Сегодня в США состоятся торжественные празднования, посвященные событию, случившемуся полвека назад. 28 августа 1963 года до полумиллиона человек, прежде всего чернокожие американцы, приняли участие в «Марше на Вашингтон за рабочие места и свободу». Цель акции – убедить конгресс принять закон, внесенный президентом Кеннеди, о запрете сегрегации на всей территории страны. У памятника Линкольну в столице США состоялся завершающий митинг, прозвучали слова знаменитой на весь мир речи Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта» – мечта о свободе и справедливости. Что воспоминания о событиях того дня значат сегодня для России?

Сейчас, как и пятьдесят лет назад, подробности марша завораживают. На его организацию было собрано около 120 тысяч долларов, а самым крупным жертвователем выступил знаменитый театр Apollo в Гарлеме. Участники прибывали из разных городов страны, часть прошла пешком до 700 миль. На митинге выступали Боб Дилан, Махалия Джексон и другие артисты, а завершилось мероприятие знаменитой песней «We shall overcome» («Мы преодолеем»). Есть мнение, что термин «афроамериканец», заменивший сегодня в США обидное для американского уха слово «негр», впервые прозвучал на всю страну именно во время марша; его смысл в том, что чернокожие в США такие же граждане, как и остальные, имеют те же права, что и все американцы. Марш на Вашингтон стал кульминацией многолетней организованной кампании ненасильственного сопротивления, во главе которой стояли Мартин Лютер Кинг, Филипп Рэндолф и Баярд Растин.

Символическая значимость марша, успех всего движения за гражданские права и акцент его лидеров на ненасильственных методах борьбы может создать у стороннего наблюдателя обманчивое представление, что социально-политические преобразования в США проходили как гармоничный диалог общества и власти. А это не так. Говард Зинн, участник и летописец тех событий, отмечает, что на протяжении последних полутора веков американские власти реагировали на запросы общества с большим опозданием, а изменение статус-кво регулярно сопровождалось насилием с обеих сторон. Так, в 1963 году многие города американского Юга были в состоянии ожесточенного гражданского конфликта: акции протеста разгонялись с помощью слезоточивого газа, нередко полиция открывала огонь по демонстрантам, завязывались уличные бои, были жертвы среди мирного населения. 

Так чего больше всего боялась (и на что реагировала) президентская власть США, когда неоднократно вводила в южные штаты федеральные войска и вносила закон о запрете сегрегации в конгресс в начале 1960-х: организованного мирного движения за гражданские права или выходящего из-под контроля гнева значительной части населения? Вопрос, который актуален сегодня и для нашей страны. Важно, что цивилизованный способ решения общественных противоречий тогда возобладал и стал моделью на обозримое будущее.

В России ощутимый удар по статусу-кво нанесло протестное движение 2011–2012 годов, когда на улицы столицы выходили более сотни тысяч человек. И неизвестно, кто находится под большим впечатлением от произошедшего: общество или власть. Уже больше года власть мстит организаторам, отнимая лицензии на бизнес, отстраняя от телевизионного эфира, заводя уголовные дела. Планомерно разрушается инфраструктура независимых организаций и ассоциаций. Власть объявляет любое коллективное действие политическим (по Гавелу, в несвободной политической системе любое гражданское действие, не санкционированное сверху, воспринимается как прямой вызов политическому порядку). С помощью «болотного дела», где на одной скамье подсудимых находятся люди разного достатка и социального статуса, власть посылает сигнал и простым обывателям. И все без видимого эффекта.

Хотя широкое протестное движение в Москве развалилось (это скорее эффект того, что за пиком общественной мобилизации следует естественный спад), на месте гражданской коалиции сегодня действуют несколько самостоятельных, развивающихся параллельно общественных инициатив. Тысячи людей бесплатно участвуют в избирательной кампании Алексея Навального; по-прежнему работают наблюдатели; сменилось несколько волн волонтерского движения (вчера их помощь облегчила страдания в Крымске, сегодня она нужна в Приамурье), развивается движение в защиту прав ЛГБТ. В свою очередь о росте протестных настроений в провинции предупреждают эксперты Центра стратегических разработок. Об увеличении числа трудовых конфликтов говорят исследования Центра социально-трудовых прав. Эмиль Паин указывает на участившиеся случаи этнических конфликтов. Короче говоря, трудовые, социальные, этнические, политические конфликты в разных частях страны идут не прекращаясь. Их количество и масштаб будут только увеличиваться.

Исследования «Левада-центра», посвященные протестам во Владивостоке, Калининграде и Химках, Москве (Манежка в 2010-м, Болотная и Сахарова), говорят о том, что ощущение несправедливости положения вещей обладает громадным мобилизующим потенциалом и является ключевой составляющей любого социального конфликта. А опросы общественного мнения последних лет показывают, что ощущение несправедливости в России нарастает. По мнению двух третей населения, разрыв между бедными и богатыми в нашей стране увеличивается. Половина считает, что коррупции и взяточничества становится все больше (обратного мнения придерживается менее 10% опрошенных). 

Такие настроения – питательная почва для общественных волнений. Никакая «профилактика» судебными процессами и «разоблачительными» телевизионными фильмами тут не поможет, и существующие социальные противоречия все равно придется решать. Однако российская власть разрушает гражданскую инфраструктуру и преследует лидеров, которые способны распознавать и артикулировать общественные проблемы, направлять недовольство в мирное русло. Это отдаляет сценарий, реализовавшийся в США в конце 1960-х, но приближает вариант насильственного развития событий.