EPA/LAURENT DUBRULE
О содержании беседы Владимира Путина и Барака Обамы известно немного, в двух словах – причем буквально в двух. И Белый дом, и Кремль говорят, что речь шла о Сирии и об Украине.
Сирия и Украина. И хотя по двум этим словам невозможно реконструировать всю беседу, стоит признать, что именно сейчас, после Парижа, эти две страны и надо называть через запятую, когда речь идет о положении России в мире.
Почему Сирия – понятно, а почему Украина – не спешите с ответом. Скорее всего, даже Обама и Путин не знают, при чем здесь Украина на самом деле.
Выбор делает Путин
Конец 2013 года, украинский президент Янукович неожиданно отказывается подписывать соглашение об ассоциации с Евросоюзом. Считается, что это решение он принял под давлением своего старшего партнера Владимира Путина, имевшего виды на Украину при создании подконтрольного Москве Таможенного союза. Два обстоятельства в сочетании с общей усталостью украинцев от Януковича привели к революции – сначала это называлось Евромайдан, потому что первым и главным требованием участников тогда еще мирного протеста был европейский выбор Украины.
Чем больше было эмоций, тем проще становилось представление протестующих и общества о проблеме. Янукович превращался в единственное препятствие на пути к европейской Украине, а дежурный и ни к чему не обязывающий документ об ассоциации – первым и главным шагом к превращению бывшей УССР в настоящую европейскую державу, пусть не Германию, но уж Польшу-то точно. Свергли Януковича, сменили власть и даже спасли государство от распада, фактически выиграв войну против поддержанного Россией сепаратизма на востоке страны. Теперь слово «Европа» – обязательный элемент риторики всех официальных лиц, и евросоюзовские флаги висят рядом с украинскими на государственных учреждениях, и даже новая полиция появилась. Но многие ли назовут нынешнюю Украину более европейской страной, чем та, которая была до 2013 года? Почти все осталось по-прежнему: те же люди, те же кланы, те же отношения, те же институты, те же порядки. Украина осталась Украиной во всех смыслах, и мы у себя в России, конечно, посмеиваемся над наивностью соседей, решивших, что стать Европой – это прогнать Януковича.
Смеяться можно было до прошлой пятницы. Теперь у нас у самих евромайдан – только начался, но уже впечатляет. Атакованный террористами Париж равнодушным в России не оставил никого. Пожалуй, даже 11 сентября было для России меньшим шоком, и понятно почему – если для наглядности представить карту мира в виде карты Москвы, то манхэттенский WTC – это был Кремль (то есть место, безусловно, важное, но нас туда не пускают, да и работают там чужие нам люди; грубо говоря, тот американец, которого Данила Багров спрашивал, в чем сила, – вот он там работал и наверняка погиб 11 сентября), а Париж – это Пушкинская площадь (место, где назначают свидания, покупая цветы в подземном переходе, сидят на лавочке у памятника или в кафе где-нибудь рядом – хоть в «Пушкине», хоть в «Макдоналдсе»; в общем, самое человечное место на свете). Удар по башням-близнецам – это удар по голове, причем по чужой. Удар по Парижу – удар в сердце.
И с первых минут, с первого поста мидовской Марии Захаровой в фейсбуке – неподдельная скорбь, неподдельный ужас, неподдельное сочувствие раненому городу. Так совпало, что всю предыдущую неделю российская пропаганда воевала с французскими же карикатуристами из «Шарли эбдо», которые что-то не то нарисовали про наш самолет. Выстрелы и взрывы в Париже остановили антикарикатурную кампанию в России. Какая разница, кто и что там рисует, когда у нас общее горе?
И мы, раскрасив юзерпики, радостно побежали заявлять о своем европейском выборе, хотя выбора никакого вообще-то и нет
Тонны цветов у французского посольства на Якиманке. Соболезнования Путина в первый час, прямо ночью. Сочувственный тон комментаторов государственных телеканалов и лояльных Кремлю газет. Критики и апологеты российского режима вдруг заговорили на одном языке. Да, с оттенками и нюансами, но лейтмотив-то один: мы Европа! Этот лозунг сегодня повторяют и те, кто не может простить Путину его молчание после крушения самолета над Синаем, и те, для кого Путин – герой, спаситель или даже непосредственный начальник.
О том, что мы европейцы, пишут и авторы Slon Magazine, и колумнисты «Комсомольской правды». Такого единства не было никогда. Это наш евромайдан в обоих смыслах – и в том радостном, когда сомнений не осталось и европейский выбор сделан, и в том печальном, когда проходит год, а в Раде те же лица и все по-прежнему, только новых могил тысячи.
Серьезно, мы слишком стали похожи на Украину в этот печальный уикенд. Украинцев на Евромайдан вывел Мустафа Найем, нас – Салах Абдеслам, и мы, раскрасив юзерпики в соответствующие цвета, радостно побежали заявлять о своем европейском выборе, хотя выбора никакого вообще-то и нет, выбор за Россию делает Путин; и сейчас тоже – захотел бы он, о том, что мы Европа, писали бы полтора оппозиционера в фейсбуке, а телевизор объяснял бы и про «Шарли», и про бездуховность и про геев, как не раз уже бывало.
