Мусульмане в молельной комнате в Апраксином Дворе, Санкт-Петербург. Фото: Петр Ковалев / Интерпресс / ТАСС
Трагедия, случившаяся 3 апреля в Санкт-Петербурге, вновь вынесла на волну общественного обсуждения темы исламофобии и терроризма. Первый пример – быстро распространившиеся уже в день теракта фотографии Андрея Никитина как возможного подозреваемого в организации этой атаки. Он привлек внимание к себе из-за яркой мусульманской наружности – длинной бороды и тюбетейки. Никитин сам явился в полицию, чтобы доказать свою непричастность, а позже неожиданном образом выяснилось: обладатель такой колоритной внешности – российский офицер, выпускник Рязанского высшего воздушно-десантного училища, проходивший службу в Чечне и после выхода в отставку принявший ислам.
Наверное, эту ситуацию можно было бы назвать курьезным эпизодом, если бы не то, как она отразилась на жизни самого Никитина. Его высадили из самолета, уволили с работы, а его мать слегла с инфарктом. Эта отдельная личная трагедия свидетельствует, насколько крепки общественные стереотипы, в соответствии с которыми у терроризма – мусульманское лицо.
Насколько они обоснованны? Так ли сильно сегодня в России (и в Петербурге) так называемое исламистское подполье и исламские радикалы? И даже эта очевидная постановка вопроса априори оставляет эту тему в рамках религиозной проблематики, что, на мой взгляд, ошибочно. Исключительно в мусульманскую плоскость эту тему уводят как публичные спикеры, так и представители официальных мусульманских муфтиятов. А это не позволяет увидеть проблему в целом.
