Глеб Павловский на V медиафоруме партии "Единая Россия". Фото: Ростислав Кошелев / Интерпресс / ТАСС

Глеб Павловский на V медиафоруме партии "Единая Россия". Фото: Ростислав Кошелев / Интерпресс / ТАСС

UPDATE. Сегодня, 27 февраля, на 72-м году жизни скончался известный российский политолог, сооснователь Фонда эффективной политики Глеб Павловский.

Глеб Павловский как медийная персона успел дать бесчисленное количество комментариев и интервью. Но в книжном исполнении, мерном, обстоятельном и без оглядки на контекст и печатный объем, общение с бывшим советским диссидентом, поддержавшим Владимира Путина на закате ельцинского президентства, выглядит более весомым и осмысленным. В каком-то смысле — подытоживающим и покаянным.

Книга разговоров болгарского политолога Ивана Крастева с Глебом Павловским «Экспериментальная родина» (выходит в издательстве «Европа») выполнена в столь любимом в России жанре кухонной документалистики. Производственные издержки тут сравнительно невелики (проще положить в основу книги длинное интервью с одним человеком (или серию коротких с несколькими людьми), чем сложить мозаичный нарратив из информации, почерпнутой в общении с десятками, если не сотнями, участников событий). Тем не менее для того, кто в будущем окажется готов написать многотомник о становлении постсоветской России — наподобие монументальной «Истории Советской России» Эдварда Карра — эта разновидность мемуаров наверняка станет ценным источником. Она позволит судить если не обо всей эпохе, то по крайней мере о судьбе, взглядах и позиции ее творцов, рассказанных ими самими.

Глеб Павловский: Уголовное дело на Собчака его враги завели еще при подготовке к выборам губернатора Санкт-Петербурга. Неправильная приватизация каких-то квартир, мелочь по московским масштабам. Но после провала Собчака на выборах дело возобновили и повели к аресту и осуждению. Используя связи в ФСБ и в бизнесе, Путин переправил Анатолия Собчака во Францию. Делал он это по собственной инициативе, как считают, или по негласной просьбе семьи Ельцина, я могу только догадываться. Вылет в Париж, кажется, оплатил Ростропович. Для чиновника администрации президента то был карьерный риск, от которого Путина не спасало одобрение уходящего Ельцина. Тот умел быть коварным. После его ухода Путин легко мог пойти обвиняемым по «делу Собчака». Но ход, необычно смелый для функционера-чекиста, не был забыт. Весной 1999 года фамилия Путина стала первой в верху ельцинского шортлиста. Мне сказали, что он «хоть и из КГБ, но парень свой — абсолютно отмороженный!». Что для меня было наилучшей рекомендацией, ведь мы сами были отмороженными парнями.

Иван Крастев: Готовность к высокому риску.

Г. П.: Да, та склонность к «чрезмерному риску», что, по слухам, записана в его личном деле КГБ как профессиональный дефект.

И. К.: Итак, первая кампания Путина, в которой вы не просто продвигали его самого, но и строили идею нового режима. Каковы были ее самые важные концептуально черты? Что вы хотели, чтобы люди нашли в кандидате, и какой электорат хотели консолидировать? Что потом с этой электоральной коалицией вы собирались делать?

Г. П.: Меня звали «имиджмейкером Путина», но имиджем я мыслил во вторую очередь. Я мыслил электоральными потенциалами и их скачком при сложении электоратов. В 1996 году мы ненадолго сотворили «ельцинское большинство», временное и неустойчивое. Оно просуществовало два месяца, но этого хватило, чтоб дать Ельцину второй президентский срок. Теперь, начиная кампанию, я думал, чем склеить путинскую коалицию и нарастить ее до большинства. Тут-то возникла трудность. В прежних кампаниях центром склейки был «сектор лояльных» — конформный властелюбивый электорат. Рыхлое электоральное облако с твердым ядром около 5%, легко расширяемое до 15–20%. В 1996 году мы строили кампанию, как дети строят пирамидку. На стержень электората власти насаживали малые электораты — силовика генерала Лебедя, врача-социалиста Святослава Федорова, демократов и этнонационалов. Теперь же приходилось собирать не целостные электораты, а их обломки. Явление Примакова раскололо провластных избирателей, а остатки демократического электората были распылены. Решили, что кандидат Кремля должен выступать отчасти как народный трибун. Предстояло продвигать концепт новой власти и образ ее народности параллельно, а затем смикшировать оба образа вокруг темы Государства. Что в центре кампании будет идея государства Россия, решено было еще раньше, к концу 1990-х. Праволиберальный процесс реформ уже у Немцова преобразовался в «народный капитализм с государственным менталитетом». Образ народа здесь уже стал патерналистским. Избиратель хотел, чтоб его кандидат ворвался во власть, но со стороны власти же — из Кремля в Кремль, но не с улицы! «Кандидатам улицы» российская улица не доверяла. Она предпочитала найти избранника своим агентом в Кремле, наподобие лица из советского сериала. При проведенном весной 1999 года социологическом опросе образ Штирлица оттеснил других киногероев как идеал нового президента России.

Сергей Кириенко и Борис Немцов рядом с Борисом Ельциным, / Pravda Komsomolskaya / Russian Look / Global Look Press

Итак, наш «кандидат-резидент» стартовал среди иллюзий противника, будто сам он никто, а опасен Ельцин, готовый «цепляться за Кремль». Тогда, действуя как силовой премьер, Путин начинает применять полномочия, по сложившемуся представлению — президентские. Ельцин этому не противится, что поначалу примут за его слабость. На фоне слабого Ельцина ярче проступает сильный стиль молодого премьера. К концу кампании из ставленника «семьи» кандидат превращается в знамя реванша всех социально проигравших России. Защитника стариков пенсионеров, вождя обнищалой армии, кумира образованцев и домохозяек, лидера нарастающего большинства. И под конец, при досрочном уходе Ельцина в отставку, Путин уже и.о. президента, то есть Верховный главнокомандующий Вооруженных сил России до дня президентских выборов.

Моим ориентиром оставался имидж «русского правого республиканца», созданный ФЭПом (Фондом эффективной политики. — Republic) для генерала Лебедя в 1995 году. Но тут важно было доказать независимость Путина от Ельцина. Чем продемонстрировать независимость? Тем, что премьер Путин использует всю полноту полномочий правительства, как глава исполнительной власти в России, а Ельцин ему не мешает. Все должно выглядеть убедительно. Увидев сильную власть в действии, страна сама должна захотеть такой власти. Термина «путинское большинство» до октября 1999-го не было, но концепция его была: по сценарию, электоральным большинством должна была стать широкая «коалиция реванша» — союз групп и классов, проигравших в 1990-е. Коалиция Кремля была парадоксальной. Сюда вошли круги разочарованной, уже не слишком демократической интеллигенции, прозябавшей в безденежных отраслевых институтах. Те, кого в более сытные времена Солженицын заклеймил именем «образованщины». Врачи, учителя, инженеры и техники гибнущих предприятий, наукоградов, работники военно-промышленного комплекса. За ними кадровые военные, низшее и среднее офицерство — для силовиков прошлая профессия кандидата сама по себе заменяла программу. Эти группы избирателей уже не были идейно несовместимы, как в 1996 году, когда было живо противопоставление коммунистов демократам. Для них для всех Путин выглядел последним шансом отыграться.

Война НАТО, похоронившая Югославию, разбередила травмы Хасавюрта и взбодрила военный энтузиазм. Враг, однако, был синтетический. Его образ двоился от «НАТО против сербов» до устрашающего «Россия будет следующая (за Югославией)». Чеченцы шокировали Россию террористическими вылазками и пытками заложников. А с лета 1999 года развернулась военная экспансия Ичкерии на прилегающий Дагестан. Кто враг в этой ситуации? Тот, кто вынуждает Россию отступать. Кем должен стать Путин? Тем, кто отступление остановит, объединит Россию и двинет ее вперед. Идеологическая кампания склеивалась с военной и национальной. Борьба с чеченской экспансией символически замещала немыслимую борьбу с Западом.

Вокруг этого строилась собственно имиджевая работа. Кандидат Путин действовал на фоне Ельцина. Толковый крепыш на фоне уходящего старца — вот источник эмоциональной динамики образа. Из смертоносной обузы для кандидата власти Ельцин превращался в драматургический мотор сюжета: старик убывал, но его место замещалось молодым. Как при загрузке нового программного обеспечения.