Чекисты в поисках масонского заговора

История с НКО, занимавшая умы силовиков, депутатов и Путина весь 2012 год, получила продолжение и на его дежурном выступлении перед руководством ФСБ в этом году. Путин вновь подчеркнул, что чекисты должны бороться со структурами, «управляемыми и финансируемыми из-за рубежа». Между тем в истории с НКО есть одна фундаментальная неясность: об угрозе с этой стороны говорится уже год, и приняты уже различные ограничительные меры, а ведь если приглядеться: за год – несмотря на бурную активность кремлевской пропагандистской машины – так и не появилось никаких примеров, ярких подтверждений того, что НКО, финансируемые из-за рубежа, вели какую-либо подрывную деятельность.

Для сравнения: в конце девяностых – первой половине нулевых годов тема «иностранных денег» в финансировании экстремистского подполья в России имела конкретный смысл. Она была связана с кавказским сепаратистским терроризмом. И материалов, которые можно предъявить, было много. Кибербезопасность или, например, кипрские офшоры, или коррупция в военном ведомстве – все это действительно имеет прямое отношение к национальной безопасности.

Но вот с НКО – проблема. Можно сказать, загадка. Целый год Кремль многозначительно упоминает какие-то НКО, депутаты принимают законы. Но никаких свидетельств подрывной деятельности этих НКО нет. В активе у чекистов имеется только некий грузин (без НКО), который дал (вероятно) из кармана левому активисту (у которого тоже не было никакого НКО) какую-то сумму денег неизвестно на что. Любой историк ХХ века скажет, что «подрывная деятельность» из-за рубежа – это тренировочные лагеря, финансирование массовых тиражей литературы, создание международной сети представительств в основных мировых столицах, создание интеллектуальных площадок для диссидентов в изгнании и так далее и тому подобное. То есть несомненные следы деятельности, направленной на подрыв национальной безопасности. Но ничего этого в нулевые годы у Путина не было. Путин имел дело только с «неприятными заявлениями Европарламента» и совершенно лояльным Госдепом. Госдеп в эти годы выбрал самую нежную форму заботы о России – в виде комиссии Сурков – Макфол по развитию гражданского общества и правам человека. При этом американцы пошли на то, чтобы передать деньги своих публичных фондов поддержки демократии под контроль руководителей кремлевских экспертных центров.

В этот же период старейшие европейские фонды, в частности фонды немецких политических партий (Фонд Адэнауэра, Фридриха Наумана, Розы Люксембург и так далее) деликатно свернули всю политическую тематику, чтобы не гневить Путина и не мешать российско-германскому экономическому сотрудничеству. А до этого, как известно, из-за общего ухудшения отношений с Лондоном (в связи с невыдачей беглых врагов нашей гордой республики), разгромили присутствие Британского совета в РФ.

Конечно, активисты движения «Наши» накачивали себя фантазиями об «оранжевой угрозе» и рисовали себе образ «пионерской организации в кольце врагов» по мотивам «Мальчиша-Кибальчиша». Но ведь в реальности ничего не было. Просто выбивали бюджеты на борьбу с «оранжевой угрозой» и «патриотическое воспитание». Предъявить какие-то претензии конкретным администрациям США и крупнейшим европейским государствам 2005–2013 годов по части подготовки свержения Путина можно только на уровне коммерческой литературы в жанре «Три тысячи лет войны Запада против Святой Руси». Но не на уровне оперативных данных ФСБ. Собственно, их и нет. Именно поэтому и появились фильмы «Анатомия протеста» и другие. Иначе бы появились следственные дела и процессы.

Средства иностранных публичных фондов в 2005–2012 годах получали многие российские НКО, получившие неофициальную аккредитацию при Кремле. А те немногие, кто находился в конфликте с Кремлем, – «Мемориал», Хельсинкская группа, «Голос» и другие, – являются просто традиционными правозащитными организациями. Никакой подрывной деятельности там не найдешь даже под микроскопом. А там, где она есть, – у ультраправых и ультралевых, – там нет никаких НКО и не найдено никаких иностранных денег.

Так в чем же дело? Почему Путин на расширенном заседании коллегии ФСБ опять говорит про НКО и угрозу национальной безопасности? Ответ может оказаться проще, чем кажется. В таких закрытых системах правления, как у Путина, каждый абзац публичного выступления носит не политический, а аппаратный характер. То есть призван показать, что заявка конкретного исполнителя получила поддержку «самого». И вот я думаю, что где-то в недрах ФСБ сидит просто старый друг, а может быть, даже и старший товарищ В. В. Путина, которого нечем уже занять по причине возраста и высоких заслуг в прошлом, в годы холодной войны. А занять его чем-то надо. Потому что он пишет свои заявки относительно «происков». Пишет о том, что надо «расширять фронт борьбы». 

Есть, конечно, и другие варианты интерпретации того, что тема НКО в 2011–2013 годах попала в один ряд с кибербезопасностью. Первый: мания преследования у Путина. Второй: Путин готовится к ядерной войне против всего мира. Третий: руководство России получило надежные сведения о том, что Запад разработал план расчленения РФ («Барбаросса-2»). Это хорошие объяснения. Они масштабные и драматические. Но я почему-то думаю, что надо искать объяснение в каком-нибудь мелком казенном интересе. На жупеле «оранжевой угрозы» раньше кормился отдел при АП, а на третьем сроке Путина хочет кормиться небольшой отдел ФСБ. Конечно, сам по себе «функционал» у этого отдела не хлебный. Бить НКО – это не то же самое, что громить кипрские офшоры. Тут «ни с кого не возьмешь». Но зато это дело почетное. Для какого-нибудь заслуженного преподавателя высшей школы КГБ времен борьбы с польской «Солидарностью». У которого недолго, но старательно когда-то учился наш президент.