Александр Петриков специально для «Кашина»
В январе Владимир Путин затеял, как тогда казалось, конституционный переворот. Сейчас даже слово «обнуление» звучит как привет из позапрошлых времен, и весь пафос, с ним связанный, кажется теперь надуманным – ну в самом деле, вот уж интрига, намерен Путин оставаться после 2024 года или нет.
Сейчас – уже сейчас, на третий день московского карантина, – стоит спрашивать, продержится ли Путин до лета. Неизвестность, не сравнимая вообще ни с чем из пережитого Россией за тридцать постсоветских лет. Старшее поколение помнит, например, как вице-президент СССР в компании с премьер-министром и всеми силовиками попытался без участия президента ввести в стране чрезвычайное положение – советский народ и весь мир сочли это государственным переворотом, закончилось все тюрьмой для путчистов и крушением для государства. Сейчас полномочия президента по введению ЧС в стране или отдельных ее местностях тихо передаются на тот же, что и в 1991 году, уровень, и никто не собирается вокруг Белого дома, никто не забирается на танк. Владимир Путин сам делится властью, в общем, непонятно с кем; имя Мишустина мы, положим, выучили, но даже Мишустин – та ли фигура, которая имеет политическое и моральное право переводить страну на чрезвычайные рельсы при живом Путине?
Всем понятен особый статус Москвы (кому непонятен – для тех придумали Петербург, где бессмысленнейший Беглов явочным порядком отменяет церковные службы, армейский призыв и объявляет и без того, в общем, несчастное Мурино изолированным гетто), и превращение Сергея Собянина в верховного борца с коронавирусом – как бы неизбежность, но при этом еще и нарушение всех возможных аппаратных балансов. Человек, десять лет уныло перекладывавший плитку, сделался вдруг вторым лицом в государстве при самоустранившемся первом. Нет ли у него в аппарате человека по фамилии Хрусталев? Подал ли этот человек машину?
