В середине мая в Киеве на крупном митинге украинской оппозиции произошел случай, каким в России вряд ли кого удивишь: неизвестные качки-провокаторы избили двух журналистов. Казалось бы, что может быть обыденнее, но на Украине работники СМИ уже устали терпеть избиения. Сейчас этот пустячный по российским меркам инцидент – номер один в новостях, а все благодаря журналистам. Уже глава МВД Украины Виталий Захарченко лично выслушивает показания избитой журналистки Ольги Сницарчук, Верховная рада создает комиссию по расследованию инцидента, премьер-министр Николай Азаров заявляет, что готов лично защищать журналистов с кулаками, а репортеры ставят палаточный лагерь у здания МВД. Как журналисты подняли настоящую волну протеста и сделали вроде бы рядовой случай главной темой общественной дискуссии?
В ту субботу, 18 мая, в столице Украины на соседних площадях одновременно шли два многотысячных митинга – «Антифашистское шествие» правящей Партии регионов и митинг оппозиции «Вставай, Украина!». В оппозиционной акции участвовала и партия Кличко «Удар», и националистическая «Свобода», и партия сторонников Тимошенко «Батькивщина». Два митинга были разделены несколькими кордонами милиции, чтобы участники не столкнулись. Но в какой-то момент на акции оппозиции возник бронетранспортер в сопровождении нескольких мужчин крепкого телосложения. Участники митинга попытались окружить машину и задержать ее, а крепкие ребята – им помешать.
Завязалась драка, журналиста «Пятого канала» Ольгу Сницарчук толкнули, разбили ей губу, она упала. Ее муж Владислав Содель, фотограф «Коммерсанта», подбежал, чтобы поднять ее, и ему разбили очки. Милиция стояла рядом и не вмешивалась. Человек, который толкал Сницарчук, теперь в Киеве знаменитость, почти как петербургский «жемчужный прапорщик».
Его быстро нашли в сети «ВКонтакте», опознав в нем члена спортклуба «Будо» Вадима Титушко по прозвищу Румын, выяснили, где он живет. Милиция задержала Титушко 21 мая, допросила и отпустила под залог. На допросе – и потом в видеообращении – он рассказал, будто был нанят оппозицией для охраны митинга, а Сницарчук не бил, наоборот, защищал. Дело возбудили по статье 125-й УПК Украины – хулиганство.
Вроде бы конфликт улажен. Но репортеры пошли на принцип: они хотели, чтобы нападавших судили за препятствование журналистской деятельности. В среду, 22 мая, перед заседанием правительства журналисты развернулись спиной к министрам, а на спинах были плакаты: «Сегодня журналистка – завтра ваша дочка, жена, ребенок». Премьер Азаров в ответ потребовал вывести всех «митингующих» и лишить их аккредитации. Но журналисты продолжили митинговать – уже под окнами кабмина. На следующий день Азаров решил наладить отношения с прессой и пригласил нескольких журналистов на встречу. Позвали и Ольгу Сницарчук, и главу МВД. Там он вспоминал, как в молодости подрабатывал журналистом, обещал не лишать бунтовщиков аккредитации и просил прощения за то, что погорячился. В Верховной раде в тот же день приняли решение о создании временной следственной комиссии по расследованию случая с избиением Соделя и Сницарчук.
Но сотрудники СМИ все равно не верят, что расследование пойдет как надо, и готовят большой митинг. Вчера несколько журналистов разбили палатку возле здания МВД. Туда уже прибыли сотрудники представительства Еврокомиссии на Украине и посольства США, а также депутат от «Свободы» Юрий Сиротюк. Журналистам уже пригрозили административным штрафом. «Ребята в белых рубашках, не представляясь, начинают драться», – написала в Facebook журналист Юлия Банкова. Но уходить все равно никто не собирается.
В России случаи насилия над журналистами происходят там и тут. В последний раз у нас журналисты единым фронтом требовали расследовать избиение Олега Кашина: стояли с пикетами на Петровке, устраивали «митинг читателей, зрителей и слушателей», выпускали боевой листок «Кашинъ». Но разбитая губа – это, на минуточку, не отломанный палец Олега Кашина и тем более не избитый до полусмерти Михаил Бекетов (за которого, кстати, заступались скорее экологи, чем журналисты). Каждое проявление гражданской позиции у журналиста сопровождается в России бурными дебатами: а стоит ли, а этично ли? О том, почему на Украине все не так и откуда взять журналистскую солидарность, Slon поговорил с самими журналистами – как украинскими, так и российскими.
«Никто не хочет, чтобы через год такое поведение милиции с моими коллегами стало нормой»
Пострадавшая Ольга Сницарчук рассказала, как именно она оказалась в центре драки и какую роль выполняла милиция. Она благодарна коллегам, проявившим солидарность, но считает, что журналисты заступились не за нее, а за собственное будущее. По ее мнению, случаи насилия против журналистов становятся все более распространенной практикой.
В ту субботу в центре Киева проходило одновременно несколько акций разных политических сил. Митинги подходили к концу, а мы с моим мужем вышли с одного из них и увидели драку: какие-то молодчики в спортивных костюмах колотили людей, а на это все спокойно смотрели милиционеры. Мы стали все снимать: муж на фотоаппарат, я – на мобильный телефон, потому что не смогла дозвониться до оператора. Молодцам не понравилось, что их снимают, и они стали бить по камере, выкрикивать матом угрозы. После первого удара по камере мой муж закричал: «Милиция, милиция!» Милиционеры его услышали – и тут же отвернулись в сторону. Молодые люди стали вести себя еще активнее: плевали в нас, обливали водой. Меня повалили на землю, я упала, выронив мобильный, который разбился. Тогда мой муж укрыл меня своим телом, и когда нас избивали, все удары получил он. Я боялась, что он может остаться без органов. Один из бьющих задел кулаком кнопку «запись» на камере, лежавшей на земле, и она стала записывать: именно на этих кадрах потом можно было увидеть, как за нашим избиением безучастно наблюдают милиционеры. Один из них, когда я просила его помочь, произнес фразу: «Да ну и что, что ты журналист!»
А дальше началось удивительное. Все милиционеры, включая руководство, выступавшее на парламентской трибуне, заявляли, что они не бездействовали, и уверяли, что ничего такого в нашем избиении не было. Хотя было видео, и милицию вызвали сотрудники скорой помощи, когда мы им сказали, что было нападение на журналиста. При этом, когда милиционеры приехали, они отказывались зафиксировать, что я журналист. «Зачем вы акцентируете, что вы журналист, хотите особенного отношения?» – укоряли они меня. Я им отвечала, что знаю о существовании статьи 171-й в УК, которая наказывает за препятствование деятельности журналиста. Что такое избиение и выбивание камеры, как не препятствование? Позже состоялась встреча с премьер-министром Азаровым, на которой неожиданно появился и глава МВД. Он утверждал, что ему «не очень удобно слышать» про бездействие его подчиненных. Когда я ему сказала, что он врет, министр ответил, что в его ведомстве «уже установили сотрудников, которые проявили нерешительность». Но вообще-то все полицейские тогда проявили решительную нерешительность.
Я даже не ожидала, что коллеги так отреагируют на случившееся, и неутомимо продолжаю благодарить их за это. В тот же день, пока меня не выпустили из больницы, наши журналисты собрались под стенами МВД, а когда кончились выходные, продолжили требовать расследования этого дела: встали с плакатами на заседании кабинета министров. Все проявили и продолжают проявлять удивительную солидарность. Думаю, во-первых, это вопиющий случай. Во-вторых, никто не хочет, чтобы через год такое поведение милиции с моими коллегами стало нормой. В последнее время нападения на журналистов принимают все более агрессивный характер. Если журналистское сообщество пропустит этот случай – такая реакция на избиение журналистов может стать нормой. Физическое наступление на свободу слова усиливается – четыре года назад никто о таком и подумать не мог. Конечно, за это наступление ответственность несет прежде всего власть, но с властью ее должны разделить и все остальные политические силы, которые вышли на митинги в центре Киева в тот злополучный день.
«При Януковиче изменилось, наверное, абсолютно все»
Журналист информационного агентства УНИАН Анастасия Береза в акции в кабинете министров не участвовала, но постояла в пикетах. Она утверждает, что акцию с плакатами поддержал весь цех, – и это было единственным способом добиться реакции от властей.
В последние два года постоянно происходят случаи, когда охрана какого-то министра, телохранители высокопоставленного чиновника позволяют себе физические действия против журналистов. Эта ситуация стала для нас последней каплей. Человек бил журналистку ногами в то время, когда она работала. Мы хотим, чтобы он был наказан, не важно, кто это. Не потому, что мы считаем себя какими-то привилегированными особами. Но попытка помешать журналисту делать свою работу – это попытка помешать людям получить информацию. У людей должно быть это право, и государство должно его защищать. Без солидарности этого не добиться.
Мы понимаем, что если мы сегодня не заступимся за коллег, то завтра-послезавтра нас будет некому защищать. Вчера мы сделали очередную акцию под окнами кабинета министров, и премьер позвал нас к себе. На той встрече был и министр внутренних дел, который с момента избиения ни с кем из журналистов не общался. Смешно это считать победой, но это какой-то результат, какая-то обратная связь все-таки. Сколько мы ни проводили акций, обращенных к президенту, нас никогда не слышали.
В мероприятии с листками участвовали не самые активные журналисты, не звезды, это были обычные ребята, которые до этого никогда не принимали участия ни в каких акциях. Они делали это не для того, чтобы пропиарить себя, а чтобы защитить цех. И весь наш цех поддержал их. Если кто-то и писал в Facebook, мол, это не журналистская работа, то это были не журналисты. Среди журналистов таких разборок нет. Мы одна команда. И мы все хотим, чтобы человек был наказан.
При Януковиче изменилось, наверное, абсолютно все. Сильнее всего, конечно, пострадало телевидение: владельцы крупных видеохолдингов не хотят ссориться с Януковичем. В интернете пока еще остается свобода, но на телевидении у нас нет больше критики президента, хотя еще есть программы с прямым эфиром. Мы почувствовали цензуру абсолютно со всех сторон – нападают на журналистов, пытаются ограничить наш доступ к информации: не отвечают на запросы, не проводят пресс-конференции. Например, в кабинете министров мы раньше могли задавать вопросы, а сейчас мы сидим даже на другом этаже.
«Они сами объединили против себя журналистов»
Журналист Мустафа Найем, автор расследований «Украинской правды», а в прошлом – редактор ток-шоу Савика Шустера и ведущий ежедневной программы «Сегодня. О главном» на канале ТВі, сам подвергался нападениям. Летом 2012 года, по его свидетельству, Найема избила охрана одного из делегатов съезда Партии регионов, но милиция отказалась возбуждать дело. Сейчас он стал одним из организаторов волны протеста работников СМИ.
Я был первым человеком, кому позвонил Влад [Содель, пострадавший журналист «Коммерсанта»], когда это случилось. И я начал звонить всем, кому мог, и из власти, и из оппозиции. Начался шум, через час мы с ребятами организовали первый пикет возле МВД. В СМИ сначала об этом никто не говорил – все писали о митинге, что оппозиция не выдвинула единого кандидата. Потом журналисты собрались у МВД, Оля написала заявление, и возбудили дело по статье «хулиганство». Я знаю на собственном опыте, что это означает: либо никого не найдут, либо найдут, но это все равно закончится ничем. Мы требовали переквалифицировать на 171-ю. Только потому, что мы там собрались, в тот же день переквалифицировали на 171-ю. Это первый раз за последние три года, когда по этой статье заводят дело.
В понедельник журналисты снова собрались у МВД, написали открытое письмо и к власти, и к оппозиции с тем, чтобы они создали временную общественную комиссию. Но глава МВД вместо того чтобы объяснить, что произошло, пришел в парламент и озвучил какие-то шокирующие вещи. Он заявил, что этих ребят наняла оппозиция. Что Сницарчук находилась там не как журналист, а просто выражала свои политические взгляды. Как он сказал, ее не сбили с ног, а она споткнулась сама… Когда зимой на митинге представителей Партии регионов закидали снежками, они за сутки нашли всех, кто был на митинге, в тот же день вызвали на допрос больше 170 человек, и тут же выяснили, кто кидал. А тут есть видео, свидетели, но человека нашли и тут же отпустили. Полиция стояла там, все видела и никого не задержала.
Получилось, что они сами объединили против себя журналистов. Если бы министр тогда извинился: политика политикой, а женщин бить нельзя, журналистов быть нельзя, мы бы действовали иначе. И на следующий день журналисты появились в кабмине с плакатами. Министр, хотя его никто не оскорблял, не было даже лозунгов политических, лишил этих ребят аккредитации. За три года оппозиция ни разу не заступилась за журналистов, максимум делала какие-то заявления, расследований ни разу не требовала. Мы и не надеемся, что оппозиция сможет нам помочь. Мы хотим, используя этот резонанс, добиться, чтобы «предохранитель» появился. Мы готовим большую акцию, но пока не решили, будет ли это митинг.
Последние три года очень сплотили журналистов. Появилось объединение «Стоп Цензуре!». Прошлой осенью Рада рассматривала закон о диффамации, и это вызвало очень, очень большой резонанс – у журналистов, а не у оппозиции. И впервые журналисты, о которых я никогда не думал, что они сядут за общий стол, объединились, объединилось очень много изданий. В течение недели главные журналы страны вышли с белыми обложками. Был бойкот авторов этого закона. Были общие митинги, на которые журналисты ходили как участники. И тогда впервые все поняли, что когда дело касается цеха, надо выходить. И автор-депутат отозвал свой закон. Сейчас журналисты снова чувствуют, что дело касается цеха в целом.Все инфоповоды, связанные с митингами власти и оппозиции, потонули в этом потоке новостей о протестах журналистов. Даже те каналы, которые сначала проигнорировали этот скандал, потом тоже о нем рассказали. Произошел какой-то маленький перелом.
У Партии регионов искренне нет понимания, что нужна независимая журналистика как институт, для них СМИ – это инструмент политической борьбы. В 2005 году Ющенко выиграл выборы в большей степени благодаря журналистам. Во времена Ющенко сторонники Януковича думали, что журналисты – это рука Ющенко, хотя журналисты сделали больше, чем кто бы то ни было, чтобы Ющенко ушел, и даже документы, по которым потом посадили Тимошенко, опубликовали журналисты. Но у регионалов осталось понимание, что этот класс когда-то поддержал Ющенко. Они по-прежнему думают, что журналисты ангажированы, проплачены, они не воспринимаются как некая независимая сила. Когда губернатор называет журналистов «говнометчиками», посылает их прямо на камеру, это маразм».
«Премьер просил таких акций больше не проводить»
Журналист информагентства «ЛигаБизнесИнформ» Наталья Тарасовская участвовала в акции в кабинете министров. Она считает, что закручивание гаек в СМИ приводит к обратному результату – журналисты начинают митинговать и объединяться.
Премьер попросил таких акций больше не проводить, сказал, что у нас есть и другие способы донести свою позицию. Но, наверное, без акции ничего бы не было. И журналисты, которые принимали участие в ней, понимали, что лишение аккредитации – это не так и страшно. У нас часто журналистские акции проходят под окнами Верховной рады, кабинета министров, но я не помню, чтобы они приводили к такой быстрой реакции. Премьер как-то раздвинул свой график, нашел время для этой встречи. Уже это я считаю результатом.
Мы планировали акцию буквально с вечера, не было долгой подготовки, у нас были напечатаны эти десять табличек. Вечером, накануне заседания кабинета министров, коллеги рассказали, что там планируется, и я, конечно, согласилась. Я думала, многие не согласятся, потому что они в правительственном пуле, но даже люди из пула согласились буквально сразу же. Провластные политики нас назвали псевдожурналистами, но среди коллег, по крайней мере тех, с чьим мнением я считаюсь, никто нам претензий не высказывал. Для меня было важно, что это была молчаливая акция, из-за которой не был бы нарушен порядок.
Десять человек, которые участвовали в акции, это десять простых журналистов. И никто из этих десяти никоим образом не пострадал в редакции – руководства редакций встали на нашу сторону. После акции у многих ее участников были разговоры с их начальниками, но те просто упрекали, что вроде неплохо было бы предупредить их заранее, но не возражали против самого поведения на заседании кабмина. Нам сказали: насколько для вас допустимо смешивать профессионализм и гражданскую позицию – это ваше дело. Но я считаю, что мы заступались за профессию.
Журналисты проявили солидарность потому, что мы все видим неправду, и с ней не хочется соглашаться. Мы выбрали хороший, на мой взгляд, формат акции, не крикливый и вызывающий, а максимально подходящий для того, чтобы донести свое мнение. На акции в правительстве не было маститых журналистов, а были трудяги, которые в том числе каждый день ходят на митинги вроде того, где произошел инцидент с избиением журналистов, и нам вновь придется выходить на такие митинги. Кроме нас самих, за нас никто не вступится. Многие говорят, что нельзя путать работу и политическую активность, но наш посыл касался именно требования уважать профессию. Не хочу влезать в политику, но, по-моему, всем ясно, что в сложившейся ситуации виноваты власти страны. Конечно, мы почувствовали и какую-то поддержку оппозиции, и очень хочется надеяться, что это был не просто тот случай, на котором она попиарилась.
«Я с 2010 года второй раз увольняюсь из-за цензуры»
У нас журналистский круг гораздо уже, чем у вас, друг друга все знают. Количество солидарных друг с другом журналистов в России, может быть, такое же, как на Украине, просто нас в целом меньше. У нас был случай: журналисту разбили голову и отказались открывать дело по 171-й статье – мы протестовали, но не так сильно. Сейчас история повторилась, и нас уже возмутило сильнее.
Я с 2010 года второй раз увольняюсь из-за цензуры. В первый раз – сразу же после прихода Януковича, с национального государственного телеканала, теперь опять. Вроде профессионалы у нас есть, но от нас требуют сухого освещения деятельности чиновников, нет места для критической точки зрения. На больших телеканалах популярны развлекательные шоу, а расследований деятельности власти нет. Если они где-то и публикуются, то только в интернете. Оппозиция у нас присутствует на телеэфире, но ее показывают как кучку маргиналов. На большие ток-шоу приглашают главных представителей от партии власти, а от оппозиции каких-то неизвестных странных людей, а не лидеров, и это превращается в фарс без конструктива.
«В этой тусовке если обидели своего, то тусовка уже не расколется»
Корреспондент радиостанции «Эхо Москвы» на Украине Сакен Аймурзаев считает, что украинские журналисты перегибают палку, поскольку ситуация со свободой слова в стране не так плачевна, а вот российским коллегам как раз стоило бы перенимать их методы.
Откровенно говоря, я считаю, что не совсем корректно для журналистов использовать подобные методы, если мы говорим об акции в кабмине. В украинском журналистском сообществе считается абсолютно нормальным демонстрировать свою гражданскую позицию, используя профессиональный статус. На пресс-конференциях президента журналисты регулярно надевали маски Януковича, футболки «Стоп цензуре!», а мне это всегда казалось выпадением из жанра. Журналист потому и имеет доступ к телам ньюсмейкеров, что он журналист, а не активист. На Украине для журналистов, оппонирующих власти, а именно они сейчас активно занимаются защитой избитых коллег, эта грань очень условна. У нас есть немало других способов донести свою позицию – и на Украине, и в России.
Украинские журналисты занимались активизмом еще при Кучме, а пиком была, конечно же, «оранжевая революция», когда журналистские коллективы делились ровно на две части – за Януковича и за Ющенко. Этот водораздел на «своих» и «чужих» существует до сих пор. Многие из тех, кто сидит в палатке у офиса МВД, мои друзья и товарищи, я их уважаю как профессионалов, но я им говорю, что будь я украинским журналистом, я бы с ними не солидаризировался. Приносить таблички на заседания кабмина кажется мне странным. Тут не существует железобетонной стены между чиновником и журналистом, как в России. Делать вид, что ситуация настолько отчаянная, это преувеличение.
В России другая ситуация и другая культура общения журналистов с властью, другая история, в которой не было демократической «оранжевой революции». И я готов понять тех российских коллег, кот выходили с пикетами за Олега, – я сам бы вышел, если бы был в Москве. В условиях жестокой зимы можно прибегать к каким-то другим способам. Хотя за последние три года тут тоже похолодало. ТВ стало тотально контролироваться властью, и той былой свободы, когда даже на государственных каналах можно было позволять себе вольности, уже нет. Многие журналисты сидят без работы. Но это связано не только с режимом, но и с особенностями украинского медиарынка, который остается слегка скудным и провинциальным по сравнению с Москвой.
Украинские журналисты, наверное, слишком перестраховываются, а российские в этом смысле более равнодушны. Вот эта тусовка «своих», что Доренко называет «сектой», на Украине, как мне кажется, более тесная. Есть понятие «медиасрача», который разделяет сообщество по пустяковым поводам, в Москве такое часто происходит. Тут тоже люди ругаются, но эти скандалы менее эмоциональны. В этой тусовке если обидели «своего», то тусовка уже не расколется. В этом смысле российским СМИ можно учиться цеховой солидарности. Когда депутаты Верховной рады вели себя по-хамски с журналистами, их коллеги даже прибегали к бойкоту. Этому надо учиться – не пожимать руки тем, кто ведет себя плохо по отношению к коллегам.
«Чтобы добиться солидарности, нам надо ждать какого-то совсем очевидного ада»
Российский журналист Олег Кашин считает, что у русских вообще и у русских журналистов в частности плохо развита способность к состраданию, и удар по одному не воспринимается как удар по всем. В России, по мнению Кашина, неправильно поняли западный стандарт журналистской объективности, поэтому у нас не бывает бойкотов.
У нас был такой случай, по-моему, один, когда в Минске года три назад корреспондентов «МК» не пустили после злой статьи про Лукашенко. Наш президентский пул во главе с Колесниковым не пришел на пресс-конференцию Лукашенко. Но это как раз тот случай, когда можно выйти на Красную площадь и сказать, что Рейган – дурак. Бороться с Лукашенко прикольно, за это ничего не будет. В начале 2010 года я предлагал коллегам игнорировать любые акции «Росмолодежи» и движения «Наши» после того, как появились эти ролики с Катей Муму, в которых мелькал в том числе Фишман. Мне казалось, что если люди нападают на видного представителя журналистского сообщества, это стоит какой-то реакции. Но я не нашел поддержки абсолютно. Мне все говорили: ну как же так, они наши ньюсмейкеры, мы будем про них писать, потому что люди должны знать правду. Всегда обычно в это упирается любой бойкот и любая солидарность.
Мы травмированы превратно понятым западным стандартом объективности, что журналист не может быть участником какого бы то ни было политического процесса. Иногда это играет злую шутку. Когда в конце 2011 года уволили Максима Ковальского за абсолютно журналистское высказывание – не за джинсу, не за срыв дедлайна, а за публикацию, это тоже, наверное, стоило какого-то межгазетного выступления в знак протеста. Все покивали: может быть, и действительно не прав, это была хулиганская акция. И мы получили дальнейшую гребаную цепь.
Журналисты должны выходить с плакатами в тех случаях, когда деятельность госструктуры, или даже не госструктуры, наносит удар буквально по интересам журналистского сообщества. У нас нет этой логической цепочки: удар по одному журналисту – это удар по всем. Здесь происходит сбой. И прошлогоднее возрастное маркирование, и закон о клевете тоже могло вызвать протест, аналогичный украинскому. Но у нас так не принято. В 1990-х, в августовский путч, а потом после убийства журналистки в Калмыкии, после попытки Верховного Совета захватить газету «Известия», выходила «Общая газета», которую, объединившись, выпускали разные редакции. Но это было наследие советской солидарности.
Когда месяц назад хоронили журналиста Михаила Бекетова, на кладбище было меньше полусотни человек, в основном местных, а в «Домжуре» прощание свернули часа на три раньше заявленного времени, потому что никто не пришел. Это цинично прозвучит, но чтобы добиться солидарности, нам надо ждать какого-то совсем очевидного ада, который всех встряхнет. Общим местом стало говорить, что у русских плохо развита эмпатия, способность переживать чужие чувства, надо ее в себе воспитывать. Даже убийство Политковской собрало маленький митинг, на который из известных журналистов пришел только Познер.
«Хождения с плакатами я не понимаю ни в Киеве, ни в Москве»
Хочу сообщить украинским коллегам, почему на нашем сайте не висит большая черная орясина про закон о клевете, как на некоторых других сайтах. В России тоже недавно вернули клевету в Уголовный кодекс. Ни до декриминализации клеветы, ни при ней, ни после никто из журналистов не подвергся сколько-нибудь серьезным преследованиям за это странное преступление. <…> У власти, склонной к беззакониям, есть миллион способов заставить журналиста замолчать. Его можно посадить за подброшенные наркотики, избить, даже убить. Все это – проще и дешевле, чем пытаться доказать в суде, даже необъективном, клевету, то есть злонамеренное распространение лживой и порочащей информации. <…> Законы о клевете – жалкие пугалки, цель которых – побудить журналистов к самоцензуре. Я отказываюсь принимать их всерьез и одновременно осознаю профессиональные риски, которым добровольно подвергаются журналисты в рамках своего ремесла.
Сегодня Бершидский тоже не поддерживает методы журналистов, которые протестуют с палатками и плакатами. По его мнению, у журналистов есть свои методы борьбы с несправедливостью.
Журналистская солидарность на Украине и правда развита. Журналисты охотно выходят с плакатами в поддержку друг друга. Мне, правда, всегда казалось, что митинговать и устраивать акции – это дело активистов, а не журналистов. Журналисты и так имеют широкий доступ и к массам, и к чиновникам, которые, по идее, читают их тексты. А вот тексты – они, что у нас, что на Украине, как-то не очень часто имеют эффект. Видимо, такие тексты, что эффекта нет. Я считаю, что журналистам не надо ходить митинговать. Им надо писать о том, как другие митингуют. Или о том, что творится какая-то несправедливость.
А насчет того, что украинские солидарнее российских, – так на Украине политика есть до сих пор, и жива память о по-настоящему действенных уличных протестах. Поэтому там не только журналисты, а и вообще люди склонны к таким действиям. Просто лично мое мнение – у журналистов есть гораздо больше возможностей привлечь внимание, чем у нежурналистов. Поэтому хождения с плакатами я не понимаю ни в Киеве, ни в Москве.
[Вопрос: что изменилось в СМИ при Януковиче?]Да ничего особенного, пожалуй. Медиарынок на Украине хилый, но не репрессивный. Не чаще и не реже происходят избиения. Экономическое давление – не совсем понимаю, что это такое».
***
Сейчас участники «журналистского майдана» сообщают, что они уже составили график дежурств у палатки на ближайшие три дня, – как днем, так и ночью. Там остаются десять человек – «десять активистов», как называет их Наталья Тарасовская из «ЛигаБизнесИнформ». В палатке – портативное зарядное устройство, термос с кофе и чаем, апельсины, теплоизолирующие коврики и дружественная, по ее словам, атмосфера. Насчет атмосферы Тарасовская тут же признается, что эта акция все же расколола журналистов: не все уверены, что нужно в такой степени демонстрировать свою позицию. Возможно, ставить палатку для журналиста – это уже перебор. Милиция наблюдает за журналистами издали и пока никого не трогает.
Материал подготовлен при помощи Илья Шепелина.
