Как зарождаются политические традиции? Да как угодно. Вот 1991 год, постперестроечное советское телевидение – уже закрыт «Взгляд» и разогнана «Телевизионная служба новостей» (что-то вроде нынешнего «Дождя», такая альтернатива программе «Время» с модными молодыми ведущими), но при этом уже есть «Поле чудес» и мультфильмы про Скруджа Макдака. Главное общественно-политическое шоу того сезона – передача «Кто есть кто», длинное, часа на полтора, интервью в прямом эфире со звонками в студию, ведущий – ветеран «Международной панорамы» Игорь Фесуненко. Накануне выборов президента России в студию к Фесуненко один за другим приходят кандидаты, шестеро из шести: одиозный генерал Альберт Макашов, эксцентричный юрист Владимир Жириновский, скучный, как все политики из регионов, кемеровский председатель облсовета Аман Тулеев, не менее скучный (на выборах он займет последнее место) бывший министр МВД Вадим Бакатин и двое фаворитов – поддержанный уже почти не правящей компартией бывший премьер-министр Николай Рыжков и действующий председатель российского парламента Борис Ельцин. Шесть эфиров, и в конце каждого Фесуненко говорит своему гостю – мол, мы с вами не прощаемся, такого-то числа я жду в этой студии всех кандидатов на финальную встречу перед выборами, на дебаты. Все соглашаются – и Жириновский с Макашовым, и Тулеев, и Рыжков с Бакатиным, и только Ельцин, когда Фесуненко его позвал на дебаты, ответил, что он бы, конечно, с радостью, но у него же график очень напряженный, и как раз в день дебатов его ждут избиратели в каком-то далеком регионе, в Карелии, что ли, поэтому извините, Игорь Сергеевич, но дебатируйте без меня.

С этого началась традиция – тихо и буднично. Ну, в самом деле, может быть, у него там в Карелии действительно неотменяемая встреча, а так бы он наверняка пришел дебатировать. Но пройдет пять лет, и Борис Ельцин – уже постаревший, не очень здоровый и не очень популярный президент в суперпрезидентском государстве, – даже не станет придумывать объяснения для своего неучастия в дебатах. Горшок в Татарстане с завязанными глазами разбивать будет, с певцом Евгением Осиным плясать – да пожалуйста, а участвовать в дебатах не станет, и это даже как-то никого особенно не возмутит, потому что выборы 1996 года – это, как было известно каждому современнику, не просто выборы, а битва не на жизнь, а на смерть между Ельциным и коммунистами – купи еды в последний раз, голосуй или проиграешь и все такое. Какие дебаты в такой обстановке?

Пройдет еще три года, судьбоносная – не на жизнь, а на смерть – предвыборная кампания в очередном избирательном цикле придется уже не на президентские, а на парламентские выборы, а президентские – уже почти формальность, даже политтехнологи, работающие на Кремль, единственной интригой называют возможность второго тура, а так – на победу претендует единственный кандидат, он же действующий и. о. президента Владимир Путин. Путин совсем не похож на Ельцина, Путин не говорит «шта» и «понимаешь», Путин быстро и адекватно реагирует на вопросы журналистов и вообще любых собеседников, его реплики на пресс-конференциях и транслируемых телевидением совещаниях сразу же по произнесении становятся афоризмами, и если по поводу Ельцина можно было предположить, что он боялся дебатов, то Путину-то кого бояться – Зюганова? Но почему-то и Путин в дебатах участия не принимает, и традиция становится каноном: есть несколько заведомо ни на что не претендующих кандидатов, и есть один – тот, ради которого все и затеяно. До дебатов он не снизойдет, и телезрители увидят только заведомых аутсайдеров; закон российских выборов – кто участвует в дебатах, тот не хочет победить, просто притворяется.

На выборах 2004 и 2012 годов было так же, так же было и на выборах 2008 года, когда в президенты от имени Владимира Путина шел Дмитрий Медведев. В секретной кремлевской папке, которую вместе с пусковыми кодами ядерных ракет передают друг другу российские президенты, лежит и инструкция, где большими буквами написано: «Никогда и ни при каких обстоятельствах не участвуй в дебатах».

Вертикаль – она во всем вертикаль, и было бы странно, если бы Сергей Собянин, идя на выборы мэра, нарушил кремлевский канон. Говорят, он плохой оратор. Говорят, он боится прямой дискуссии. И то, и другое крайне сомнительно; речь на тему «вы все болтуны, а я строю километры линий метро, и это я еще молчу о велодорожках» – в состоянии выучить и произнести даже глухонемой. По понятным и очевидным причинам эту речь почтительно и без возражений выслушали бы Иван Мельников, Николай Левичев и Михаил Дегтярев – еще бы и кивали, да, мол, мы болтуны, а вы крепкий хозяйственник, мы с вами полностью согласны.

Можно, конечно, предположить (и многие предполагают), что Собянин не пошел на дебаты, потому что побоялся оказаться лицом к лицу с Алексеем Навальным, но, простите, – это тоже что-то из области новейшей политической мифологии. За те годы, что мы его знаем, Навальный зарекомендовал себя кем угодно, но только не мастером публичной устной дискуссии. В архивах «Дождя» остались прошлогодние дебаты перед выборами в Координационный совет, там же есть июльский эфир с Ксенией Собчак, по поводу которого Навальному уже месяц приходится давать пояснительные комментарии («Она профессионал, умеет вытащить из человека подлинную эмоцию, – моей эмоцией на тот момент было раздражение»). Наконец, есть три эфира на «Москве-24», по итогам которых можно вспомнить с десяток гэгов элдэпээровца Дегтярева, а больше вспомнить как бы и нечего. Приди на эти дебаты Собянин, каких именно слов Навального он бы испугался? Про квартиры дочерей? Сделать каменное лицо, сказать тоном оскорбленного дворянина, что даже фашисты не позволяли себе нападать на детей оппонентов, – да и все, собственно. Не справился бы сам, помог бы ведущий. Вообще, когда дебаты ведет сотрудник подконтрольного Собянину телеканала, версия, будто Собянин боится дебатов, звучит как дурная шутка.

Нет, конечно, дело совсем не в страхе. Будь Сергей Собянин даже мансийской реинкарнацией Цицерона или харизматиком гитлеровского типа, все равно он не пошел бы дебатировать с пятерыми своими оппонентами. Дебаты – это десакрализация, дебаты – это значит, что ты допускаешь саму возможность состязания с потешными оппонентами. Дебаты – это публично высказанное сомнение в мистической природе своей власти, сомнение в самом себе.

Власть – вне формальностей и вне процедур, дебаты – только для аутсайдеров, для лохов, если угодно. Именно так на человеческий язык переводятся объяснения Сергея Собянина по поводу неучастия в дебатах, но точно так же звучат и слова Алексея Навального о том, почему он больше не будет дебатировать с Дегтяревым и Митрохиным: «Аудитория предлагаемых СМИ в совокупности с предложенным временем наводят на мысли о том, что при встречах во дворах агитационный эффект будет в разы больше». Впервые в истории выборов в постсоветской России кремлевской формулой неучастия в дебатах пользуется оппозиционный кандидат, причем пользуется он ею в максимально удобной для себя форме – он ведь не отказался от дебатов, он принял в них участие, а во всем остальном виновато расписание. Стоит признать, что именно такое расписание (сначала – три эфира в прайм-тайм на городском телеканале, а потом – раннее утро на телевидении и две маргинальные радиостанции) оказалось для Навального таким же подарком, как ранее – подписи муниципальных депутатов и сенсационное освобождение из тюрьмы. «Я не участвую в дебатах, у меня есть дела важнее» – стандартное поведение кандидата, ради которого проводятся выборы. На каждых выборах в России есть один такой кандидат. На московских выборах таких кандидатов двое.