Дональд Трамп подписывает Закон, призванный отреагировать на экономические последствия пандемии. Фото: Shealah Craighead / White House / flickr.com
«Суверенен тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении». Этими словами открывается одна из главных книг XX века по политической теории – «Понятие политического» Карла Шмитта. За этим утверждением стоит вполне ясная логика: кто имеет власть прервать нормальное течение дел, создать исключение из обычного порядка, тот и является сувереном, настоящей верховной властью. Суверен способен на такое действие, поскольку наделен легитимностью – его действия признаются гражданами/подданными как справедливые и правомерные.
Таким образом, способность к введению (и прекращению) чрезвычайного положения характеризует качество политической системы и показывает, кто в этой системе является сувереном. Политическим философам редко удается проверить точность своих построений экспериментально: проверка теорий политики связана с драматическими, а нередко и с откровенно трагическими событиями. К счастью, драматические события, которые затрагивают несколько стран одновременно и тем самым предоставляют возможность для сравнительного анализа, исключительно редки. К несчастью, наше поколение стало свидетелем такого события: глобальной эпидемии коронавирусной инфекции COVID-19.
Чтобы понять, почему введение чрезвычайного положения (не в узко юридическом, а в более широком смысле) и способы его реализации несут важную информацию о природе конкретного политического режима, сначала разберемся с появлением чрезвычайного положения как феномена общественной жизни.
