Алексей Чеснаков Фото: Владимир Песня / РИА Новости
В январе этого года Алексей Чеснаков оставил руководство партией, покинув пост замсекретаря генсовета партии. Сегодня стало известно, что он перестает быть и членом партии, да и мандат депутата гордумы Касимова отдает своему – уже бывшему – коллеге по партии. В интервью Slon бывший идеолог партии власти рассказал, после чего он ушел и зачем все-таки единороссы иногда «перебарщивают».
– Почему вы ушли из руководства «Единой России»?
– Я всегда считал, что человек должен что-то приносить в проект, а не быть иждивенцем. Накопилось некое количество шероховатостей, разногласий стилистических и вопросов, которые не позволяли дальше рассчитывать на сохранение мной корпоративной этики и дисциплины. Партия – достаточно жесткая структура, если ты находишься в руководстве партии, ты должен подчиняться этой дисциплине, ты должен принимать решения, исходя из интересов партии. Я принял решение сосредоточиться на экспертно-политологической работе.
– Стилистические разногласия – это что?
– Они связаны, например, с последними законопроектами. Я считаю, что многие законопроекты, например, законопроект о запрете иностранного усыновления, требовали большей общественной дискуссии. Правильный законопроект из-за скорости принятия решения пошел в минус «Единой России», хотя мог бы пойти на пользу, поскольку большинство граждан действительно поддерживают запрет на иностранное усыновление. Но готовить его надо в течение более продолжительного времени, то есть, не фиксируясь на определенный срок, а просто проработать все механизмы, необходимые для данной работы.
– Но ведь это была не столько инициатива партии, сколько директива, спущенная сверху, из администрации президента.
– Нет-нет, сверху никто ничего не спускал. В партии мы обсуждали этот вопрос. Для меня здесь большим авторитетом являлся Сергей Неверов, который сам – отец усыновленного ребенка. Вот это случай, когда корпоративная этика работает на позитив. Я ориентируюсь на его мнение в этом вопросе.
– Давно?
– Много лет уже. Поэтому я всегда считал, что у него больше моральных прав высказывать публично свою точку зрения, и если вы заметите, я нигде ее до поры до времени не высказывал. Так что, будучи в принципе согласным, я считал, что партии можно было бы проводить более активную дискуссию, в том числе с усыновителями, прошло более пяти месяцев, не все механизмы, которые могли бы предложить сами усыновители, используются. Да, партия порой была заложником острой дискуссии между властью и оппозицией, но в целом можно было бы гораздо более активно реализовать этот проект.
– То есть Сергей Неверов вас разочаровал?
– Ну почему. Наоборот. Партия продолжает проводить совещания и создает новые форматы, но, если можно так выразиться, для некоторых неравнодушных групп граждан «поезд уже ушел». Тем более что сейчас я не слежу за этой работой, поскольку считаю, что моей помощи тут не понадобится.
– Но вы же отвечали за идеологию.
– Я много за что в партии отвечал. Но вообще, с конца октября 2012 года я передал все вопросы, связанные с идеологией, Ольге Баталиной, с октября 2011 года отвечал за работу с экспертным сообществом. Я за это же отвечал в администрации президента. Я взвесил на весах свое нахождение в партии в качестве партийца и в качестве эксперта и посчитал необходимым перейти на экспертную работу.
– И это никак не связано с сегодняшним отношением к бывшей команде Владислава Суркова?
– Эти вопросы лучше задавать тем, кто имеет отношение к формулировкам подобных кадровых трендов. Я всегда исходил из собственных интересов. Я уходил из администрации президента в 2008 году, поскольку считал свою функцию по работе в администрации Владимира Владимировича Путина выполненной, а не потому, что мне было предложено уйти. Так что, оставаясь сторонником Путина, я не вижу необходимости вообще работать ни на госслужбе, ни в партии.
– А что с вашей работой депутатом гордумы Касимова?
– Я был на предпоследнем заседании гордумы Касимова. В ней, кстати, работают уникальные люди. В данной ситуации я не могу обманывать население, я собираюсь предложить на мое место Олега Семенова, члена генсовета «Единой России», который тоже избирался, но не прошел. Было бы правильно, чтобы он занимался этой работой, а не я, который покинул партию.
– А как вам та повестка, которая сегодня сложилась у партии?
– В этой повестке, которая сегодня сложилась у партии, я не чувствую своей необходимости работы в ней. Там уже сформировался пул людей, способных эффективно выступать в роли партийных идеологов и пропагандистов: Сергей Железняк, Ольга Баталина, Ирина Яровая.
– А вам не кажутся их заявления излишне одиозными?
– Это политика. Любые жесткие заявления воспринимаются адекватно при некотором «переборе». Как в боевых искусствах: порой для того, чтобы добиться эффективного результата, вы обязаны ударять с удвоенной силой, чтобы почувствовал не только объект, но тот, кто за ним. Порой какой-то части публики, которая профессионально занимается политикой, кажется, что месседж слишком жесткий, но он доходит до части населения, на которую рассчитывает политик, только тогда, когда это «напрягает» профессионально занимающихся политикой и потому слишком тонко ее чувствующих политиков, журналистов, экспертов. Для граждан у партий должны быть более сильные месседжи. Это не только «Единой России» касается, но и Геннадия Зюганова, и Владимира Жириновского: порой надо чуть-чуть переборщить.
– Корпоративная культура, как пишут в учебниках, является отражением решений и мыслей руководителя корпорации. Заявления Яровой, Исаева, Железняка – это продолжение того вектора, который задан сверху, Владимиром Путиным?
Не всегда. Это может быть внутренней установкой самого человека. Вот, например, Ира Яровая делает заявления, которые отражают ее реальные представления о справедливости. Она так думает! Ее бэкграунд в качестве прокурора, политика, жителя Камчатки. Она искренняя. Другой, не буду называть его фамилию, чтобы не обижать, делает политические заявления, чтобы привлечь внимание, не для того, чтобы принять этот законопроект, а потому что общество должно в этот момент переключиться. Мы же говорим о технологиях, и нынешнее поколение политиков хорошо усвоили информационные технологи – нужно громко заявить какую-нибудь «гадость», на которую все переключатся. Я, например, считаю, что то же заявление моего друга, но оппонента Исаева Андрея о нежелательности избирать в депутаты родственников было таким хитрым отвлекающим маневром. Другое дело, что даже в отвлекающих маневрах, когда говоришь о правах и свободах человека, надо действовать очень аккуратно. У людей в голове-то осталось впечатление, что чуть ли не половина депутатов являются родственниками! А это же не так. В это связи надо четко понимать, когда это локальная история, и работать на нее как на локальную, и когда это гораздо более обширная история – но тогда вы должны нести ответственность за общественное мнение целой страны, без издержек вам потом уже его не изменить.
– А чем сегодняшняя администрация президента отличается от предыдущей?
– Она более политтехнологична, более закрыта, порой больше рассчитывает на административные методы работы, чем на политические.
– Административные методы – это что?
– Если раньше было достаточно публичных идеологических сигналов, то сейчас идет расчет в первую очередь на административные и политтехнологические, счетные методы.
– Под административными методами можно понять и админресурс в день выборов…
– Нет, я имею в виду то, что раньше администрация была в некоторой мере источником некоторых идеологических текстов. Владислав Сурков регулярно выступал с лекциями, статьями. Сейчас администрация не является источником такого публичного интеллектуального продукта. В первый срок Путина такого не было, эта работа началась во второй срок и продолжалась во время президентства Медведева. То, что нужно было в качестве инфраструктуры идеологии самого Путина. Безусловно, Путин сам задавал главный тренд, но были такие «обволакивающие» интеллектуальные форматы. Сегодня потребность в этом тоже есть, но администрация считает, что политтехнологические приемы более эффективны. Это их право, собственно. Такой стиль выбран на этот срок.
– Давайте попробуем пояснить разницу между политтехнологическим и идеологическим подходом.
Сейчас политика – это в первую очередь достижение договоренностей, это различного рода приемы политические, «вбросы» информационные. Правда, они и раньше были. Но они не составляли сущности идеологической конструкции. Мне кажется, нужны другие форматы. Вспомните, какой яркой была Мюнхенская речь Путина. Таких давно уже нет. Но я не вижу в этом ничего катастрофического, в политике проигрывает тот, кто держится только одного стиля. Стиль меняется, главное, чтобы содержание оставалось.
– Вот на конференции ОНФ население увидело шоу, где люди из народа якобы критикуют правительство, а Владимир Путин сидит, удобно расположившись в кресле, и говорит: «Все исправим». Это неудачный прием?
– Я бы хотел все-таки аргументировать видение ситуации не технологическими приемами, а долгосрочными трендами. Тут чистая технология. С другой стороны, и месседж понятный: если люди из народа задают вопросы, они могут понять, а правительство не может, то тогда чем занимается правительство? Кстати, был такой лозунг у «Единой России» последние четыре года: «Слышать людей, работать для людей». Собственно, ничего нового в этой технологии – услышать конкретного человека, в тот момент когда его не слышит чиновник.
– Как вам разговоры об излишней оппозиционности уволенного Суркова?
– Я, например, точно знаю, что еще летом 2011 года он не предполагал, что продолжит работу в администрации президента. Видимо, он поговорил с Владимиром Владимировичем. Я с ним общался в июне 2011 года, и тогда он мне и еще паре людей сказал: «Работайте с Вячеславом Викторовичем»( Володиным. – Slon).Так что это назначение в аппарат правительства было известно сильно заранее. <…> Я всегда считал, что Суркову в последнее время было не то чтобы скучно, но не совсем интересно. Ведь он очень творческий человек. Он мог бы сделать гораздо больше в других сферах, в публичной политике.