Татьяна Левина. Фото: Владимир Вяткин / РИА Новости
Дух времени – это трудноуловимая субстанция; для того чтобы его описать, недостаточно простой рефлексии – необходимо пообщаться с другими людьми и попытаться понять, что разлито в окружающей среде. Специально для Republic журналист Егор Сенников поговорит с нашими современниками о России, настроении настоящего момента и о том, куда все идет и почему. Первый разговор – с Татьяной Левиной, хранителем живописи первой половины XX века в Третьяковской галерее.
– У нас сейчас на дворе 2017 год – и никак не избежать постоянных сравнений между 1917-м и современностью, это такое общее место многих книг, фильмов, проектов и статей, которые в этом году выходят. Считаете ли вы как специалист и знаток русской живописи первой половины XX века, что такое сравнение вообще имеет право на жизнь?
– Я, честно говоря, сходства не вижу ни в общественно-политической ситуации, насколько могу судить – тут я совсем не специалист и даже не слишком усердный дилетант, – ни в искусстве тогда и сейчас.
– То есть это только магия цифр, и не более того?
– Наверное. Вообще, если искать какие-то параллели, то скорее есть что-то общее с застоем. Может быть, но совсем немного – все-таки я в нем выросла. Ирония, опять ирония.
– Но вот вы провели границу между искусством тогда и сейчас – а что, на ваш взгляд, было главным смыслом, сутью, трендом, если угодно, русского искусства в начале прошлого века?
– Ну, тогда век начался несколько позже, не в 1900-м, а с началом первых авангардных выставок, с «Авиньонских девиц» Пикассо, то есть 1907–1908 года. У нас в это время «Голубая роза», а первая собственно авангардная выставка – это «Бубновый валет», конец 1910 года.
Иконопись и авангард – это наш главный вклад в мировое искусство. И в нашем авангарде было все, кроме дадаизма, – вместо него случилась революция, очень обидно. Хотя как сказать – в Малевиче была дадаистская субстанция, такие вещи, как «Кошелек вытащили в трамвае» (1915), ну и, конечно, обэриуты, но они все же намного позже. Да, еще поздние прозаические тексты Блока или «Печка в бане» Кузмина – имеет смысл на них посмотреть, в частности, на предмет «поиска дадаизма», мне кажется.
– А вы можете согласиться с тем, что искусство и политика были тогда неразрывно связаны? Знаете, вот как Бунин ругался, что всюду были авангардисты и символисты – и все закончилось революцией.
– Нет-нет, это совсем не так! Вот с этим совсем не соглашусь. Вы видели выставку в Третьяковке «Некто 1917»? Там очень хорошо видно, чем на самом деле было занято искусство в это время, мои коллеги хорошо это показали.
А Бунин хотел вечно рассказывать, как славно, так сказать, любилось на полянке и в аллеях, на пароходе и на сеновале, и больше ничего и не происходит – в то время как открылась-бездна-звезд-полна-звездам-числа-нет-бездне-дна, и новое искусство – вот это, а он все причитает, что ему помешали, не видя, что полянка, сеновал и аллеи висят – или даже летят – в бездне. Шарик улетел, и мы все на этом шарике.
В общем, на мой взгляд, художнику состояться в искусстве ХХ века, не пройдя так или иначе, не осознав опыт авангарда, было невозможно. Иначе он так и сидел бы на полянке.
– А вот эта бездна звезд, которая открылась, – она прежде всего о чем? Что в ней самое главное было? И почему неправильно считать, что это новое с революцией было не связано?
