Фото: ИТАР-ТАСС
Владимир Лавров, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН
Виктор Шендерович, публицист
Константин Залесский, историк, публицист, специалист по Первой мировой и Второй мировой войнам
Любое законодательное вмешательство в историю является профанацией истории. Вопрос, кто будет определять единую точку зрения: историческое сообщество, Институт отечественной истории, Институт всеобщей истории? Большое количество историков имеют свою точку зрения. Человек имеет право оценивать историю исходя из своих знаний и опыта. Другое дело, что государство может поддерживать государственный стандарт на историю с помощью создания единого учебника, субсидирования издания конкретной исторической литературы, финансирования исторических исследований. Можно пропагандировать историю с помощью музеев, водить туда школьников, устраивать выставки. Это совершенно нормальная деятельность, она есть во многих странах. А заставить принять вашу точку зрения с помощью закона невозможно. История не политика, а наука. Это все равно что законодательно закрепить открытые на данный момент законы физики. Что касается камня преткновения – непризнания победы СССР в Великой Отечественной войне, на самом деле это просто глупо. В принципе невозможно не признать победу – она была. Что касается пропаганды фашизма, у нас уже действуют законы, которые ее ограничивают. Если законодательно закреплять единое видение истории, мы возвратимся в Советский Союз. Они предлагают объявить, что Иван Грозный был хорошим человеком? Прописать всю историю в рамках одного курса? По-моему, люди, которые хотят это сделать, не понимают, что такое история. Для них история ограничивается школьным учебником, а в рамках школьного курса единую версию действительно можно закрепить.
Ирина Карацуба, историк, радиоведущая, преподаватель МГУ
Это продолжение государственной пропагандистской кампании вполне неоуваровского духа. У Уварова, как известно, были «православие, самодержавие, народность», а у нас наряду с этой триадой еще и дурно понятый патриотизм и державничество. Если Советская армия несла только свободу народам Прибалтики, то она должна была эту свободу принести и уйти, а не инкорпорировать эти страны в очень жесткую тоталитарную систему, а так действительно получилось, что одни завоеватели сменились другими. Ясно, что советская власть в Эстонии и других прибалтийских странах держалась только на штыках. Вся патриотическая истерия и по поводу поста Шендеровича, и по поводу опроса о блокаде – это, конечно, попытка создать, я бы сказала, идеологически-карательные подпорки для стремительно деградирующего государства. А законы, в которых советская оккупация приравнена к нацистской, приняты и в Литве. Это у нас до сих пор рубиновые звезды над Кремлем, мумия на главной площади лежит, а Мосгордума в шестой раз решает не ставить памятник Дзержинскому, – но понятно, что будут и в седьмой, и в восьмой раз обсуждать. А Пушков никакой не историк, а пропагандист, и в этом не отличается от своих немецких соратников, того же Геббельса.
Виталий Дымарский, главный редактор журнала «Дилетант»
Работать такой закон, конечно, может: у нас все может работать – как закон, так и беззаконие. Но я не вижу в этом никакого смысла. Первое соображение: если это ответ на поправки, принятые в Латвии, то получается, что мы легитимизируем латвийский закон, принимая такой же у себя. Я в принципе не одобряю такого рода документы, где бы они ни были приняты. Второе соображение: Алексей Константинович [Пушков] заявил, что Россия должна защищать свою историю. Мне в этой формулировке не нравится идентификация России с действующей властью, которая, безусловно, является частью России, но только частью. Делать заявления от имени всей России не стоит, хотя я понимаю, что работа депутата – это работа популиста.