Никакой Болотной, никакого Навального

Но есть во всей этой истории с реформой Академии наук один аспект, который кажется важным и требующим отдельного разговора. Реформа Академии наук породила такое редкое явление, как социальный протест. Не бог весть какой, но все-таки протест. Митинги, петиции, бурлящие научные институты и нескрываемое недовольство, активно выливающееся за пределы отведенных для этого недовольства мест.

Вот, например, повсеместное уничтожение палаток протеста не вызвало никакого. Большое число людей – наверняка не меньшее, чем работает в академических институтах, – просто перестало работать в этих палатках, поставлять и развозить товары. Да и люди, жизнь которых стала заметно неудобнее, тоже не протестовали. Впрочем, что палатки? Собственно, в путинской России до сих пор только дважды дело доходило до социального протеста. Его вызывали монетизация льгот и реформа ЖКХ. Да и то все это было в далеких 2005– 2007 годах. И только массовые акции 2005 года против монетизации льгот были хоть сколько-нибудь ощутимы по масштабам и резонансу. И вот теперь какая-никакая, но третья волна социальных протестов. Которые совсем никак не связаны ни с политическим протестом, ни с протестным движением. Никакой Болотной, никакого Навального.

И это уже интересно. В каких ситуациях возникает социальный (не путать с политическим или национальным) протест в России? В какой ситуации люди, привыкшие мириться с чем угодно, вдруг перестают с этим мириться и делают хоть какие-то непокорные телодвижения?

Что такое Академия наук сегодня? Это абсолютно лояльная власти и зависимая от власти структура, ориентированная на потребление и освоение бюджетных средств. Кроме того, Академия наук – это традиционная структура, глубоко связанная с советской системой ценностей, советскими категориями престижа и влиятельной советской научной элитой. А еще это формально независимая, избираемая структура, состоящая не из чиновников, а из ученых.

Наука – необходимая бюджетная трата. Это понятная и престижная строка бюджета, увеличение которой вызывает не нарекания, а гордость. К тому же наука важна для восстановления традиционно-советских приоритетов. Ну и, наконец, академики – люди влиятельные (и как представители-наследники советской элиты, не связанной с партийно-хозяйственной системой, и как авторитетные в мировой науке люди). В логике путинской системы это значило естественное и постоянное увеличение бюджетного финансового потока, который осваивался через Академию наук. В итоге в институтах Академии наук постепенно стали расти зарплаты, открываться новые направления, отделы, да и буквально новые институты с новыми бюджетами, зданиями и штатным расписанием. Постепенно зарплаты выросли почти до прожиточного минимума (реального, а не формального), а в регионах и вовсе вышли почти на средний уровень. И для многих выбор между работой в научном институте и заработком в «большой экономике» естественным образом решался в пользу работы в научном институте.

Собственно, даже эта вполне поверхностная картина позволяет увидеть базу социального протеста. Во-первых, есть влиятельные группы, контролирующие финансовые потоки, но при этом такие, чье влияние, положение и авторитет не основаны исключительно на деньгах. Во-вторых, есть люди, которые в результате реформы рискуют потерять свой небольшой, но гарантированный системой доход и быть выброшенными в «большую экономику». В-третьих, эти люди аккумулированы и организованы естественным образом – на рабочем месте, в научном институте. Где интересы (страхи, опасения, риски) руководства совпадают с интересами (страхами, опасениями, рисками) сотрудников.

При значимости каждого пункта особенно важно и интересно, разумеется, во-вторых. Многие, наверное, до сих пор помнят термин Павловского «путинское большинство» – социальная основа режима и все такое. Но какой смысл вкладывал Павловский в этот термин и как видел его происхождение?

Вкратце: в 90-е годы произошел раскол – одна, большая часть населения привычно ходила на работу (завод, госконтору, научный институт), где платили совершеннейшие гроши, а чаще вовсе ничего не платили. Другая, меньшая, – бросала привычную жизнь и уходила на поиски денег и работы в большую экономику. Одни были социально и экономически пассивны, другие начинали проявлять социальную и экономическую активность. Потом пришел Путин и начал выплачивать долги по зарплатам – восстановив справедливость и правильный порядок жизни. Выбор неактивных был вознагражден. Их социальная и экономическая пассивность подтвердилась как норма порядка. Так образовалось путинское большинство. Которое потом развивалось и увеличивалось по мере развития путинской системы.

В основе путинского режима второй половины нулевых лежал общественный договор. Точнее, два договора. Один с экономически и социально активной группой населения – вы не мешаете нам врать и воровать (то есть контролировать власть и финансовые потоки), а мы не лезем в ваши головы, личные дела, заработки и траты. Не приближайтесь к большим деньгам, не суйтесь во власть и делайте, что хотите. И второй договор – с экономически пассивным населением. Вы принимаете наше право врать и воровать, а мы обязуемся предоставлять вам возможность зарабатывать пусть минимальные, но стабильные, а главное, не связанные с экономической активностью деньги.

Но по мере развития системы она уперлась в необходимость выйти за пределы первого договора. Уже в конце нулевых он начал трещать по швам и в итоге вылился в Болотную и нынешний политический протест. Теперь, похоже, очередь за вторым. и самым главным договором. Договором с путинским большинством.

Зачем власти понадобилось идти на конфликт с Академией наук? Зачем нарываться на неприятную во всех отношениях историю? Ну не из-за Ковальчуков же в самом деле? Но в том-то и дело, что так же, как естественное развитие путинской системы привело к накачиванию денег в Академию наук, так же естественно это развитие привело к необходимости подчинить себе этот финансовый поток. Во-первых, потому, что путинская система основана на захвате и контроле всех выдающихся финансовых потоков. Во-вторых, потому, что концы с концами даже при нынешних ценах на нефть уже не сходятся и с саморазрастающимися бюджетными тратами надо что-то делать. Кого-то отстегивать.

Разумеется, этот хлипкий протест путинская система переживет.

Но логика развития режима, скорее всего, заставит уже в ближайшее время все больше и больше выходить за рамки общественного договора с путинским большинством. С миллионами бюджетников, служащих госкомпаний, пенсионеров. Тем более что и само путинское большинство уже давно расширило со своей стороны рамки договора социальной пассивности. Теперь он включает не только зарплату на уровне прожиточного минимума, но и иномарки, новые телефоны, плазменные панели, отдых в Турции и прочие атрибуты нормальной жизни. Все это явочным порядком было внесено в «договор» и реализовано через потребительские кредиты. Пирамида поголовного кредитования и перекредитования выросла уже до таких масштабов, что в любой момент готова рухнуть на голову власти с самыми неожиданными последствиями. Так же, как, например, пирамида стремительного роста бюджетного финансирования образования и здравоохранения, которое развивается по той же схеме, что и в случае с Академией наук.