Какая партийная система будет в России?

Ответить на вопрос о том, какая партийная система была бы в России в случае демократизации, довольно легко. Умеренно многопартийная, с двумя–тремя важными партиями, тремя–четырьмя не очень важными, но все-таки способными попасть в Думу при минимально разумных избирательных правилах, и с большим количеством недолговечных проектов, на такой подвиг неспособных. Электоральный авторитаризм, продолжающий укрепляться в нашей стране, не дает оснований для однозначного ответа. Тут возможны два во многом противоположных друг другу варианта. А поскольку до выборов 2016 г., на которых новая партийная система окончательно устаканится, утечет еще немало воды, то и разговор этот – во многом преждевременный. Но и не совсем беспочвенный: за последнее время произошло несколько событий, открывающих некоторый простор для фантазии. Но по порядку. Первая попытка построить авторитарную партийную систему была предпринята в 2005–2011 гг., и ее неприглядный продукт пока еще с нами. Для строительства этой системы были использованы некоторые элементы, унаследованные из эпохи манипулятивной демократии 90-х – первой половины нулевых годов: «партия власти» («Единая Россия») и большинство партий подконтрольной оппозиции (прежде всего, КПРФ и ЛДПР). Один довольно важный элемент («Справедливая Россия») был создан заново. Правила игры состояли в том, что «Единая Россия» выигрывает подавляющее большинство мест в собраниях всех уровней и обеспечивает безраздельную электоральную и законодательную поддержку исполнительной власти, в то время как подконтрольная оппозиция создает видимость конкуренции. Выборы играли и важную сигнальную роль, показывая населению, что власть пользуется его горячей симпатией, и альтернативы нет. При этом сама исполнительная власть никакими обязательствами перед «Единой Россией» связана не была, что и нашло свое отражение в таком замечательном символическом факте, как лидерство Владимира Путина в партии без членства в ней. Возможная траектория развития этой партийной системы состояла в том, чтобы круг реальных полномочий «Единой России» постепенно расширялся, а сама она становилась партией в строгом смысле слова, с собственными политическими и идеологическими позициями и влиятельными лидерами. Надо сказать, что эта возможность существовала не столько субъективно, в восприятии самих единороссов и их покровителей (насколько мне известно, наиболее последовательно эту линию развивал Борис Межуев, к числу видных фигур партии явно не относившийся), сколько объективно: такое уже случалось в мире. Именно превращение «партии власти» в ведущую политическую силу обусловило специфику исключительно долговечного, сравнительно успешного мексиканского авторитаризма. Никаких реальных шагов в сторону этого варианта сделано не было, а весной прошлого года он окончательно отошел на задний план после объявления о создании «Общероссийского народного фронта», по поводу которого было с самого начала ясно, что именно он станет основным орудием Путина на президентских выборах. В ходе думской кампании развалилась и претензия «Единой России» на подавляющее большинство в электорате. Столкновения с мемами Алексея Навального, «ПЖиВ» и «голосуй за любую другую партию», она не выдержала. А вскоре после выборов Медведев объявил о предстоящем облегчении регистрации партий, что само по себе предполагало изменение конфигурации к 2016 г. Вопрос, в каком направлении? Первый вариант состоит в том, чтобы «Единая Россия» осталась единственной электоральной и законодательной опорой исполнительной власти, пожертвовав лишь сигнальной функцией. При этом допустимый уровень поддержки на выборах снизится с 55–65%, как это было в 2007–2011 гг., примерно до 35–45%. Далее – с большим отрывом в 15–25% – будут следовать КПРФ, ЛДПР и «Справедливая Россия». Остальные голоса уйдут в песок, рассредоточившись между многочисленными новыми партиями. Простое большинство в представительных собраниях разного уровня будет, как правило, оставаться за «Единой Россией». Если (в исключительных случаях) это не будет получаться, то на помощь придут наиболее контролируемые из «оппозиционных» партий – скорее всего, ЛДПР. В пользу этого варианта говорит несколько обстоятельств. Прежде всего, это заявленное желание Медведева – который, как-никак, остается одной из ведущих фигур режима – вступить в «Единую Россию». Таким образом, пусть и в несколько причудливой форме, реализуется идея о партийно-ответственном правительстве. Сюда же следует отнести и особо изощренную форму восстановления губернаторских выборов, которые выборами в собственном смысле слова, как уже ясно, не будут, но обеспечат электоральную связь между губернаторами и «Единой Россией». Заслуживает внимания и заигрывание с ЛДПР, выразившееся в недавнем назначении Алексея Островского губернатором Смоленской области. Главная проблема этого варианта состоит в том, что Медведев, будучи довольно важным политиком, не является реальным лидером режима (и, пожалуй, даже не входит в первую тройку). Кроме того, его будущее не гарантировано: понятно, что семь футов под килем его ждут лишь при благоприятной мировой экономической конъюнктуре, а любой – даже небольшой – шторм немедленно сделает из него козла отпущения. Стратегический приоритет – это сохранение Путина как центральной фигуры режима «ручного управления», а вот Медведевым можно будет пожертвовать не только без особых сожалений, но и без сильного внешнего повода. Вдруг, например, он сам начнет зарываться. Или Путину так покажется. Ясно, что такой поворот событий был бы решающим ударом – но не по самой «Единой России», а по конфигурации партийной системы, в которой она играет исключительную роль. «Единая Россия» никуда не денется просто потому, что она оптимально адаптирована для сбора голосов в тех регионах, где электоральное пространство находится под полным контролем губернаторов – прежде всего, в большинстве республик. Именно в этом качестве, как партия наиболее авторитарных правящих групп в регионах, она могла бы продолжить дальнейшее плавание. Со своими 95% голосов в местах вроде Кабардино-Балкарии и Мордовии и при минимальной поддержке в других регионах она по-прежнему собирала бы 15–25% на общероссийских выборах. Возможно, она даже оставалась бы ведущей партией. Но уже без простого большинства. Между тем, в 2016 г. Путин будет по-прежнему нуждаться в законодательном большинстве, а в 2018 г. – и в электоральном. И это большинство надо будет добирать за счет новых партий. Тут одной ЛДПР будет мало. Необходимо будет создать несколько новых «проходных» проектов для путинской коалиции, и контуры таких проектов уже ясны. С одной стороны, некоторые из них будут строиться по лекалам риторики периода президентской кампании, с имперским «патриотизмом» и «антиоранжизмом». Возможно, что-то вроде новой «Родины». С другой стороны, в новое путинское большинство обязательно войдет и «либеральный» проект, в исполнении Михаила Прохорова или кого-то иного. Тогда Россия встретит 2017 г. с Думой, поражающей масштабами многопартийности: с 5–7 примерно равновеликими партиями, из которых 3–4 будут безоговорочно поддерживать Путина. Надо сказать, что именно такая конфигурация идеально соответствовала бы условиям персоналистской диктатуры, а значит – у нее хорошие шансы на реализацию.