Мифы о мигрантах. Чем больше всего приезжие пугают россиян

Slon ведет совместный проект с международной сетью ученых «ПОНАРС Евразия», участники которой разрабатывают новые подходы к политике и безопасности в России и Евразии. В рамках этого проекта мы публикуем аналитические статьи членов ПОНАРС, среди которых – известные политологи, историки и социологи из США, Европы, России и других стран СНГ. Это другой взгляд на Россию, ее политику и ее политиков. Сегодня мы публикуем новый материал серии – статью Михаила Алексеева из Университета Сан-Диего о том, что больше всего пугает россиян в мигрантах.

При разработке опроса общественного мнения об отношении к миграции и мигрантам в России, который был проведен «Левада-центром» в 2005 году, я включил в анкету – как индикатор радикальных ксенофобских настроений – дословно скопированный стандартный вопрос из опросов «Евробарометра», которые регулярно проводятся в Евросоюзе. Мы спросили 680 респондентов, отобранных по многоступенчатой случайной выборке на территории России, насколько они были согласны или не согласны со следующим утверждением: «Надо всех мигрантов – легальных и нелегальных – и их детей выселить в места их прежнего проживания». Примерно 43% респондентов – вдвое с лишним больше, чем в среднем по ЕС, – согласились с этим. Летом 2013 другой российский центр по изучению общественного мнения, РОМИР, задал идентичный вопрос 1000 респондентам, отобранным по похожей общенациональной выборке в России. Результат оказался практически таким же – примерно 47% респондентов согласились с данным утверждением (1).

В этой статье представлены предварительные результаты систематического анализа устойчивости экстремальной ксенофобии в России за последние десять лет на уровне индивидуальных восприятий. Анализ стал возможен, поскольку опрос РОМИР 2013 года, проведенный как часть проекта Университета Осло и Норвежского института международных дел (NUPI) «Новый национализм в России», включал многие из тех же самых вопросов, которые были заданы в моем опросе с «Левада-центром» в 2005 году. Главное внимание уделяется роли групповых угроз (безопасности и экономическому благополучию), межгрупповым предубеждениям, межгрупповым контактам и миграционной дилемме безопасности. 

Первый этап анализа оценивает изменения в общественном мнении россиян по этим факторам с 2005 по 2013 год (2). За этим следует статистический анализ влияния этих факторов на уровень поддержки поголовной депортации мигрантов в 2005 и 2013 годах. Результаты анализа позволяют лучше понять движущие силы ксенофобских настроений в России и за ее пределами. Наиболее существенный вывод состоит в том, что социальная изоляция мигрантов и сомнения в силе и устойчивости своего государства, вероятно, поддерживают ксенофобию даже при улучшении экономики и при ослаблении межгрупповых предрассудков.

Групповые угрозы: «этнизация» безопасности

В 2005 и 2013 годах примерно одинаковое количество (85%) респондентов считали, что миграция угрожает безопасности России (3). Однако мнения о природе угроз кардинально изменились. Страх, что миграция может поддерживать терроризм, резко спал. Однако страх, что миграция может привести к появлению незаконных поселений, а также этническим и религиозным конфликтам, резко возрос (График 1, (4). Такие изменения, скорее всего, отражают изменения в российском социальном и политическом контексте за последнее десятилетие. 

С одной стороны, по мере отдаления в прошлое сепаратистских войн в Чечне и уменьшения числа жертв продолжающихся вооруженных столкновений на Северном Кавказе после 2011 года терроризм и бандитизм могут, естественно, восприниматься как менее вероятные угрозы. С другой стороны, этот период характеризовался разборками и конфликтами между местным, преимущественно славянским населением и преимущественно неславянскими мигрантами, включая массовые насильственные столкновения, такие как в Кондопоге в 2006 году и на Манежной площади в Москве в конце 2011 года. Погромы в подмосковном Бирюлеве осенью 2013 года свидетельствуют, что лежащая в основе предыдущих массовых столкновений социальная напряженность, скорее всего, оставалась существенной в период проведения опроса РОМИР. В таком контексте угрозы стабильности и безопасности, естественно, воспринимаются как угрозы основополагающей групповой идентичности, особенно этнической и религиозной.

Групповые угрозы: меньше причин для экономических опасений 

Доходы домохозяйств респондентов существенно выросли, а уровень безработицы упал с 2005 по 2013 год, что означает ослабление хорошо известных источников угроз экономическому благополучию россиян. Средний размер доходов на члена семьи в опросе «Левада-центра» 2005 года составил 3000 рублей, а в опросе РОМИР 2013-го – уже 12 500 рублей. Более того, можно принять во внимание, что в 2005 году задавался вопрос о том, при каком доходе на члена семьи респонденты считали бы, что можно жить нормально. В среднем по РФ этот показатель составил 8000 рублей. Это означает, что в 2013 году большинство респондентов достигли уровня доходов, выше желаемых в 2005 году и со значительным запасом для смягчения эффектов инфляции. 

Доля респондентов, назвавшихся безработными ввиду потери работы, снизилась с 5,4% в 2005 году до 2,3% в 2013 году. И хотя разница находится в пределах суммы случайных погрешностей выборок (т.е., строго говоря, статистически незначима), в относительном выражении она отражает снижение числа безработных респондентов более чем вдвое, что соотносится с общим улучшением российской экономики (5). Кроме того, доля респондентов, считавших «подрыв российской экономики» главной угрозой, связанной с миграцией, осталась довольно низкой – 7% в 2005 году и 8% в 2013-г. Опасения, что мигранты могут отнять у местных жителей рабочие места, немного снизились, хотя и недостаточно, чтобы превыситъ сумму погрешностей выборки в обоих опросах. Примерно 72% респондентов в 2005 году и 68% в 2013-м поддержали ограничения для найма мигрантов на работу.

Межгрупповые предрассудки: этничность и религия

Одно из самых знаменательных изменений в опросе 2013 года по сравнению с 2005-м – это увеличение с 13% до 23,5% числа респондентов, сказавших, что национальность (т.е. этническая идентификация) не имеет значения при выборе брачных партнеров. Кроме того, в 2013 году меньше респондентов считали неприемлемыми браки своих близких родственников с мигрантами из числа чеченцев, армян, азербайджанцев и казахов (6). 

С другой стороны, столь же значительным было увеличение числа респондентов, которые согласились с утверждением, что ислам представляет угрозу для российской культуры и стабильности. В 2005 году их было 43%, в 2013-м – уже 62% (7). При этом значительно возросло число респондентов, идентифицировавших себя как православные верующие – с 65% в 2005 году до 78% в 2013 году. Это произошло на фоне усиления религиозной самоидентификации среди россиян в целом: доля респондентов, сказавших, что они не исповедуют никакой религии, сократилась с 26,5% в 2005 году до 17% в 2013 году (8). Отмеченные тенденции этнической и религиозной идентификации противоположны друг другу. Первая, скорее всего, ослабляет ксенофобию; вторая, скорее всего, ее усиливает. 

Межгрупповые контакты: Россия – не «плавильный котел»

Самым значительным изменением в плане межгрупповых контактов был рост доли респондентов, которые сказали, что имели деловые контакты с мигрантами, помимо покупки товаров у мигрантов-торговцев, и что во время этих контактов они знакомились с мигрантами. Их стало больше в четыре раза – 4% в 2005 году, 16% в 2013 году. В то же время из числа тех, кто имел контакты с мигрантами, доля респондентов, сказавших, что у них среди мигрантов есть друзья, знакомые или сослуживцы, уменьшилась с 47% в 2005 году до 36% в 2013-м. 

Несмотря на приезд миллионов мигрантов с 1991 году, доля россиян, ответивших, что живут по соседству с мигрантами, практически не изменилась (около 13% респондентов). Это означает, что возможности для уменьшения антимиграционной враждебности в России за прошедшее десятилетие посредством личных контактов и взаимной притирки оставались ограниченными. 

Дилемма безопасности: слабость и сила государства

Лишь 15% респондентов в 2005 году и 13% в 2013 г-м согласились с утверждением, что национальное разнообразие, которое возрастает быстрее всего в результате миграции, укрепляет Российское государство. Вместе с тем доля респондентов, считавших, что национальное разнообразие ослабляет Россию, уменьшилась с 42% до 25%. Однако это уменьшение практически полностью вылилось лишь в увеличение неопределенного отношения к миграции – то есть в примерно эквивалентное увеличение числа респондентов, сказавших, что национальное разнообразие в чем-то укрепляет, а в чем-то ослабляет Россию. 

Одно из политически значимых последствий нежелания рассматривать национальное разнообразие как сильную сторону России – неизменное согласие подавляющего большинства респондентов с утверждением, что на ведущие государственные должности следует назначать только русских по национальности. Около 77% респондентов и в 2005 году, и в 2013 году поддержали такую идею, хотя это явная форма дискриминации по национальному признаку, противоречащая Конституции РФ. 

Какую роль играют СМИ?

Несмотря на различия в формулировке вопросов, ярко прослеживается переход от телевидения к интернету как основному источнику новостей для россиян. В 2005 году около 87% респондентов сказали, что в основном узнают о миграции и мигрантах из теленовостей на трех главных и подконтрольных государству телеканалах (ОРТ, РТР, НТВ). Только 0,5% респондентов ответили тогда, что подобные новости они получают по интернету (включая веб-сайты, электронную почту, чаты). В 2013 году уже 21% респондентов назвали главным источником новостей интернет. Телевидение осталось главным источником для большинства россиян, но их доля сократилась до 68%. 

Разница была в том, что в 2013 году вопрос задавался о новостях в целом, а не только о миграции. Однако, скорее всего, примерно такая же тенденция касается и получения новостей о миграции. Эффекты перехода к интернету не обязательно легко просматриваются. Большинство научных исследований рассматривают интернет как средство распространения этнической и религиозной враждебности, хотя некоторые исследователи заключают, что интернет может способствовать терпимости в обществе.

Антимиграционные настроения: постоянство и перемены

Для оценки степени зависимости антимиграционных настроений в 2005 и 2013 годах от каждого из вышеописанных мнений и стандартных социально-демографических факторов (доход, образование, профессия, пол респондентов) мы провели регрессионный анализ опросных данных. Зависимая переменная (исход) – это уровень согласия или несогласия с поголовной депортацией всех мигрантов и их детей. Результаты упрощенно представлены в Таблице 1, по степени статистической значимости (вероятности, что каждый из факторов соотносится с поддержкой депортации больше, чем в результате случайного совпадения ответов). 

Неуверенность в силе государственной власти (страх анархии) – фундаментальная и отличительная концепция иммиграционной дилеммы безопасности – была наиболее постоянным и наиболее статистически значимым предиктором радикальных антимиграционных настроений. Опасения, что национальное разнообразие – прямое и явное следствие миграции, ослабляет Россию, имели наибольшую степень значимости, чем другие независимые переменные, как в 2005-м, так и в 2013 году. 

В 2005 году 44,5% респондентов, считавших, что национальное разнообразие ослабляет Россию, поддерживали депортацию – и лишь 28,4% респондентов, считавших, что национальное разнообразие укрепляет Россию, также поддерживали депортацию. В 2013 году депортацию поддерживали 50,3% респондентов, считавших, что национальное разнообразие ослабляет Россию, и только 34,3% респондентов считали, что национальное разнообразие Россию укрепляет. 

Учитывая большие размеры выборок, эти различия имеют высокий уровень статистической значимости (вероятность случайной ассоциации в таких масштабах не более 0,1% в обоих опросах). Ни один другой фактор не имел столь статистически значимого уровня ассоциации с поддержкой депортации. При этом значимость восприятия межнациональных и межрелигиозных различий между местными жителями и мигрантами концептуально соотносится и с опасением анархии через восприятие угрозы межнациональных или межрелигиозных конфликтов. Уровень значимости этих факторов тем не менее колебался и был существенно выше в 2013 году, чем в 2005 году. В то же время опасения экономической конкуренции со стороны мигрантов ослабли и не были статистически значимым предиктором поддержки депортации, по данным опроса 2013 года.

Также статистически значимым показателем в обоих опросах было наличие у респондентов друзей среди мигранто, причем независимо от восприятия влияния национального разнообразия на силу государства. Однако в целом наличие или отсутствие контактов с мигрантами не соотносилось с поддержкой депортации на статистически значимом уровне. 

Одним из интересных результатов было то, что пользующиеся интернетом респонденты (37% в опросе 2013 года) систематически реже поддерживали депортацию мигрантов, чем все остальные респонденты при всех прочих равных условиях. Из 692 ответивших на вопрос о депортации только 39,5% пользователей интернета согласились с поголовной депортацией мигрантов, в то время как из тех, кто не пользовался интернетом, 54,4% поддержали депортацию. Это означает, что в опросной выборке было мало пользователей интернета, поддавшихся влиянию пропаганды межгрупповой ненависти. Скорее всего, данный результат свидетельствует, что респонденты с более высоким уровнем образования и эрудиции, то есть в среднем более вероятные пользователи интернета, были менее враждебны к мигрантам. 

Заключение: сила в доброте

С 2005 году правительство России значительно усилило финансирование и обеспечение вооруженных сил, правоохранительных органов, Министерства по чрезвычайным ситуациям и других органов безопасности (в целом – «силовые структуры»). Представители или выходцы из силовых структур также получили значительную долю высоких государственных должностей и выделенных под них материальных ресурсов. Размещение значительных контингентов вооруженных сил и полиции на Северном Кавказе способствовало ограничению действий и в целом сокращению радикального исламистского вооруженного подполья. Количество вооруженных нападений со стороны членов этого подполья и число жертв от вооруженных столкновений снизилось к 2013 году. 

Маленькая, быстрая и победоносная война против Грузии в 2008 году усилила военное присутствие России на Кавказе и контроль России над важными участками своих ранее неспокойных южных границ. Реализация крупномасштабных энергетических и инфраструктурных проектов восстановили влияние Кремля в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке России. Прием саммита АТЭС 2012 года во Владивостоке ознаменовал новый подъем России в Азии. В целом по стране продолжали регулярно выплачиваться зарплаты и пенсии, индивидуальные доходы значительно выросли и безработица сократилась. Экономическая политика правительства свела к минимуму для России негативные последствия глобального финансового кризиса 2008–2009 годов. 

Российское правительство также продемонстрировало силу, ужесточив меры по борьбе с нелегальной миграцией. Федеральная миграционная служба была поставлена под контроль МВД. Санкции за трудоустройство незаконных мигрантов и проверки в этой области были ужесточены. Патрулирование и обыски мест предполагаемой дислокации незаконных мигрантов участились, в них задействовано больше силовиков, и они имели результатом увеличение числа арестов, задержаний и депортаций мигрантов. 

С учетом этого можно было ожидать, что опасения за силу государственной власти и, соответственно, ксенофобские настроения в России будут ослабевать. Но этого не произошло. Данные опросов дают представление о том, что может объяснить этот парадокс. Российское государство стало сильнее, но не стало добрее. Остаются серьезные проблемы с интеграцией мигрантов в российское общество. В 2013 году меньше респондентов, чем в 2005-м, сказали, что у них есть друзья или знакомые среди мигрантов. Значительно большая доля респондентов в 2013 году, чем ранее, опасаются межнациональных конфликтов – все больше которых происходит в результате проблем с интеграцией мигрантов, массовых зачисток и проверок органами правопорядка торговых точек и общежитий. 

Политические меры, направленные на усиление безопасности россиян, вероятно, способствуют росту опасений россиян за свою безопасность. От мигрантов требуется и ожидается больше усилий для интеграции в российское общество, чем от самого российского общества – стремления стать более гостеприимным и разнообразным. Россияне, которые верят, что национальное разнообразие укрепляет их страну, остаются в незначительном меньшинстве.

Чтобы граждане верили в силу государства, этому государству необходимо не только обеспечивать обороноспособность и благосостояние страны, но и стать гибче, адаптироваться к росту национального и религиозного разнообразия общества – разнообразия, которое в конце концов является результатом развития и либерализации мировой экономики. Это означает, что антимиграционная политика – опасный курс для России. Широко распространенные ксенофобские настроения усиливают соблазн для политиков быстро и легко набрать очки для увеличения своей популярности. Но более мудрой государственной стратегией была бы адаптация к таким мировым рыночным силам, как миграция. Сопротивление этим силам, как показывают опросы, скорее всего, будет вести к размыванию социальной базы внутренней безопасности и стабильности России.

Примечания

(1) Для обеспечения адекватности сравнения результатов опросов с выборками разной численности процент респондентов вычисляется из числа ответивших на данный вопрос респондентов, то есть без учета отказавшихся отвечатъ и ответивших «не знаю» (таких респондентов было 8%, когда данный вопрос задавался в 2005 году, и 9% в 2013-м). Из тех, кто согласился с данным утверждением в обоих опросах, примерно половина респондентов выразили полное согласие.

(2) Для того чтобы быть статистически значимой, разница между процентом ответов на один и тот же вопрос в 2005 и 2013 годах должна превышать сумму случайных погрешностей выборок в обоих опросах, то есть приблизительно 7%.

(3) Поскольку формулировка вопросов в 2005 и 2013 годов отличалась, данная оценка основана на косвенных показателях: общее число ответов минус отказы от ответов и «не знаю» в обоих опросах; минус ответы, что миграция наносит ущерб природе в опросе 2013-го, и минус ответы, что миграция армян, чеченцев, азербайджанцев и китайцев не представляет угрозы безопасности России, в опросе 2005 года.

(4) Исключенные из подсчетов отказы от ответов и ответы «не знаю» на этот вопрос составили 2% от общего числа респондентов в 2005-м и 6,5% в 2013 году.

(5) Как минимум, это означает, что улучшение экономических условий не повлекло за собой увеличение безработицы, что могло бы нивелировать позитивные эффекты роста индивидуальных доходов.

(6) Единственным исключением было отношение к бракам с китайскими мигрантами, которое осталось неизменным. В обоих опросах примерно 90% респондентов были русскими по национальности.

(7) Отказ от ответов и ответы «не знаю» по данному вопросу составили 19,2% в 2005 году и 8,6% в 2013-м. Эта разница означает, что не высказавшие своего мнения респонденты в 2005 году, скорее всего, считали ислам угрозой и что это мнение было более приемлемым для высказывания в 2013 году. Однако этот фактор объясняет только половину роста враждебного восприятия ислама.

(8) Отказ от ответа и «не знаю» по этому вопросу составили 2,7% в 2005 году и 6,1% в 2013-м. В 2013 году к числу респондентов, назвавших себя неверующими (14,2%), добавлены респонденты, назвавшиеся атеистами (2,8%).

Примечание. Число звездочек обозначает уровень статистической значимости.

*** – вероятность получения данного результата исключительно по случайности составляет менее 0,1%;

** – менее 1% по случайности;

* – менее 5% по случайности.

Чем больше звездочек, тем более значима ассоциация данного предиктора поддержкой депортации. Основано на опросе 680 (опрос «Левада-центра», 2005) и 1000 (опрос РОМИР, 2013) респондентов.

Оригинал статьи: Mikhail Alexseev. Strength Without Kindness: Russia's Persistent Xenophobia and the State. Ponars Eurasia