Фото ИТАР-ТАСС / Митя Алешковский

Как это все могло выглядеть, чтобы никто не удивился? Пункт первый и, может быть, даже единственный: Россия без Путина.

Какая угодно любая новая власть – верная идеалам зрелого путинизма, или тихо подвергающая их ревизии, или, наоборот, с грохотом их ниспровергающая, это не имеет вообще никакого значения, – любая новая власть в любой послепутинской России торжественно или тихо открыла бы перед Ходорковским ворота тюрьмы – все, мол, мы тут ни при чем, это у Путина было личное и важное, а нам-то что. Чтобы освобождение Ходорковского никого не удивило, оно должно было произойти только в России без Путина, а как произошло на самом деле – видели все. Это, вероятно, единственный бесспорный эпизод во всем сюжете с освобождением – бесспорность заключается в том, что никто не ожидал и не мог даже нафантазировать именно такого. Чтобы Германия, «тайные дипломатические каналы», Ганс Дитрих Геншер с присущим ему Александром Раром, вертолеты и самолеты и, главное, Путин, который – и это все-таки главная настоящая сенсация последних дней – оказался способен сосуществовать в одном мире с Ходорковским, находящимся не в тюрьме. Все остальное, даже Александр Рар, не более чем производные именно от этой сенсации. «Третье дело» Ходорковского, о котором как раз в последние недели говорили как о неотвратимой перспективе ближайшего года, без видимых причин отправилось куда-то в непонятную даль за Людмилой Путиной. «Так надо». В реальности, данной нам в ощущениях, образовался вдруг внушительный провал. Это, знаете, как выходишь утром из дома, а на улице на каком-нибудь привычном месте – на месте, например, трамвайной остановки обнаруживаешь большую яму, то есть, видимо, ночью остановка в эту яму провалилась, и больше ее нет.

Растерянность, неизбежная в подобных случаях, располагает к тому, чтобы поверить во что угодно. В Олимпиаду, во внезапно проснувшуюся гуманность Путина или, наоборот, в оказанное на Путина кем-то (может, и немцами) сверхсильное давление. Или, с другой стороны, в то, что теперь Ходорковский станет вдруг крупнейшим политическим и гуманитарным лидером, который, конечно, переждет какое-то время, а потом обязательно бросит Кремлю вызов. Любой из такого рода комментариев или прогнозов легко опровергается все тем же аргументом: друзья, вы только что увидели, как в политике действует стихийная сила, преодолеть которую люди были не в состоянии; отойдите от края ямы, провалитесь.

Мы имеем дело с тем случаем, когда вообще никому не нужно верить. Единственное, что можно установить достоверно, – это происхождение куртки с надписью «Пулково», в которой Ходорковский прилетел в Берлин, все остальное основано на слишком рискованных допущениях, чтобы воспринимать их всерьез. Нет ничего, что указывало бы на то, что Ходорковский станет лидером антипутинского противостояния. Нет ничего, что свидетельствовало бы и о том, что Путин решил перестроить свой режим до какой-то ощутимой неузнаваемости. Есть только одно: мы увидели, до какой степени наше представление о реальности, в которой мы живем, не совпадает с тем, какова эта реальность на самом деле. Это не намек на таинственные заговоры и «существующие с шестидесятых годов дипломатические каналы», бог бы с ними, – нет вообще никаких заговоров. Единственное, что есть, – вот этот разрыв между тем, что кажется, и тем, что есть в действительности. Этот разрыв гораздо важнее политических перспектив Ходорковского – в конце концов он точно так же, как и вся Россия, оказался поставлен перед фактом своего освобождения, и в этом смысле он не отличается вообще ни от кого в России. Освобождение Ходорковского можно считать доказательством того, что путинская государственная система обречена, но обречена она совсем не потому, что вышедший на свободу Ходорковский ее когда-нибудь сокрушит (скорее всего, он говорит правду и даже таких намерений у него нет). Она обречена прежде всего потому, что правила, по которым она живет, известны слишком узкому кругу людей – может быть, вообще одному только Путину. Когда правила игры известны слишком немногим игрокам, игра может закончиться в любой момент. И однажды это станет сюрпризом даже для посвященных.