Фото: pixabay.com
С тех пор, как появился Facebook, я по-новому полюбил первое сентября – из-за фотографий детей, которые все выкладывают в обязательном порядке. Смотришь и думаешь: есть у родины будущее. Как не быть. Вот оно. Вот она – прекрасная Россия будущего в лицах.
Первоклассники серьезные такие: у них начинается новая жизнь. Они теперь взрослые. Прочие все, уже успевшие кое-что про школу узнать, – наоборот, веселые. Грядущие уроки – неприятность, конечно, но это ведь потом, а пока можно просто поболтать с друзьями, которых давно не видел, про лето, которое так подло, так стремительно кончилось. Исключение – будущие выпускники, похорошевшие девочки и неуклюжие мальчики с потешной порослью над верхней губой. Они между мирами, еще в школе и почти уже нет, настоящая новая жизнь дышит в затылок. Там интересно, да, но и страшно немного.
И все красивые невероятно.
Чуть грустно на это смотреть – себя вспоминаешь, никто ведь не молодеет, того, что не сбылось и уже никогда не сбудется, больше, чем того, что сбылось. И перед этой вот прекрасной Россией будущего неловко немного. Они – даже те, которые постарше, – если и слышали уже, читали что-то про разное происходящее в унылой России настоящего, все равно не понимают еще толком, что с каждым годом страна, которую им предстоит обживать, становится чуть менее уютной. Чуть меньше свобод, чуть меньше возможностей, чуть меньше воздуха, чтобы дышать.
Впрочем, про то, что бывает за неаккуратный комментарий или даже за бездумно нажатую кнопку «подписаться» в социальной сети, некоторые из них успевают узнать еще в школе.
В этом году и вовсе все по-особенному, поводов для грусти больше, чем обычно, и дело не только в пандемии, сломавшей традиционный формат торжественных линеек.
Гальванизация трупа
В русской литературе, которую тех немногих детей, которым с учителем повезет, в школе научат любить, а остальных – научат бояться, все уже, конечно, было. Про нас нынешних разные прежде говорили классики, но больше прочих, к сожалению (да, именно что к сожалению), – Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин.
«Через неделю (после чего?), – пишет летописец, – глуповцев поразило неслыханное зрелище. Север потемнел и покрылся тучами; из этих туч нечто неслось на город: не то ливень, не то смерч. Полное гнева, оно неслось, буровя землю, грохоча, гудя и стеня и по временам изрыгая из себя какие-то глухие, каркающие звуки. Хотя оно было еще не близко, но воздух в городе заколебался, колокола сами собой загудели, деревья взъерошились, животные обезумели и метались по полю, не находя дороги в город. Оно близилось, и по мере того как близилось, время останавливало бег свой. Наконец земля затряслась, солнце померкло… глуповцы пали ниц. Неисповедимый ужас выступил на всех лицах, охватил все сердца».
Оно подкрадывалось к детям постепенно: разрасталась изобретенная в ведомстве Сергея Шойгу Юнармия, катились по школам уроки мужества и патриотизма, то там, то здесь пытались возродить добрую советскую традицию проведения «политинформаций» с обязательными рассказами о мудрости президента и его великих свершениях. То там, то здесь не в меру ретивые священники и просто дамы с несложившейся личной жизнью начинали вести факультативы о правильном мироустройстве, в котором место девочек – у плиты и у детской кроватки (с обязательной слезой), а место мальчиков – ну, на войне, естественно, там, где убивают и умирают. Где же еще.
