– Какие изменения в спросе на MBA-программы произошли в связи с кризисом?
– Рынок МВА пока очень-очень маленький в нашей стране. Эти программы – не стандарт и не массовый образовательный продукт. Наши масштабы в этом смысле настолько малы, например, в сравнении с США, что колебания на рынке могут быть вызваны случайными факторами, а не кризисом. И вообще, сам продукт – МВА – это отнюдь не единственный продукт бизнес-школ и бизнес-образования. Почему-то у нас это стало в представлении людей практически синонимами: бизнес-образование и МВА. Это не так на самом деле, существует масса других форматов. Например, называются executive education, двухдневные, четырехдневные программы, недельные, модульные, которые и составляют на самом деле и основной оборот бизнес-школ. МВА – это эксклюзивный, и, соотвественно, маленький, очень специфический продукт. Так именно все выглядит, во всяком случае, в мировой индустрии бизнес-образования. В России слишком сильна инерция мышления в том, что касается МВА.
Отвечаю прямо на ваш вопрос, что происходит с бизнес-школами. Развитой статистики еще нет, но на уровне здравого смысла, если говорить про все бизнес-образование, очевидно, что произошло двукратное сжатие корпоративных заказов. И это был первый удар по этому типу бизнеса. Я не зря называю это бизнесом: государство не тратит ни рубля на бизнес-образование, и оно у нас существует чисто как коммерческая деятельность.
– Но падение спроса на бизнес-образование – не мировая тенденция?
– Что касается самих бизнес-программ и МВА, то здесь эффект очень интересный. Если, например, американцы и ведущие мировые бизнес-школы фиксируют наплыв студентов на долгосрочные программы в этот период – ведь поскольку рынок пустой, то можно потратить время на бизнес-образование, – то у нас тенденции противоречивы. Ряд коллег говорит, что число людей, которые приходят на эти программы, заметно снизилось. Это эффект психологического испуга. Непонятно, что будет впереди, поэтому люди не принимают на себя долгосрочных обязательств. Но школы должны выживать, содержать преподавателей, и некоторые обязательно пойдут на компромисс и снизят средний уровень поступающих.
Мы свою программу МВА запускаем только в сентябре, но уже сейчас сталкиваемся со сложностями, которые легко объяснимы. Мы работаем в той же ценовой нише, что и ведущие бизнес-школы мира. Программа стоит €50 000. Но мы были к этому готовы, с самого начала понимали специфику российского рынка.
– Эксперты также говорят и о другой тенденции: по-прежнему активно идут учиться владельцы бизнеса, которые чувствуют, что именно сейчас, в сложный период, им не хватает знаний для развития компании.
– Ряд людей, которые так именно и мыслят, готовы к тому, чтобы инвестировать в себя, в свою квалификацию. Но массовый поток таких людей для России не типичен.
Другая сторона того же вопроса – то, что само бизнес-образование не всегда и не очевидно дает возврат инвестиций. Я согласен, что традиционная схема бизнес-образования – функциональная, а именно то, что набор дисциплин «проходится», как в школе, потом сдаются экзамены, теоретические курсы – это далеко не самая перспективная модель. И люди это понимают. И в такое образование они не спешат активно вкладываться. Люди не покупают длинные программы, берут короткие: они пробуют. Это действительно есть. В России есть хорошая черта – приоритетность и ценность образования по-прежнему высоки. Несмотря на кризисные явления. Но большого авторитета пока бизнес-образование как таковое не завоевало. Хотя, по моему мнению, есть очень неплохие школы, 5-6 дают солидное, хорошее качество. Это и ВШЭ, МГУ, АНХ, СПбГУ – они дают хороший, с моей точки зрения, результат.
– Получают ли люди в наших бизнес-школах то образование, которое в последствии позволяет им достичь значимых финансовых и карьерных результатов? Отслеживают ли сами школы, каких успехов добились их выпускники?
– Тут есть глубинная, специфически наша, российская, проблема. Она состоит в том, что высшее образование все, целиком, в значительной степени стало социальным товаром. А именно – социальным товаром стал диплом о высшем образовании. Гораздо реже покупаются знания, еще реже покупается квалификация. И это наложило отчасти отпечаток на программы, хотя бизнес-образование гораздо меньше этому подвержено. Не секрет, что очень многие идут учиться, потому что им нужна корочка об МВА, а не знания о том, как управлять или делать бизнес. Да, такая проблема существует, она скорее культурная и историческая. Она не решится за день. Она снимется тогда, когда лидеры будут демонстрировать другие качества и методично работать, говоря, что нет, так делать нельзя.
Грубо говоря, до 80% сегодняшнего образования – это корочки. И человек не может продемонстрировать те навыки, которых немедленно от него ожидает работодатель. А потом – да, работодатель долго вкладывает в доподготовку, в доведение, «подгонку» человека под рабочее место. Конечно, есть исключения, есть вузы, которые держат марку и стараются, но в среднем – ситуация именно такова.
В любом случае серьезным преимуществом для работодателя диплом МВА не является. Тем не менее, есть инерция мышления, которая позволяет человеку верить, что он немножко страхуется, хеджирует свои риски. И что при прочих равных лишняя корочка не помешает. Так рассуждает целый ряд людей, и поэтому тратит время на МВА-программы.
– Кто-то отслеживает реальное финансовое и карьерное продвижение выпускников МВА?
– Я такой статистики в России не знаю, и никогда не видел.
– Изменилась ли во время кризиса мотивация людей, поступающих на МВА?
– Кризис резко ничего не изменит. Структура категории лиц, заинтересованных в получении степени, останется той же. Если кризис просуществует лет пять, тогда существенно изменятся видение и подходы. Образование и ожидания людей – это очень инерционные процессы, и полугодовой кризис не является серьезным и значимым фактором.
У нас сложности с тем, чтобы укомплектовать программу, вполне естественные: новая школа, нет большого бренда, мы вышли на рынок с новым продуктом. Потребуются усилия и время, чтобы заработать репутацию. Мне программа кажется адекватной и интересной, поскольку она построена на проектном методе. Здесь нужно принимать реальные решения в разных средах. И именно за этим я вижу будущее.