Польское восстание, 1863 год. Фото: Interfoto / TASS
Семнадцатого апреля 1863 года Англия, Франция и Австрия призвали Россию пойти на уступки польским повстанцам. Дипломатический этикет того времени трактовал подобный демарш сразу трех великих держав как ультиматум. Не прошло и 10 лет после Крымской войны, а в воздухе вновь отчетливо запахло порохом. 23 апреля император Александр II утвердил предложения «О приведении Кронштадта в надлежащее оборонительное состояние», в армии началось развертывание 70 новых батальонов, запрещены отпуска. Весна-лето прошли в тревожном ожидании дыма англо-французских эскадр на горизонте…
В описании военной тревоги 1863 года в России сложился определенный канон, заданный еще редактором «Московских ведомостей» Михаилом Катковым и его биографами. «Громкими фразами о необходимости даровать политическую свободу порабощенным… наши западно-европейские друзья маскировали свою затаенную ненависть к России» (цитата из жизнеописания Каткова 1888 года издания). Но иррациональная ненависть – это объяснение, ничего не объясняющее.
Понять, чего же хотели державы от России, действительно мудрено. Но в дипломатии так бывает сплошь и рядом. Нота, адресованная страной Х стране У, на самом деле рассчитана вовсе не на У, а на общественное мнение самой Х и на страну Z. Ситуация 1863 года – классический пример, как, апеллируя к одной проблеме (Польша), дипломаты решают совершенно другие задачи.
Внутренние соображения
Восстание в Польше началось в январе 1863 года и вскоре распространилось на Литву и Волынь. 8 февраля по инициативе Берлина между Россией и Пруссией была заключена конвенция, позволявшая русским войскам преследовать повстанцев на сопредельной прусской территории. Радость главы российского МИДа князя Горчакова от такой удачи вскоре сменилась неприятным удивлением: прусский канцлер Бисмарк не замедлил обнародовать конфиденциальный документ. Зачем?
