Историк Борис Колоницкий. Фото: Замир Усманов / ТАСС
Журналист Егор Сенников продолжает цикл разговоров о духе времени. Сегодняшняя беседа – с историком, профессором Европейского университета в Санкт-Петербурге Борисом Колоницким.
– Борис Иванович, в этом году у вас вышла книга про Керенского и про его образ во время революции. И мне хотелось у вас спросить – почему из всех вождей революции 1917 года вы выбрали именно его, а не того же Троцкого, Ленина или кого-нибудь еще?
– В книге речь идет не только о Керенском и не только о нем как о «вожде народа». Я рассуждаю о репрезентации Керенского и других политиков, в том числе и об образах Ленина. А почему именно этим я занимаюсь? Потому что меня заинтересовал именно вопрос формирования культа, прославление вождя.
– А как вам кажется, сам Керенский и его образ – они актуальны для сегодняшней России? Потому что довольно часто можно услышать или прочитать публицистические сравнения Керенского с какими-нибудь современными политиками – например, с Алексеем Навальным. Или сравнения неуместны?
– Ну вы знаете, у нас политика непредсказуема. Но пока мне не видится, что особый смысл в этих сравнениях есть. Опять же, это не совсем вопрос по моей книжке – это же не биография Керенского. Я пишу о культе вождя – и если мы говорим об этом, то эта тема вполне актуальна. А тема самого Керенского… Видите ли, Керенский сильный политик компромисса. И я не думаю, что политика компромисса будет в России сильно востребована.
Кроме того, Керенский, по крайней мере в общественном сознании, закрепился как неудачник. Он проиграл. История не очень любит неудачников и всегда к ним несправедлива. Отчасти Керенский сам виноват в своей такой историографической судьбе, потому что потом большую часть своей жизни он ходил и создавал свою новую автобиографию, свою версию событий – и постоянно переписывал ее. В этой автобиографии он создавал себе образ рыцаря на белом коне, парадный или романтический автопортрет. А как реальный политик он был гораздо интереснее, чем то, как он себя воображал и изображал.
И эта его версия, зачастую с переменой знака, затем тиражировалась. Так что он сам повинен в этом образе.
– А в том, как власть в России после Февральской революции пыталась себя репрезентировать населению – в этом можно найти какие-то параллели с тем, как себя репрезентирует власть нынешняя?
– Существует запрос на сильного политика – сначала Керенский таким и казался. Это образ политика динамичного, энергичного, постоянно находящегося в движении, милитаризованного. Как видите, в чем-то это созвучно современной России. Но мне кажется, что дело в том, что культ Керенского опосредованно повлиял на культы и образы советских вождей. Хотя они в этом не признавались.
Но многие образы и формулы репрезентации вождя были опробованы и найдены до прихода к власти большевиков. И поразительно, что многие образы и действия, которые мы обычно ассоциируем с 1920-ми годами, опознаваемы и в гораздо более ранний период – в образах, риторических приемах, действиях Временного правительства. Ну а уж влияние советской политической культуры на современную российскую даже доказывать не приходится, я думаю. Даже многие антикоммунисты – они вполне советские люди, хотя этого порой и не осознают.
– В этом году по понятным причинам выходит довольно много книг, в которых авторы сравнивают Россию в 1917 году с Россией сегодняшней, – вот хотя бы книга Михаила Зыгаря. Иногда эти сравнения удачные, иногда нет. А как думаете вы – эти сравнения оправданы или это просто связано с тем, что круглая дата и можно об этом поговорить?
– Я этой темой занимаюсь довольно долго. И вы знаете, исследователи довольно странные люди – они считают, что то, чем они занимаются, – самая важная тема в мире, и я тут не являю какого-либо исключения. Мне кажется, что в разговоре о революции есть смысл не только в юбилейный год. Юбилей же был возможностью как-то немного рационализировать наше историческое сознание – а значит, и политическое.
Но эта возможность не была использована, большой, важной, задевающей все общество дискуссии не получилось. Самой масштабной общественной дискуссией в 2017 году был спор о фильме «Матильда», это попросту смешно. Мы упустили возможность подробно обсудить что-то важное – и опять изошли на истошный крик с разных сторон.
