20% ниже Бразилии, в 4 раза меньше Великобритании, в 12 раз – Китая, в 16 раз – США.

Мы вспоминаем про кровавые победы предков, но не готовы обеспечить последним живым ветеранам сносную жизнь; в то же время мы не победили ни в одном конфликте за последние 70 лет, даже маленькую, лишенную внешней поддержки Чечню пришлось «замирять» деньгами. Мы явно все более отстаем от ведущих мировых военных сил в части обороноспособности, а технологическая самоизоляция ведет нас к необратимости этого отставания – с 1991 года в России не сделано ни одной крупной разработки в военной области. Флагманский российский танк Т-90 разработан в конце 1980-х. Флагман гаубичной бронетехники «Мста-С» производится с 1983 года. Новый флагман авиации Су-35, которых в войсках пока всего пара десятков штук, на самом деле является модернизацией Су-27 (без смены поколения), эксплуатирующегося с 1985 года. Гордость ВМФ – подводная лодка «Ясень», которая существует в единственном экземпляре, разработана до 1992 года. Ракета «Булава», о которой говорят как о прорыве, сделанном в конце 1990-х годов, по состоянию на сегодня успешно взлетает в 50 процентах пусков и еще не принята на вооружение, но известно, что она имеет характеристики, близкие к ракете «Трайдент I» (1977 года разработки). Список можно продолжать.

Наконец, мы гордимся зарытым в земле изобилием природных ископаемых, забывая, что их добывает 1% населения, а все остальные заняты в услугах и торговле – продавая природные ресурсы и закупая импорт. Россия, как и тысячу лет назад, – торговая страна (доля торговли в ВВП почти в два раза выше, чем в США), и, загоняя себя сегодня в изоляцию, мы лишаемся в перспективе единственного бизнеса, в котором мы только и имеем конкурентное преимущество перед другими странами.

Признать реальность

Чтобы выйти из замкнутого круга, нам надо признать реальность. В этой реальности мы – как страна, как народ, как территория – нуждаемся в максимальной открытости, самом высоком уровне взаимодействия с внешним миром, колоссальном притоке иммигрантов и иностранных капиталов, существенном усилении роли «чуждых» сегодня парадигм, верований, привычек и моделей. Мы должны быть гибкими, приветливыми и достойными доверия; мы должны не отвергать, а подсматривать и копировать. Мы должны не угрожать, а создавать комфорт. Мы должны развивать не эгоцентризм, а эмпатию.

Но чтобы российский человек был готов признать реальность, нам надо повысить его уровень защищенности. Изменения во всех странах, участвовавших в прорыве XX века, начинались с существенного повышения эффективности судебной системы (доступность, компетентность и независимость суда), увеличения ответственности за преступления против личности, исключения возможности преследования за убеждения и неотъемлемые свойства человека (национальность, пол, сексуальная ориентация и пр.) и, конечно, принципиального улучшения базового социального обеспечения.

Только снижение уровня страха – за счет эволюции системы в сторону лучшего правосудия и социального обеспечения – двигает страну вперед. Те, кто с замиранием сердца ждет, что в результате сегодняшнего безумия Россию постигнет катастрофа и, пройдя через катарсис, Россия воскреснет к новой жизни, мало отличаются от пропагандистов мании величия. Во-первых, социальные катастрофы несут такой вал горя и страдания, что никакие последующие воскрешения их не стоят. Во-вторых, катастрофы ничего не гарантируют – Россия только в ХХ веке пережила их минимум две и сегодня вернулась фактически на век назад.

Нужна планомерная работа по развитию у общества чувства защищенности. Эта власть не вечна не потому, что кто-то будет бороться с ней и победит, а просто потому, что ничто не вечно, а у нынешней российской власти нет никаких механизмов преемственности. Процесс в России должен наконец идти эволюционно – нужно бороться за реформу судебной системы, за реформу и изменение структуры социальной сферы и, главное, за сознание людей – нужно создавать больше доступных систем просвещения, больше каналов, по которым люди будут получать не ненависть (или, как через оппозиционные каналы, – альтернативную, оппозиционную ненависть), а знания. Уже сейчас есть ощущение, что нынешняя власть настолько испугана иллюзией прямой потенциальной конкуренции, что совершенно нейтральна к любым требованиям, не включающим ее замену. Возможно, именно отсутствие сил, готовых к такой непопулярной и небыстрой, но единственно полезной работе в России и является главной проблемой сегодняшнего дня.

Это возможно?

Очевиден вопрос, какова вероятность успеха. Глядя на Россию сегодня, сложно быть оптимистом. Однако другого пути нет, мы убедились в этом еще в ХХ веке. У истории есть множество примеров победы эволюции. Например, менее 60 лет назад существовала страна, где 17% населения было «отделено» и не имело права свободного входа в бары, поезда и офисы; сенаторы даже возмущались поведением иностранцев, «пускающих этих людей к себе в дома с парадного хода». Эта страна вела кровопролитную войну на чужой земле с местными жителями, которые хотели сами выбирать свое будущее, а внутри себя активно преследовала инакомыслящих. Уровень преступности в этой стране, как и уровень нищеты были значительно выше, чем сегодня в России. И в этой стране представитель сегрегированного меньшинства, который считался опасным диссидентом, подвергался преследованиям и остракизму (и в итоге был убит), сказал: «If we are to have peace on Earth, our loyalties must become ecumenical rather than sectional. Our loyalties must transcend our race, our tribe, our class and our nation; and this means we must develop a world perspective».

Сегодня сегрегации давно нет, а страна стала образцом мультикультурности и толерантности. Это самая богатая страна в мире, ВВП на душу населения в ней растет быстрее, чем где-либо в мире, она лидер в медицине, науке, культуре, она обеспечивает своим гражданам самые большие возможности и защиту. В центре столицы построен мемориал автору вышеприведенной цитаты, и сама цитата выбита на нем, а один день в году назван его именем. Трехсотмиллионная нация смогла отказаться от маний и предрассудков, победить свое прошлое (вместо того чтобы бессмысленно гордиться им) – и стать центром сегодняшнего развитого мира.

Возможно, вероятность этого мала, но нет никаких причин полагать, что Россия не сможет повторить этот путь – без катастроф, так же, как прошли его США. «Out of the mountain of despair – a stone of hope», – сказал тот же Мартин Лютер Кинг. «Камень надежды – из горы отчаяния».