Анатолий Кучерена. Фото: Максим Шеметов / Reuters
– Эдвард Сноуден рад, что ближайший год он проведет в России?
– Конечно, рад. В Шереметьево, где он провел достаточно много времени, его окружали все-таки российские граждане, те, кто работает в аэропорту, и когда у него какие-то вопросы возникали, он мог и посоветоваться с ними, и что-то спросить. Пока не появились адвокаты, правозащитники, кроме этих людей, ему никто ничего не мог объяснять. Поэтому он безмерно рад и всех благодарит за эту помощь. Русские люди ему очень понравились.
– Он еще не выбрал место работы из тех, что ему предлагали?
– Он читает все письма, которые ему приходят. Мы не обсуждали, какое предложение ему нравится больше, он пока думает.
– Он начал учить русский?
– Да. Я подарил ему букварь, и он его, по-моему, уже освоил. Он пока говорит отдельные слова.
– Вы подарили ему книгу «Преступление и наказание», он уже начал ее читать?
– Читает, ему нравится Раскольников.
– Вы говорили, что Сноуден пока не выходит на публику, потому что ему нужно время адаптироваться к жизни в России. Что самое сложное в адаптации?
– Самое сложное для него на первом этапе – это все-таки понимание менталитета, каких-то особенностей характера. Одно дело – находиться в транзитной зоне и общаться только с людьми в аэропорту, а другое – уже будучи на свободе, думать в том числе и о передвижении, как-то устраивать свой быт.
– У него есть планы, что он хочет посмотреть в России?
– Пока никаких планов мы не строили, но, конечно, он хотел бы путешествовать, посмотреть на Россию не только из окна, но и поездить.
– Он хотел бы получить гражданство России?
– Мы обсуждали этот вопрос теоретически, когда говорили непосредственно о получении им убежища, и я ему разъяснял нормы закона: для того чтобы получить гражданство России, надо прожить не менее пяти лет на ее территории. Он пока не знает.
– Ему пока не предлагали квартиру в Грозном?
– Нет.
– Что ему угрожает в России, от чего он прячется сейчас?
– От Соединенных Штатов Америки. Ему угрожает огромная держава – это он так считает. А уж какие они могут принять меры, сложно сказать. Все-таки это государство, а государство, как правило, применяет репрессивные методы, когда хочет во что бы то ни стало поймать, привести, осудить.
– Как специалист по интернет-безопасности он как-то комментировал российское законодательство в этой сфере?
– Нет. Ему пока еще сложно, это ж надо еще и язык знать хорошо. Мы эту тему не обсуждали, потому что общаемся через переводчика, мы затрагивали только законы в области получения статуса беженца и те мелкие вопросы, которые касаются его быта, скажем так.
– Он готов давать экспертные советы депутатам, когда обсуждается какой-то закон, регулирующий интернет?
– Мы пока не обсуждали этот вопрос, ему не до того было.
– Кто, кроме вас, ему помогает?
– Только я.
– То есть он сейчас один?
– Он со своими друзьями.
– Он успел найти друзей в России?
– Он успел найти друзей, которые живут в России, но кто-то из них – американец, а кто-то русский. Есть определенный круг людей, которые его поддерживают.