«Я не считаю, что «МК» – такая же желтая и бульварная газета, как у Сунгоркина и Габрелянова»

Для Павла Гусева «Московский комсомолец» – детище всей его жизни и собственно вся его жизнь. Гусев – гендиректор издательского дома, и неизменный – уже 27 лет – главный редактор одноименной газеты (это рекорд в Москве, а, возможно, и в России). К тому же, Гусев – единственный генеральный директор, единолично владеющий возглавляемым издательским домом (за исключением типографии, в которой имеет долю московское правительство) и, кажется, единственный руководитель массового СМИ, который уверен, что газета должна оппонировать власти (мало кто назовет нынешний «МК» оппозиционным изданием, но Гусев говорит, что все плохо смотрят). Кто из руководителей страны ему не нравится, существует ли журналистская солидарность, зачем нужно было печатать письмо двух мэров о покойном Егоре Гайдаре и зачем он на самом деле публикует объявления эротического характера, Павел Гусев рассказал в интервью Slon.ru. Свободная империя «МК» | Каждый за себя| О статьях и трусах Лужкова | Газета для людей | Интернет – не угроза | Моральный кодекс «МК» | Рынок «джинсы» | Все в дом

– Как вам в течение стольких лет удается быть главным редактором? – Мои мысли и дела воплощены в газету. Газета бывала разная. Когда-то желтее, когда-то серее, когда-то – блеклая, когда-то – яркая. Я все время занимаюсь газетой. Мне это нравится. Я это умею делать, и не стесняюсь говорить об этом. Я – профессиональный главный редактор, талантливый организатор. Я отнюдь не талантливый журналист, я это знаю. Я не могу писать, как многие звезды умеют даже в нашей газете, но я знаю, что самые яркие звезды, которые у меня пишут, не могут быть главными редакторами: они развалят газету в течение нескольких месяцев. Здесь – определенное сочетание организаторских, творческих возможностей и умение работать с людьми. За эти годы у нас очень много вышло людей, которые стали в других изданиях редакторами, руководителями различных служб, подразделений. И пресс-секретарь президента – выходец из «МК», и руководитель всей пресс-службы генпрокурора. Я бы назвал еще с десяток людей, которые существуют в разных ипостасях. Они приходили сюда юными, все при мне. Я здесь с 1983-го года. Все младше меня, все учились работать и научились. С некоторыми было жалко расставаться, некоторые уходили сами. Но я должен сказать, что из пишущих журналистов талантливых, все, кто ушли (их не очень много), – исчезли, поблекли почему-то, не смогли работать в других изданиях. – Почему? – У нас атмосфера очень свободная в газете. Очень свободная. Если ты талантлив, то получишь здесь все. Если не талантлив – думай, как будешь жить. Я старался все эти годы делать именную журналистику и не выпячивать свое имя в журналистике. Да, как руководитель я известен, но, наверное, трудно, чтобы тебя не узнали за такой срок. Я никогда не правлю Минкина, не правлю Калинину. Я с ними беседую. Я могу им сказать: «Посмотри, вот этот кусок или текст в целом – пустой, хочешь – публикуй так, но он ничего не даст ни тебе, ни читателю. Подумай, как сделать острее». А в некоторых случаях, наоборот, говорю: «Ты хочешь остроты, а оскорбляешь человека. Нельзя унижать человека, это самое страшное – унизить за физические недостатки». – Почему у других не получается столько лет быть на одном месте редактором? – Не знаю. В основе успеха лежало еще и то, что мы сумели создать единую собственность, единое акционерное общество, которое исключало приход сюда чужаков. Когда существует такая мощная структура, и финансово очень сильно себя обеспечивающая (были и очень большие тиражи, и очень большой поток рекламы, особенно московской), можно использовать эти деньги на перевооружение. Когда я пришел сюда и сделал акционерное общество, у нас было две пишущих машинки. Даже столы канцелярские не нам принадлежали. А сейчас это – издательский дом со своей структурой, со своими огромными площадями, свои предприятия, все из которых связаны со СМИ (у нас нет ни мастерских, ни моечных, ни ресторанов). Мы только создаем предприятия в сфере массовой информации. Когда-то у меня была мечта сделать замкнутый круг – газету, ее региональные выпуски, международные, определенные журналы, свою систему подписки, распространения, свои киоски, типографию. Сегодня круг завершился, я все это сделал. Абсолютно полный, замкнутый круг, в котором мы являемся собственниками. – На сто процентов? – Да. Кроме типографии, где правительство Москвы имеет долю. – Вы – единственный собственник? – Да. – Это дело перейдет вашим детям? – Я на эту тему не думал всерьез – еще сил хватает. А во-вторых, не думаю, что дети смогут стать последователями в редакторском деле или в бизнесе. Посмотрим, что будет. Если бы это была фабрика по производству обуви, то ее можно было бы оставить детям, а это – творческая огромная работа. Я ж не зря совмещаю редакторство. Я каждый день провожу планерки, тексты правлю и смотрю, засылаю материалы, макеты, фотографии – при том, что я занимаюсь всей финансовой и хозяйственной деятельностью, начиная от туалетной бумаги, мельчайших ложек в столовой и компьютеров... – ...заканчивая встречами с высшими мира сего. – Сегодня вот – с премьер-министром Израиля встречался, вместе с небольшой группой главных редакторов. Существуют же еще такие вещи, как председатель Союза журналистов [Москвы], где мы реально работаем. Кто-то будет заниматься газетой, а я в 11 часов с первым замминистра обороны провожу встречу с ветеранами Великой отечественной войны и с теми, кто у нас освещает военные темы к 23 февраля. На фига это, казалось бы, нужно? Но коли я председатель Союза – еду. Уже в 12 часов я провожу заседание Общественной палаты. – И на фига? – Ну вот на фига, да. А вот сейчас к вам приехал – после того, как слушал дипломы как декан факультета журналистики Международного университета. Масса других вещей, где я участвую... – Вам за эти годы предлагали продать «МК»? – Конечно. – Вы всегда отказывались? – Да. – Можете назвать структуры, людей, которые это предлагали?
– Ну, Гусинский хотел – пожалуйста. Но я знал: как только появится еще один собственник, все развалится.

– Как расследуется дело Константина Попова (журналиста «МК», избитого до смерти в томском вытрезвителе) ? – Мне сказать особо нечего, кроме официальных данных о том, что было жесточайшее, по сути дела, убийство журналиста. Это связано не столько с его профессиональной деятельностью, сколько с теми беспорядками, которые творятся в органах внутренних дел. – Вы не следите за делом? – Почему не следим? Сейчас идет расследование. Я как председатель комиссии Общественной палаты подписал бумаги, подключил ее к делу, направил бумагу генеральному прокурору, министру внутренних дел, губернатору. Мы разослали и держим руку на контроле. Подключил и Союз журналистов. У нас уродства полно в милиции, но, надеюсь, люди будут наказаны. – А вообще, журналистская солидарность чувствуется? – Нет, в России на сегодняшний день нет реальной солидарности, ее очень трудно ощутить. Мы давно стали все разрозненные. Мы получили независимость друг от друга прежде всего. И, чтобы журналистское сообщество встрепенулось, я не знаю, что надо сделать. В последний раз это было года полтора назад, когда я буквально поднял всех на ноги из-за роста цен на почтовые услуги, на тарифы на подписку. Тогда было принято решение выходить с белыми полосами в знак протеста против засилья и монополизма почты по подписке. – Но ведь, в итоге, так и не вышли? – А зачем было выходить, когда президент дал деньги, в течение одного дня решил вопрос? Мы ж добивались не самих белых полос. Зачем они мне нужны в газете? Мы добивались, чтобы почте дали денег, обратили внимание на почту. Если государство идет навстречу, не нужна акция. Зачем портить настроение читателю? Он-то тут при чем? – Это последняя совместная акция, которую вы припоминаете? – Солидарность журналистскую трудно получить. Вот химкинского главного редактора довели до инвалидности и, по сути, за него вступились Союз журналистов, Общественная палата, но жесткой позиции всего сообщества не было. А ее не может быть сейчас – все прикормлены своими хозяевами, существуют государственные СМИ и четко ранжированные СМИ, которые принадлежат очень крупным олигархическим, финансовым или другим структурам. Все они меж собой связаны, не хотят конфликтовать с государством, с администрацией президента. Поэтому на сегодняшний день самостоятельности очень мало. Просто у всех – своя финансовая подоплека. А финансы, собственность определяют сегодня в СМИ практически все. Сегодня слово «главный редактор» становится нулевым словом. Весь закон о СМИ построен на главном редакторе. Как личность – он значим для многих, но для собственника – ноль без палочки. Что, мы не видим, что ли, как в «Известиях» меняют главных редакторов одного за другим? Как хотят – так и меняют. Что хотят, то и делают. А по отдельности все [главные редактора] – замечательные ребята. Встречаемся на всяких обедах с какими-то политическими деятелями, государственными. – С первыми лицами. – Конечно, и у первых лиц тоже встречаемся постоянно. И у Путина, и у Медведева. Встречаемся с регулярным постоянством за неформальным ужином, беседуем без какого-либо подобострастия или заранее подготовленных вопросов. – А вы готовы бороться с государством? – Я с государством бороться не собираюсь. Я считаю, что это абсолютно глупая затея – бороться с государством. Зачем бороться? У нас государственных СМИ в стране под 80%. Как они будут бороться – сами с собой? Они живут за государственные деньги. А что, у нас фашизм, нацизм? – Вы говорите, что не готовы другие бороться, и это как упрек прозвучало.
– Естественно, упрек. Не готовы к совместным акциям. Мы стали очень разнородными. Но вы же не поставили вопрос «с кем бороться?». С властью? А зачем с ней бороться? Если мне не нравится власть, есть демократические методы. Мне не нравится «Единая Россия» – я публикую против нее статьи. Но собирать митинг против «Единой России» я не собираюсь. Я – не политический деятель и в политические игры играть не собираюсь. А в защиту журналистов нужно, может быть, собирать митинги. Гораздо важнее – провести закон (я сейчас лоббирую его через Общественную палату), чтобы ответственность за смерть журналистов или причинение физического ущерба приравняли к ответственности за то же самое по отношению к милиционерам или к госслужащим. Там идут другие сроки. Вот это – я понимаю. А что бороться с государством? Мы же не за анархический строй собираемся выступать. Быть в оппозиции не к государству, а к отдельным государственным деятелям, которые мне или журналистам не нравятся, – это пожалуйста. Отдельные личности разоблачать, высмеивать, писать, критиковать – это все, чем обладает журналист. А бороться – это с оружием в руках. Это Че Гевара должен делать в Латинской Америке. – Вы готовы назвать людей, которые вам не нравятся?
– Да. Мне не нравится председатель Государственной Думы, я считаю, что это позор для демократической России. Пожалуйста. – Грызлов – единственный? – Почему? Давайте мне список, я буду прямо по списку говорить, кто мне нравится, а кто нет. Я – открытый. Вы хотите спросить, нравится ли мне Путин или Медведев? Прочтите «МК» за последний год – мы их критикуем достаточно много. Значит, что-то мне в их действиях не нравится. А что-то нравится и безусловно нравится. Мне нравятся многие вещи, о которых говорит Медведев сегодня. Он говорит о модернизации страны. Мы – обеими руками за, но сразу ставим вопрос: «Дмитрий Анатольевич, а где команда, которая сегодня готова модернизировать страну? С кем вы собираетесь ее модернизировать? Со своим пресс-секретарем, который – замечательный человек? С кем еще? Назовите команду из 200–300 человек, которые готовы. Депутаты Госдумы, которые упакованы и которым ничего не нужно? Губернаторы? Кто готов модернизировать?» Я не вижу этой команды. – И что же делать?
– Да ничего. Жить, и все. Мы ж – Россия. – Сейчас вызывают на допросы Евгению Альбац и развивается ситуация с The New Times. – Я ничего по этой пока истории не знаю. Знаю, что была статья про ОМОНовцев. Мы делали интервью с руководителями ОМОНа – я хотел, чтобы они выступили и была зафиксирована их позиция. Это может потом помочь для разбирательств – чтобы он потом уже другое не сказал. Но, думаю, у Альбац могут быть проблемы. – Почему? – Я не ручаюсь, что все было качественно сделано с их стороны в отношении подготовки этого материала. – А вы как глава комиссии Общественной палаты не готовы вмешаться? – Как только будет необходимость. Если мы увидим нарушения грубейшие. Сейчас пока вмешиваться не надо. Что я буду вмешиваться в судейскую систему? А зачем? Мы же, наоборот, в Общественной палате декларируем, что государство должно решать со СМИ все споры через судебные разбирательства. Вот вы говорите – допрос. Если ей пальцы начнут ломать или она оттуда выйдет с подбитым глазом – через пять минут будет наше заявление, а, может, мы и митинг соберем по этому поводу. Но пока все действия власти – нравятся они нам или не нравятся – идут в законном подрядке. Уголовное дело, допросы, расследование – пускай идет. А что, я буду выступать, что Альбац права, а милиция не права? Они мне скажут: «Павел Николаевич, а вы че – юрист? А вы были там? Присутствовали? Вам Альбац об этом рассказала? Хорошо, а теперь послушайте наших ОМОНовцев. Альбац кто-нибудь обидел? Не обидел. А она нас обидела. Вот мы подаем в суд. Имеем право? Имеем. Вы в своем последнем выступлении в Общественной палате выступали за законность, и чтобы правосудие и суды были прежде всего в решении всех вопросов, а не административные нарушения. Вы говорили? Тогда чего вы лезете?». Вот если будет хоть одна йота нарушена в этом деле – мы немедленно вмешаемся. А пока это – громкая обычная ситуация, когда две стороны решают вопрос. Я отнюдь не на стороне МВД, но некоторый мой опыт позволяет говорить, что не все будет просто для журнала. – Какие могут быть последствия? – Прежде всего – денежный штраф, наверное. Или предупреждение вынесут. Но не думаю, что посадят.

– Очень многие вас критиковали за публикацию статьи Гавриила Попова и Юрия Лужкова [о Егоре Гайдаре]... – Меня лично, может, и критиковали. Критиковали, может, Лужкова и Попова, но я хочу сказать – два человека, прошедшие всю историю нашего демократического становления от минусовой точки до нынешней ситуации, имеют свою четкую позицию по Гайдару. Гайдара они критиковали всегда. Он был для них человеком, который направил Ельцина и все государство не по тому пути, по ложному, как они считают. Ни одного личного оскорбления в адрес Гайдара не было – разговор идет о его действиях, деяниях. Давайте никого не будем критиковать тогда из тех, кто помер! Забудем о Сталине – он же мертвый, что тревожить его прах? Давайте Берию не будем трогать. Нетушки! Человек, став публичным лицом (а Гайдар стал сверхпубличным лицом), должен быть всегда готов, что оставил свой след, и он может нравиться, не нравиться, пахнуть, а может быть пустым местом. Если ты входишь в историю как государственный деятель, как реформатор, то ты взял на себя ответственность, и она останется на века. – А вы как редактор не могли посоветовать авторам дождаться сорока дней? – А при чем здесь 40 дней? Что за глупость такая? А если они неверующие? Мусульмане хоронят на следующий день, иудеи хоронят так, христиане по-другому, индусы – сжигают. Мы – многоконфессиональное государство. Что вы говорите-то? Кто это определил? В законе, что ли? А что, на поминках не говорят: «Ах, Вася, какой плотник помер, если бы не пил еще, пожил бы немного». Гайдар что, к лику святых причислен? Евреи и мусульмане удивятся: а что это за 40 дней? – скажут. – Вы опубликуете все, что пришлет Лужков? Как вообще механизм этот работает? – Вот (показывает на компьютер) – пожалуйста, статья, Лужков прислал. – Сам присылает? — Да, лично звонит. И присылает. Это его слова – знаю наизусть (я с Лужковым встречаюсь очень часто). Это его интонации, прилагательные, его стиль выражать мысль. Он ее прислал несколько дней назад, кое-что я проработал, переслал, они вновь прислали. Завтра выйдет статья. – То есть – постоянный автор? – Он публиковал у нас рассказы. И в «Известиях» он публикуется, еще в какой-то газете, сейчас не помню. По телевизору выступает каждый четверг. – А это условие выживания в Москве – публиковать мэра?
– Да вы че? Какое это выживание? Я ни единой копейки от мэрии не получаю. Вообще ни единой. Я больше критических материалов, чем в «МК», по мэрии, не вижу нигде. Пожалуйста, сегодня мы раздраконили торговую ситуацию – по новому «Черкизону». Показали, что он жив, но в других формах. И никто ж об этом не пишет! Чего ж другие не пишут? А Гусев – «друг Лужкова» – пишет, что Лужков одно разрушил и другое, подобное, создает. Мы так же открыто писали про «Речник». Мы пишем то, что хотим писать. Вы не забывайте, что я не только, как вы думаете, дружок Лужкова, а еще и главный редактор (и, чтобы вы знали, – генеральный директор). Еще я и умный, талантливый человек, который знает, что делать. Я прекрасно знаю, что статья Лужкова на острую тему – про Гайдара,– создала нам цитируемости больше, чем платит «Коммерсантъ» и «Ведомости» в разные СМИ – для того, чтобы их цитировали. Цитирование проплачивается. Вы не слышали никогда об этом? – Нет, я не слышала, чтобы «Коммерсантъ» или «Ведомости» платили за цитирование. – Не слышали? Хорошо, значит, я ошибаюсь. Значит, они не платят. К вашему сведению, большинство СМИ, чтобы их упоминали, размещают в виде бартера, в виде рекламы, и так далее. Я тоже [плачý]: на ряде радиостанций или телеканалах у нас либо бартер, либо мы платим деньги, чтобы нас цитировали, упоминали. Существуют самые разные формы. Так вот, я прекрасно знал, чтó публикация Лужкова и Попова вызовет. И, извиняюсь, я же не голую жопу Лужкова с Поповым опубликовал. – А могли бы... – Нет-нет-нет! Ни Путина, ни Медведева, ни Лужкова, ни Попова. Я их трусы публиковать не буду, это уж поверьте мне. Никогда, ни при каких ситуациях. И не потому, что я боюсь. Они избраны народом, и меня, например, их трусы не интересуют. Меня интересуют их деяния. Но если будет секс-скандал, то, конечно, опубликуем. Кстати, когда был секс-скандал с [Евгением] Киселевым и с тем же генпрокурором [Юрием Скуратовым] – все эти документики прислали мне первому. Не я первый публиковал, а у меня первого все было. А я отказался, не стал. Я – не буду. Потом включился в ход обсуждения. Но публиковать не хочу, это не мое. И вот, пожалуйста, – по «Черкизону» мы врезали. Мне звонил министр торговли Москвы – можно ли выступить у вас? Пожалуйста! Или берем интервью, или статью сами напишите – это останется в анналах.

– Какой у вас отклик на письма Минкина президенту?

– Читательский – гигантский. В интернете у него – самая большая посещаемость. В Кремле читают, в Госдуме читают, везде читают. – А фигуранты его обращений? – Я с ними никогда на эту тему не говорил. Я вообще считаю, что это поведение неумного главного редактора: «А вы у меня читали такую заметку, Владимир Владимирович?» Если он захочет – сам скажет. А что я буду лезть к нему? Я не для Путина делаю газету-то, не для Лужкова, не для Медведева. Я знаю, что доходят определенные материалы. Но мне абсолютно неинтересно, читают они это или нет. Я газету делаю для людей. – В интервью Slon.ru и Арам Габрелянов, и Владимир Сунгоркин проводили одну и ту же мысль – что массовая газета не может не быть патриотичной. Под патриотизмом они, как я понимаю, подразумевают лояльность власти. – А я считаю, что только оппозиционность может сделать газету. Но, если вы в эту сторону ведете разговор, то я не считаю, что «МК» – такая же желтая и бульварная газета, как у Сунгоркина и Габрелянова. Да, мы посильнее «Коммерсанта», тем более – «Известий» и других газет в плане мощнейших критических материалов и расследований. Ни в «Комсомолке», ни у Габрелянова этого близко нет. Да, у меня есть желтизна. А ее нет в «Коммерсанте»? Нет на «Первом канале»? Нет на втором канале? Нету в «Вестях-24»? – В чем желтизна? – Светские гадости. Кто кого трахнул, с кем пошел – везде! – В «Коммерсанте»?! – А почитайте, что они пишут про Куршевель и прочие светские [мероприятия]. Это деловые новости – кто с кем пил, обжимался, разговаривал? Это что? Не желтизна? Да, газета должна отражать жизнь. Деловой человек Прохоров или деловой человек Путин – не люди? Они не выпивают? Женщину за одно место не хватают? Они что, скабрезно не шутят? Не обращают внимания на красоток, даже взглядом? Люди есть люди. Они живут людской жизнью. Не бывает идеальных. Жизнь такая. И газета такая. Она описывает все. Меня всегда смех берет. Никто ж не хочет этого делать. А вы просто возьмите три газеты. Хотя я бы «Жизнь» вообще рядом не ставил, разве можно ее с «МК» ставить? – Тоже массовая газета.
– А при чем тут «массовая»? Вы о чем говорите-то? Это что – предательство, власовщина? Это Петлюра или Берия? Это кличка, что ли? Газета не может быть массовой? Пусть мне найдут журналистку Калинину, которая работает в другом массовом издании. Меня подписывают за Калинину, Минкина. Минкин – не качественный журналист? Не качественный журналист Речкалов – единственный, кто сегодня пишет правду о Кавказе? Ни одна газета не пишет, все сопли развесили. – Можно, пользуясь случаем, спрошу, почему Речкалов так пишет про Анну Политковскую? Я не психоаналитик, но ведь есть что-то фрейдистское в этом? – Это его мысли, и я в это не вмешиваюсь. – Не редактируете? – Почему? Оскорбления я [обычно] убираю, но оскорблений у него нет. Есть его оценочные позиции. Он имеет на них право. Кто-то скажет, что вы фрейдистски оцениваете работу Гайдара. Да, а что такого-то? Он это заслужил. А у Речкалова – свое отношение к теме Политковской. Я его не правлю. Калинина писала про Политковскую. Она была в хороших с ней отношениях. Минкин писал письмо про Политковскую. Так что разные позиции у нас [в газете]. Речкалов – очень жесткий, с ним сложно. А с кем легко? С Минкиным легко? А Миша Ростовский? Один из лучших обозревателей, которые сегодня работают. Богуславская – лидер по материалам о судебных ошибках. Никто столько не пишет и так не пишет. И даже близко никто не стоит рядом с Мериновым – по его манере и жесткости. – Читаешь некоторых ваших авторов иногда, и ощущение складывается, что за ними – погоны.
– Меня не интересует, кто на какую разведку работает. Меня интересует, что они работают на меня. Высказывают свои мнения. Я считаю, что мне и моей команде удалось создать уникальный (кстати, и Засурский так считает) уровень газеты. Недаром по нашей газете написаны сотни дипломов – по всей стране, пишут – как о явлении. Что-то хвалят, что-то ругают, но за нами смотрят. Мы создали уникальный тип газеты, где бывает сильнейшая аналитика, высказывания, мощнейшие авторы и фантастический подбор журналистов. Вот я сижу с вами за полчаса до подписания – даже не знаю, что идет на первой полосе, и что они там делают.

– А издания Габрелянова не отбирают у вас читателя? – Понятия не имею. – Вы не почувствовали угрозу, когда они появились? – Абсолютно [нет]. – У них – первая информация из больниц, из милиции.
– Габрелянов тратит много денег на то, чтобы это получать. А у нас это есть другими средствами. Он выносит на целую полосу то, что у нас есть в «Срочно в номер». – А конкуренция с «АиФ», с «КП»?
– Разная. Но у них нет Минкина, нет Калининой. Это – абсолютно разные газеты. А почему не говорите о газете «Известия»? – У них меньше тираж. А вы – такая тройка лидеров по тиражам. – Ну и что? Если честно, меня больше смущают «Известия» или «Коммерсантъ», чем «Комсомольская правда», – тем, что может у меня отобрать читателя. Мне гораздо интереснее себя смотреть на этом фоне. Да и этот вопрос сегодня вообще нетактичный для СМИ. Никто ни у кого не отбирает читателя, его становится меньше. Остался небольшой круг тех, кто читает СМИ, и он – уже устаканившийся. Да, если в газете «X» появится свой Минкин, Меринов, я увижу, что мою поляну могут покорежить. Но мы давно уже все поделили. Сегодня ни одно печатное СМИ на рынок войти не сможет, просто не сможет. Интернет – да. Но интернет – не средство массовой информации, это средство массовой коммуникации. К вашему сведению, всего лишь 10–12% используют интернет как СМИ. И среди 55 млн только 5,5 млн человек используют его как СМИ. Все они сгруппированы в Москве, Питере и нескольких центрах, остальное не существует. А это что? Это тиражи «МК» и «Комсомольской правды». Сегодня существует легенда об интернете как о чем-то угрожающем. Но не 55 млн, которые лезут на порносайты или узнать, где купить кастрюлю дешевле или покрышку достать быстрее, сегодня мне составляют конкуренцию. А те 10%, которые используют и меня, и печатную версию. [Надо] создать печатное СМИ и интернет-версию, которые работают в круглосуточном режиме, сменяя и дополняя друг друга... Я недавно был в Daily Telegraph, то же самое есть и в американских газетах. Я не могу себе этого позволить – у них есть утренняя и вечерняя газета плюс круглосуточный интернет. Команды работают за одним столом, когда информация развивается в печатном СМИ, идет продолжение в интернет, а интернет подводит читателя к печатной версии, заводя его. Они остановили падение тиражей, прирастили. Печатная версия нормально идет, интернет имеет хорошее развитие. Вот я и пытаюсь такую модель сегодня создать. Трудно. Многие пишущие журналисты не готовы работать с интернетом так же. Есть какие-то финансовые противоречия и интересы. И просто приказом ничего не появится. Это – ломка. В Daily Telegraph мне сказали, что они тоже ломали коллектив 7–8 месяцев – на другой тип работы с информацией. Она совсем по-другому идет, делается, отношение другое и методика подготовки – другая. – И, в итоге, я так и не поняла: вы видите угрозу в интернете? – В определенной степени она есть, но я не считаю ее угрозой. В умелых руках мы можем использовать интернет как дополнительную услугу для нашей читательской аудитории. И я еще раз хочу сказать, что в России еще лет 10 должно пройти, чтобы он вышел на тот уровень, что в Европе, – как СМИ.

МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС «МК»

– Вы назвали уже некоторые случаи, когда вы что-то не публиковали. А есть моральный кодекс такой – то, чего вы никогда не станете делать? – Сейчас не буду ни при каких условиях публиковать прослушки. Раньше – было. Сейчас не буду. Не хочу. Считаю, что это – плохо. – Наелись этого? – И наелся, и считаю, что это – этически и нравственно неправильно. Если мы берем их из дела судебного, если следствие проводим, берем официальные документы... А вот чтобы нам кто-то принес прослушку – нет, не буду. – Если говорить об идеологии «МК», она какая? Можно сформулировать? – Демократия и свобода прессы для меня – прежде всего. Сочетание «свобода слова» я не очень люблю. Я знаю, что ее не существует. Я могу декларировать ее более-менее для политического эго. А на самом деле, как может быть свобода слова, когда существует закон о СМИ, который сразу меня ограничивает во многих вещах? Существуют и другие законы, которые меня ограничивают, и та же этика и нравственность. А свобода слова – это философское понятие. А на практике, конечно, ее не может быть. Я – за свободу слова с законодательными ограничениями плюс – за демократическое развитие государства. – Помню, что вы спорили с [бывшим главой Союза журналистов России Игорем ] Яковенко по поводу этического кодекса. – Да, это (этический кодекс – Slon.ru) – моя идея. Я в течение многих лет пытаюсь на свою сторону склонить, и многих склонил, а многие не соглашаются. – Но все же уже существует – все эти кодексы, хартии, правила для журналистов! – Не су-ще-ству-ет! – Вы думаете, что если вы напишите кодекс, то он станет су-ще-ство-вать? – Нет. Ничего не существует. Есть кодекс, который разрабатывали в 1996–1997 годах, тот же Союз журналистов России. Но он принят Союзом, небольшой группой людей. Разговор идет не о кодексе как о бумажке. (Как интересно все рассуждают все же... Два года бьюсь, три, четыре – и все равно, одни и те же вопросы мне задают.) Разговор идет о другом – о том, что я предлагаю договориться с государством, как в других странах. Мы берем на себя ответственность за определенные свои действия и государство не вмешивается. Как в Англии – не имеет право государство вмешаться. У них существует кодекс, и они по нему живут. Они решают, что делать с тем или иным журналистом – отлучить ли его от профессии, например. В Италии – все то же самое. Вот это я имею в виду. Я предлагаю, чтобы государство передало нам ряд функций. И тогда только должен появиться кодекс, который мы предъявим государству и скажем: существуют определенные нормы, по которым обязуемся жить, но вы не вмешиваетесь в это, это и это. Ведь говорят о том, что государство создает гражданское общество. Это и есть тот элемент гражданских свобод, который на Западе уже давно существует, а у нас – только в теории. – Ну какое гражданское общество – наша Общественная палата? – А я сказал, что Общественная палата – гражданское общество? Это ваши слова. Вы прослушайте [запись на диктофоне] и убедитесь, что я этого не говорил. Создается гражданское общество, государство обязано помогать создавать, но создается оно само по себе. Создаются общественные структуры, организации, они работают, – это и есть гражданское общество. И его активность не Общественная палата определяет, не Госдума, никто! Это в башке сидящее – хотим мы жить по-другому? Мы должны вымереть. Мое поколение умрет, ваше поколение, более молодое, умрет. И после этого появится третье, четвертое поколение, и тогда, если не будет других внешних и внутренних факторов, мы изменим свою психологию. Мы будем ходить на выборы, сидеть у телевизора и ждать, кто победит, – с отставанием в 5–6%, как во Франции – Саркози или его оппонент. И Саркози поедет в открытой машине, зная, что его противники в него стрелять не будут, потому что это были демократические выборы. Мы до этого не дожили. До кодекса не дожили. И я пытаюсь вложить в уста и в мысли многих журналистов, что надо договориться с государством. Мы говорим: государство вмешивается в наши дела, нам плохо с государством, оно на нас давит. Давайте, мы берем в свои руки регулирование нашей среды. Да, она непростая, но мы берем. Вы помогите нам – законодательно, обяжите не вмешиваться, посмотрите, как мы можем сами. – А как вы хотите договориться с государством, которое на протяжении последних лет подавляет и ограничивает? – Ну, давайте я замолкну и не буду говорить – ни о кодексе, ни о чем. И будет государство подавлять так же. Никто не верил, что мы по почте победим, – победили. Никто не верил, что победим с вопросами, связанными с распространением в Москве, – победили. Сколько было против? Победили. Все идет поэтапно. Ребят, 15–20 лет, как первая демократическая дума московская появилась, я там был депутатом. 20 лет всего прошло!

РЫНОК «ДЖИНСЫ»

– А заказуху когда победим? – Никогда в ближайшее время. Не скоро. Вымрет одно поколение, другое. А третье, может, забудет. У нас выстроились иные принципы журналистики. У нас не развит рекламный рынок. В Финляндию приедешь, в любую другую страну – у них все газеты испещрены рекламой мелкого и среднего собственника: куплю, продам, этим забита вся региональная и городская пресса. У меня, правда, есть такая реклама, но найдите в других газетах такую... У нас сегодня в прессу мелкий частный капитал не идет. Есть имиджевая реклама, крупный бизнес и иностранные фирмы, у которых есть рекламные бюджеты. Все! У нас нет рекламного рынка. В результате родился этот пиар-рынок. Более того, у нас на факультетах журналистики готовят пиар-студентов, а не студентов-журналистов. Вот до чего дошло. – Но если есть заказуха, то какие кодексы?
– Именно кодексы и смогут с этим бороться. – Вот вас, например, первого и упрекают – по поводу рекламы. Говорят: «Как Гусев может предлагать кодексы, когда он печатает объявления о девушках?» – Ну, во-первых, объявления о девушках я печатаю, чтобы милиция боролась с этими девушками... А что вы смеетесь? – Впервые слышу просто.
– Так и есть. А милиция-то что смотрит? В законе «О рекламе» этого не сказано. Я продаю эту площадь оптовым покупателям. На это место они размещают рекламу, которая не запрещена законом. Запретите! Возьмите, если все так плохо, и милицию туда пошлите, ФСБ, ОМОН, МЧС – пусть закроют, арестуют. Вот телефон есть, адрес есть. Предлагают темнокожих непонятно для чего. Может, служанками предлагают, а может быть, для траха. Там же не написано: «Трахаюсь только сзади». Нет? Нет. А если бы я печатал только нянь: «Предлагаю свои услуги, могу посидеть с ребенком»? Хуже было бы? Тоже услуги. – Лучше, наверное. – Наверное. Но таких объявлений не дают те фирмы, которые с нами работают.

ВСЕ В ДОМ

– Как вы кризис переживаете?
– Тяжело. Думаю, показатели по рекламе у нас на 5–6% лучше, чем в других СМИ. Это – данные по ежедневной газете по прошлому году.
У нас один месяц выскочил – минус 21%, но в среднем по году – 16–17%, а по другим газетам – 25%.
В продажах рекламы есть другие проблемы. У нас на 60% выросли продажи в интернете, но в деньгах это – копейки. По сравнению с бумажной версией разнится очень сильно. И те, кто дают рекламу, требуют отсрочки. Трудно работать с рекламодателем – все требуют скидок. Очень трудно.
Мы газету сегодня зачастую «закрываем» финансово другими предприятиями. Охотничий журнал – прибыльный, он помогает, киоски свои, экспедирование помогает – они включаются, дают деньги.
– Но по итогам прошлого года «МК» – в минусе?
– Естественно, но он (минус) закрыт нашими же предприятиями.
– Это первый год, когда такое произошло?
– Да. Так получилось, что мы прямо перед кризисом купили типографию – за очень большие деньги. Проблемы есть. Но, если бы было несколько акционеров, я думаю, было бы сложнее.
Но сейчас вы сидите в здании, и все это здание – наша собственность. Мы ее не арендуем.
А эти деньги я мог бы пустить на яхту, как Абрамович. Поверьте, это очень дорого стоит. А я все деньги сюда втюхиваю. Практически вся заработанная прибыль втюхивается в дальнейшее развитие предприятия.
– Ну, и на охоту немного.
– Я считаю, что заработал себе на охоту, могу это позволить. Тем более, что мои охотничьи издания – прибыльны.