Марш национал-демократической партии, Берлин
Thomas Peter / REUTERS
Борьба с международным терроризмом – одна из главных миссий современного государства. Постоянная активность террористических групп требует не только усиления мер военной безопасности, но и законодательных изменений – спецслужбам нужна большая свобода действий. Вот только усиление контроля за гражданами и расширение перечня противоправных действий не всегда используется исключительно в антитеррористических целях. Неслучайно еще этим летом Совет Европы в очередной раз настойчиво рекомендовал российским властям пересмотреть определение экстремизма в федеральном законе о противодействии экстремистской деятельности.
Европейская комиссия против расизма и нетерпимости Совета Европы в докладе о России еще в 2013 году сообщала: это необходимо «для обеспечения того, чтобы оно [определение] распространялось лишь на серьезные случаи, связанные с ненавистью и насилием». Важно «четко изложить те критерии, которые должны соблюдаться для того, чтобы объявить какой-либо материал экстремистским», говорилось в документе. И вот спустя три года европейские чиновники вынуждены констатировать – воз и ныне там. Притом что определения терроризма и экстремизма никак практически не разведены в Уголовном кодексе РФ. По закону об экстремизме терроризм – вид экстремистской деятельности. Но в УК теракт (ст. 205) находится в разделе «Преступления против общественной безопасности», а специализированные экстремистские статьи (280, 280.1, 282 и пр.) – в разделе «Преступления против государственной власти». Получается немного бессистемно.
Чем же закрепленный в законодательстве России «экстремизм» отличается от западноевропейских вариантов?
