Валентин Данилов © Виталий Иванов / ИТАР-ТАСС
На днях на свободу по УДО вышел физик Валентин Данилов, арестованный еще в 2000 году по «шпионскому делу». И уже в ближайшие недели законность его ареста оценит Европейский суд по правам человека. Преследование Данилова вместе с «делом Сутягина» стало одним из самых громких примеров репрессий в отношении ученых по обвинению в шпионаже, вызвавшем протест у российского и мирового научного сообщества. В интервью Slon Валентин Данилов рассказал, как ему помогала поддержка научного сообщества, о чем он читал лекции заключенным, как изменилась страна, почему он не будет требовать компенсации морального ущерба и какими исследованиями собирается заниматься сегодня.
– Валентин, вы ведь провели за решеткой почти десять лет…
– Да, в марте было бы десять лет.
– Что было для вас самым тяжелым?
– Первые несколько месяцев, это самое тяжелое время. Некоторые люди не выдерживают этого и погибают. Для ученого это в первую очередь, конечно, потеря репутации. Но когда я через месяц или два получил письмо от Комитета по защите ученых Американского физического общества, где они выражали сомнение в обоснованности обвинения, то у меня упала гора с плеч. А потом пошли письма от наших академиков, от профессоров института, где я работал, – тогда уже стало совсем легче.
– А со стороны надзирателей и заключенных было какое-то особое отношение? Вы ведь все-таки человек из, можно сказать, другого мира.
– В тюрьме все просто, там просто смотрят, насколько человек интересен. Если он что-то знает, если от него что-то можно почерпнуть, то такой человек ценится.
– Владимир Буковский, будучи нейрофизиологом по образованию, читал заключенным разные лекции о науке и вообще о том, как устроен мир. А вы о чем рассказывали?
– О самом разном: начиная от того, что я помогал решать кроссворды, заканчивая ответами на вопросы о конце света, и тому подобное.
– Удавалось читать книги или даже писать что-то?
– Я вел дневник, где записывал свои мысли. Правда, первую его часть до сих пор не можем найти, он затерялся где-то в ИК-17. А там прошли первые пять лет моего заключения. Проблема только в том, что когда какие-то посторонние звуки, шумы, то я не могу сосредоточиться. В университете, когда я готовился к экзамену, я находил пустые аудитории, запирался там и занимался, в библиотеке для меня было слишком шумно.
– Но хотя бы читать книги, которые вы хотели, вам удавалось?
– Я пытался получить что-то по своей специальности, но все, что меня интересует, – на английском языке, а на английском в тюрьме нельзя. Приходилось читать статьи, переведенные гугл-транслейтом, – это, конечно, понять непросто.
– Наверное, сложно будет наверстать теперь по своей специальности эти десять потерянных лет…
– Да почему же потерянных, просто они прожиты немного иначе! Голова-то у меня была свободна.
– Ну, я имею в виду, вы не могли следить с той же степенью интенсивности за событиями в мире науки…
– По своей специальности, то есть по космосу, космической плазме, следить, конечно, не удавалось, но зато Центр содействия реформы уголовного правосудия помогал мне с другой научной литературой, в том числе по энергетике и экологии. Ну и, конечно, я читал о всех акциях в мою поддержку, о том, как относилась общественность.
– Итак, вы не были на свободе уже почти десять лет…
– Если быть точным, уголовное дело против меня возбудили еще в 2000 году, в 2001-м арестовали, в 2002-м судья Светлана Берестова выпустила меня под подписку о невыезде, два года я был на свободе, а затем 10 ноября 2004 года, в Международный день науки (который, кстати, совпадает с Днем милиции), меня арестовали.
– Так я к чему это – вот вы выходите через десять лет на свободу, а президент снова Путин. Вы как, не удивились?
– Может, я, конечно, что-то не понимаю в этой жизни, но вот взять Америку – там президенты меняются, а страна как-то тем временем двигается вперед. С другой стороны, для меня важнее наблюдения за людьми., которые я увидел, освободившись. Я вам говорю – это другие люди.
– В каком смысле?
– Это очень свободные люди. Это фантастическое отличие. Такое ощущение, как будто я воспользовался машиной времени. Мой любимый фильм – это «Назад в будущее», так вот я как будто в этот фильм попал.
– Чем вы планируете теперь заниматься? Не хотите по специальности продолжить карьеру?
– Да у нас в этой космической отрасли нет никакой возможности работать. Спутники падают, наука не двигается… Начальники космической отрасли меняются, одного военного сменили на другого, ну какие там могут быть научные программы, где у руля военные?
– А когда закончится тот срок, когда вам надо находиться на учете, не планируете поехать за границу и там продолжить карьеру?
– Я думаю, что специалисту неплохо бы в какие-то периоды менять приоритеты в своих исследованиях. Есть новые темы, которые меня интересуют. Скажем, в США началась революция в энергетике, они переходят к так называемой «зеленой энергетике». Россия же любит соревноваться с США, почему бы ей не поконкурировать в технологиях? Ну, пока, правда, не очень получается… Вот эти наши двое ребят – Новоселов и Гейм, они уехали в 2000 году и вскоре получили Нобелевскую премию. Ну почему? Потому что там условия для выполнения этих работ гораздо лучше. Вот они и смогли сделать за этот короткий промежуток такую хорошую работу. У нас, к сожалению, таких условий в этой области нет. А вот по энергетике у нас условия все есть! И тут мы даже слегка опережаем западные страны.
– Да бог с вами! Где же у нас энергетические, экологические программы, у нас только нефть и газ…
– Это я говорю насчет проектов, а то, что сейчас торгуют нефтью и газом, – ну, ребята делают свой бизнес.
– И что за проекты?
– Лично я вижу очень большие перспективы в технологии использования бурого угля красноярского края – здесь была такая программа – КАТЭК – Канско-Ачинский топливно-энергетический комплекс. И вот те научные достижения, которые были сделаны, они не реализованы, и сейчас подошло то время, когда те исследовательские разработки будут востребованы. Мои друзья – Сергей Исламов, Сергей Степанов – разработчики этой технологии, она доведена практически до реализации, осталась только воля, ну и организация всего этого процесса. Уверяю вас, это можно сделать.
– Это как-то связано с экологической энергетикой?
– Конечно! Там уголь не сжигается тупо, а из угля получается три вида продукта: угольный сорбент (это который воду очищает), электрическая энергия и тепловая энергия – три вида продукции. А если вы его сожжете просто, то получите только два последних вида. Так что здесь еще дополнительный продукт получается – либо полукокс (который для металлургии используется), либо угольный сорбент, то есть добавленная стоимость высокая. И там высокая рентабельность и эффективность.
– А вот лично для себя вы какой вклад видите в этом направлении?
– Это все в духе моей концепции. С моим коллегой, к сожалению умершим, Вадимом Сплавиным, мы разрабатывали, будем говорить, систему климатического контроля сибирского дома: там специальные технологии тепловых насосов, работающих в низкотемпературном графике. И при наших расчетах эффективность использования топлива может быть увеличена в два раза. Изъясняясь по-русски, нужно использовать в два раза меньше угля, для того чтобы добиться этих целей – не только отопление, но кондиционирование летом.
– А на практике вы как собираетесь это реализовывать? Вот есть у нас теперь некий фонд – Агентство стратегических инициатив, например, не думаете туда обратиться?
– Буду думать над разными вариантами, тем более что время подходящее – тарифы на тепловую энергию становятся запредельными, и от котельных уже отапливаться нельзя – без штанов останутся люди, у которых денег и так немного, пора внедрять технологии. Не просто сжигать уголь, а сжигать его правильно. Грубо говоря, запускать процесс пиролиза угля для получения вот тех продуктов, о которых я говорил. Тогда стоимость тепловой энергии стремительно уменьшается.
– Ну а к кому вы будете обращаться? К бизнесу, к чиновникам…
– Тут надо всех сажать за стол. Депутатов, чиновников… Кроме того, в Красноярске новый мэр Эдхам Акбулатов, у него есть амбиции, есть депутат Госдумы Валерий Зубов, есть люди в Законодательном собрании, в городском совете, так что я думаю, мы эту проблему поднимем и решим. К примеру, должны быть тарифы, стимулирующие энергоэффективную систему отопления, которые существовали еще в 80-х годах, но потом с реформой были выброшены, и сейчас их нет.
– Возвращаясь к суду – вы ждете решения Европейского суда уже в декабре?
– Да, в ЕСПЧ полгода назад нам было заявлено, что в 2012 году решение будет принято…
– Есть ли шансы, что приговор будет отменен?
– По нашему закону Россия обязана прислушиваться к решениям Европейского суда. При этом Европейский суд не рассматривает существо дела, а оценивает только формальную, процедурную сторону вопроса. Если ЕСПЧ сочтет, что мое право на справедливый суд было нарушено, тогда в соответствии с нашим УПК председатель Верховного суда выйдет с надзорным представлением о том, что возникли новые обстоятельства и в связи с этим дело надо направить на новое рассмотрение. Тут, правда, есть правовая коллизия – возможен, например, такой вариант: гражданин обращается в Европейский суд, ждет восемь лет, суд говорит, что были нарушены его права, Верховный суд отправляет дело на новое рассмотрение, снова его права нарушает, ему опять приходится обращаться в Европейский суд – и так далее по кругу, так можно всю жизнь судиться. Мне лично кажется, что если ЕСПЧ обнаруживает, что во время судебного следствия были нарушены права человека, то человек должен быть оправдан, ведь суд против него был несправедливым. Вот, скажем, в США, если арестованному не засчитали его права, то все последующие процессуальные действия являются незаконными.
– Если все-таки вы будете оправданы – вы планируете требовать компенсацию ущерба?
– Нет, думаю, суд – не средство повышения своего уровня жизни. Да и как можно оценить эти 12 лет?
– Ну, есть судебные прецеденты, когда люди получали компенсацию, хотя бы даже и символическую.
– Нет, этот вопрос меня абсолютно не интересует.
