«Если бы я был царем и богом, я бы упразднил Академию наук»

Я не ожидал такой преданности | Преподаватель – это путеводитель | Как вписаться в коллектив | Зарплата – не главное Со следующего года, как обещает правительство, российские компании смогут привлекать высококвалифицированных специалистов в упрощенном порядке. Работодателю не нужно будет возиться с заявками, весь процесс оформления иностранца займет не более двух недель, а разрешение на работу теперь можно будет получать не на год, а на три года. Но для многих экспатов главная проблема – не в законодательстве и бюрократических проволочках, а в том, что делать и куда идти после работы в России. О том, как адаптироваться к российской жизни и как строить дальнейшие планы, Slon.ru поговорил с первым в России иностранным топ-менеджером в сфере образования – проректором университета МИСиС Тимоти О'Коннором. О'Коннор долго работал в американских университетах, а также возглавлял межвузовские программы некоммерческой организации «Американские советы по международному образованию". В прошлом августе его пригласили в МИСиС заниматься модернизацией университета и его международной аккредитацией. Тимоти О'Коннор рассказал корреспонденту Slon.ru, как работается иностранцу в российском государственном вузе, и почему профессора с опаской едут в Россию, чем мешают ему мэрия Москвы и Минобрнауки, и почему в реформе образования не обойтись без недемократических методов. Я НЕ ОЖИДАЛ ТАКОЙ ПРЕДАННОСТИ
–Какие проблемы вы как иностранец увидели, когда приступили к работе в российском вузе? – Я неплохо знаю российскую систему образования, особенно высшего, МИСиС был хорошо знаком мне, впервые в это здание я зашел больше 13 лет назад. Отчасти именно поэтому мне предложили работу – потому что меня знали. Удивительно, что здесь люди очень много работают. Есть стереотип, что американцы много работают. Но в России – то же самое. Во-вторых, люди, которые здесь работают, лояльны к университету. Я не ожидал преданности до такой степени. Я считаю, что это лояльность системная, она есть не только в МИСиС. Что бы я поменял [в российской системе образования]? Я бы очень серьезно ограничил деятельность министерства. Конечно, нужна стратегия развития, министерство необходимо, и я не считаю себя революционером. Но все-таки мне кажется, что очень часто требуется слишком много ненужной отчетности. Я не говорю о финансовой отчетности, я говорю о содержании образовательного и научного процесса. Это касается всех вузов и еще больше – школ. Лучше было бы дать больше автономии, особенно учитывая преданность, лояльность, работоспособность людей. Автономия действий – это, скажем так, американский подход. При всем при этом нельзя сказать, что в США нет контроля над вузами и школами. Это смешно. Контроль, конечно же, есть. В России хорошо было бы создать советы попечителей. Не полностью передать всю власть совету, потому что тогда возникает вопрос – а ректор что будет делать? Но если в совете будут принимать участие лица, которые заинтересованы в развитии университета или школы, то это локальное, конкретное взаимодействие, это намного лучше для развития учреждения. – А что еще мешает вузам повышать качество образования? – Не нужно революций, но если решили изменить систему, раз начали, то надо доводить дело до конца. Например, решили войти в мировой образовательный процесс, подписали соглашение об участии в Болонском процессе. Тогда, на мой взгляд, лучше упразднить «специалитет», сосредоточиться на бакалавриате и магистратуре, а в ближайшем будущем завести докторантуру [западного образца]. Нужно совершенствовать ЕГЭ. Я бы ввел ЕГЭ для поступления в магистратуру и докторантуру. Это было бы очень полезно. Сейчас все время идут разговоры, что будто бы и не надо было начинать; поезд ушел, надо смириться и работать. Это глупо, конечно, абсурд. Боюсь еще одного момента. Во времена советской власти финансировали фундаментальную науку. Сегодня ушли в другую крайность – речь идет о прикладной науке. Руководство любого ведущего американского вуза скажет, что, безусловно, мы развиваем прикладную науку. Но это не фундамент, это уже последствия хорошо выстроенного образовательного процесса. На высшем уровне все говорят, что национально-исследовательские университеты должны оказывать содействие развитию новой экономики. Так и надо, лишь бы не забыли элементарную, но очень важную вещь: вузы существуют ради студентов. Моя самая острая критика в целом к российской Академии наук состоит в том, что она была оторвана от общества, от реальности, от студентов, от обучения. Я прекрасно понимаю цели, но что-то было не то с самого начала, заложили не тот фундамент. – Как бы вы решили эту проблему?
– Если бы я был царем и богом, я бы упразднил Академию наук. Но я уже говорил, что я – не революционер. Понимая, что средства всегда ограничены, не только материальные, а я бы даже сказал, особенно человеческие, я бы смирился с тем, что будет создана недемократичная система элитных вузов. Чтобы все вузы и школы были одинаковыми – этого не было никогда. Но каждый вуз, каждая школа должны для себя определить цели, миссию. Надо дать возможность всем вузам и школам определиться. Пускай даже выйдет директива министерства о том, чтобы произошло такое обсуждение. Без этого слишком много тумана. Много нерешительности на государственном уровне. – Сейчас опять возникают споры вокруг госаккредитации вузов. Что вы думаете по этому поводу, нужна ли она? – То, что я скажу, это опять-таки американский подход. Я бы не хотел говорить об устранении аккредитации. Но речь должна идти, скорее, о профессиональной аккредитации. Лучше было бы добиваться аккредитации со стороны разных профессиональных сообществ. Например, [в США] есть разные сообщества профессиональных инженеров, и есть определенные механизмы аккредитации со стороны этих организаций. Это очень престижно, но и непросто. Это огромный труд. Но это был бы комплексный подход: вузы привлекали бы экспертов из разных областей, работодателей, выпускников. Это намного лучше, чем получить лицензирование или аккредитацию только со стороны министерства. ПРЕПОДАВАТЕЛЬ – ЭТО ПУТЕВОДИТЕЛЬ
– Какие цели вы ставите перед собой как перед проректором? – Никто не будет спорить, да и как спорить с тем, что в стране очень нужна хорошая современная система образования. Я стараюсь так работать: с одной стороны, я очень уважаю Россию, я историк по образованию, уважаю традиции, но при этом время меняется, и мы должны меняться. Оказаться впереди паровоза очень рискованно, но по возможности надо стараться опережать события. Надо заимствовать у немцев, японцев, и так далее. Мы планируем международную аккредитацию на уровне профессиональных сообществ, особенно в области инжиниринга. Есть планы развивать международное сотрудничество с другими вузами. При этом моя задача – оказать содействие, кого-то воспитывать было бы нелепо. – В МИСиС уже полностью отказались от специалитета? – Нет, он еще есть. – Шли разговоры о том, что в МИСиС планируют упразднить традиционные кафедры. Что не так в нынешней системе? – В этом семестре мы серьезно изменили не только названия, но и структуру институтов в МИСиС. Так студентам и абитуриентам будет проще понять, по какому направлению они могут учиться, заниматься наукой. То же самое касается кафедр – это следующий этап развития. В бакалавриате первые два года будет определенная унификация, там будет стандартная программа для всех, а последние два года обучение будет проходить по направлениям, студенты получат возможность выбирать. Получается, что таким образом будет развиваться конкуренция между направлениями. Прелесть американской системы в том, что студенты для себя что-то выбирают. Нельзя сказать, что они выбирают только то, что хотят, – это нонсенс полный. Стоит задача определить костяк, обязательные для всех предметы. – Когда вы перейдете на новую систему? – С нового учебного года, с сентября. – С какими барьерами приходилось сталкиваться при разработке новой программы? Министерство не было против? – Понимаете, любое образовательное учреждение консервативно, неважно где, в любой стране. Речь идет о менталитете. В основном кажется, что преподаватели должны меняться. Приходится преподавать по-другому. Преподаватели должны сделать так, чтобы занятия стали более привлекательными и развлекательными для студентов. Это крайность, но к сожалению, такое встречается в США, потому что внутри любого американского вуза есть конкуренция между направлениями, каждый хочет перетащить одеяло на себя. Есть и определенные финансовые последствия: большее число студентов считается показателем большего профессионализма, лучшего качества. Хотя это не всегда так. Это может быть отчасти потому, что направление просто модно. Но грамотный подход должен помочь понять, какие компетенции нужны не сегодня, а через некоторое время, тем более, для инженеров. – У вас в вузе сейчас делается упор на изучение английского. Какие еще предметы были недооценены? – Я уже говорил о физике, математике, информационных технологиях. Речь не идет о том, чтобы становиться айтишником, но надо хотя бы разбираться в этом. В экономике и финансах какие-то вещи каждый должен знать. Умнейшие люди говорили, что самый главный предмет XXI века – это статистика, и что-то в этом есть. Как чем-то управлять, как принимать решения без данных? Безусловно, надо хорошо писать, уметь говорить, чтобы себя представлять, общаться с коллегами. Для меня самое главное – это умение учиться. – Российские студенты умеют учиться?
– Да, они умеют учиться, но вы уже почувствовали мое колебание. Может быть, я неправ, но я считаю, что в целом российские студенты не должны проводить слишком много времени в аудиториях. Американский преподаватель – это путеводитель, он дает советы, задает вопросы, или дает другую точку зрения. В России некоторых это раздражает: расскажите, что я должен знать, чтобы сдать сессию. Но в США такое тоже бывает. Это непросто для преподавателей, потому что им приходится больше работать. Мне было бы легче работать без электронной почты, без интернета. Но когда я работаю, студенты имеют доступ ко мне в любой день, в любое время. Может быть, я не обязан отвечать 24 часа в сутки, но, по большому счету, приходится больше работать. Прочитать лекцию в аудитории, отстреляться и с концами – так не бывает. Но для этого нужны другие изменения. Опять же, если бы я был царем и богом, то я бы преподавателям больше платил. Сегодня получается, что нормальный интеллигентный человек должен работать в трех местах, чтобы выжить. Это просто смерть для образовательной системы. – Вам удалось как-то поменять отношение преподавателей, мотивировать их работать по-новому?
– Это очень длительный процесс. И не думайте, что такая проблема только у нас, в России. Такая же проблема есть и в США. Может быть, у меня завышенные требования к преподавателям, но я считаю, что это призвание. Если преподаешь и занимаешься наукой ради денег, то лучше и не начинать. Я вижу успехи в этом направлении, но это не делается в один день. Сейчас многие говорят, что студенты уже не те, что были поколение назад. Это так. Но что они слабее, что они меньше знают, не так подготовлены, как были когда-то, – я с этим не согласен. Человечество в целом сегодня гораздо больше знает, и как переварить все эти знания? Надо другие задачи ставить. КАК ВПИСАТЬСЯ В КОЛЛЕКТИВ
– А вообще что вам как менеджеру удалось реализовать за неполный год работы? – Мой подход – это понять, как люди работают, и вписаться в коллектив. Со мной непросто: я по-русски говорю, понимаю, но я – иностранец. Очень часто по содержанию, по предметам я не в теме. Может, есть и языковая составляющая, но есть и культурная. В каждой организации есть свои правила, которые нигде не прописаны, есть свой язык, жаргон. Я – вузовский сотрудник не первого поколения, это очень помогает. Но я считаю, что надо больше требовать от себя. Если говорить о конкретных задачах, то я способствую интернационализации университета, включая модернизацию и обучение иностранному языку. Вопрос повышения квалификации преподавателей – очень актуальный. Речь идет не только о молодежи, но и об очень уважаемых немолодых коллегах. Устранять старую гвардию было бы нелепо, потому что они – носители прекрасной традиции. На мне лежит задача международной аккредитации, но это не быстрый процесс, он займет несколько лет. – Как долго вы готовы работать в России? – Мне часто задают этот вопрос. Я отвечаю: столько, сколько меня потерпят. Но если о личном, то у меня большая семья, я здесь, а они – в Америке. До конца жизни оставаться я не могу. Думаю, что 3–4 года. – За это время успеете пройти аккредитацию? – Да, да. Это самая главная цель из моего перечня. – На недавней конференции вы обмолвились, что вам нужны подсказки коллег, в каком направлении двигаться. Что вы имели в виду? – Понимаете, любой хороший руководитель должен считаться с подчиненными. Я всегда спрашиваю у коллег: а вы что думаете? Я хочу услышать разные точки зрения, собрать их. Я совсем не привык так интенсивно много работать напрямую с министерством. Этого нет в США, тут без помощи я – никак. Кроме того, есть правительство Москвы. – У мэрии какие-то отдельные требования? – Очень часто речь идет о воспитании молодежи. Спрашивается, должно ли правительство любого города этим заниматься? Я просто не понимаю этого. На это есть родители, семья, сверстники, есть российская православная церковь, другие конфессии. ЗАРПЛАТА – НЕ ГЛАВНОЕ
– Многие жалуются на неудобство нашего миграционного законодательства. Сложно ли было трудоустроиться в России? – Надо соблюдать законодательство страны, в которой ты находишься. Нравится или нет, это уже другой вопрос. Я чувствую ответственность перед Россией: если я не буду полезен, то зачем я здесь? Я чувствую ответственность и перед США, я не хочу нигде позориться. Мы – до сих пор дети холодной войны, и я хочу, чтобы, узнав меня, студенты, коллеги подумали: вроде бы он нормальный; может, и остальные американцы нормальные? – Но само законодательство очень неудобное? – Сложности есть, безусловно. Но не думаю, что есть какие-то эксцессы. Надо просто заранее подавать документы, в один день ничего не делается, но и нигде не делается. Да, есть мощная российская бюрократия, но есть и американская бюрократия. Это система, но надо ее понять, чтобы работать. – Вы уже привлекаете иностранных преподавателей? – Стараемся, но посмотрим, какой будет результат. Пока только привлекаем. Нужно время, чтобы оформить рабочую визу. Но для иностранцев самый сложный момент – в другом. Когда-то я хочу вернуться в США. Думаю, это касается и любого другого иностранца. Вернуться в никуда не хотелось бы. Если бы мне было 20–30 лет, то, может быть, я бы рискнул, а сейчас уже не могу так рисковать. Я договорился со своим американским университетом, чтобы мне дали академический отпуск. Я очень комфортно себя чувствую, спасибо за это коллегам. – Насколько вообще иностранцы готовы ехать преподавать в Россию? – Мне сложно сказать. Я был подготовлен, учитывая опыт работы в России. Может быть, и другие готовы. Но если это будет человек с большим стажем, с большим опытом, то зарплата стоит далеко не на первом месте. Я очень люблю слово «инфраструктура», и это играет роль в том числе. К тому же я могу периодически съездить в США, повидаться с родственниками. Но я могу это делать не каждый день. Слава богу, есть коммуникации, связь, Skype, наконец. Я могу разговаривать с семьей каждый день. А при советской власти надо было заказывать разговор за две недели.