Росток. 1992 год

«Они слоняются весь день без дела. Что-то лопочут по-своему, а мы даже не можем понять, что они говорят. Их женщины с колясками (а детей-то нарожали!) занимают все места у подъездов. Прямо на газонах в туалет ходят. Мы боимся, что нас ограбят. Наши дети не могут пройти в школу, чтобы не наткнуться на мигранта, – а мало ли что у этого мигранта на уме», – жалобы жителей немецкого города Росток местным журналистам и политикам в начале 1990-х были неотличимы от типичных жалоб жителей московского Бирюлева.

Схожесть событий этим не ограничивается. Как и в Бирюлеве, в немецком Ростоке причиной жестоких столкновений стало недовольство местных бедных жителей соседством с социально близкими, но культурно чуждыми мигрантами. Как и в Бирюлеве, стихийные выступления радикалов привели к полномасштабному погрому при полной поддержке местного населения. Сотни полицейских, участвовавших в разгоне беспорядков, были ранены, общежитие мигрантов сожжено. Как и в Бирюлеве, долгое бездействие федеральных властей (или даже сознательное провоцирование событий) стало важным фактором эскалации конфликта. Как и после событий в Бирюлеве, власти не знали, что именно можно противопоставить выступлениям горожан: жесткую реакцию или примирительный (антимигрантский) компромисс.

Табор идет на восток

Итак, чтобы понять, что произошло в прошедшие выходные на южной окраине Москвы, стоит пристальнее присмотреться к событиям, произошедшим чуть больше двадцати лет на северо-востоке только что объединенной Германии. Город Росток – достаточно крупный, по немецким меркам, населенный пункт. На момент событий, летом 1992 года, в Ростоке проживало около 240 тысяч человек. Этот старый ганзейский город на побережье Балтики превратился при ГДР в крупный порт (население выросло в два раза с 1935 года, и в четыре – с 1945 года). Тысячи его жителей, испытавшие после объединения Германии эйфорию, почувствовали себя через какое-то время проигравшими – их предприятия стали закрываться, а западные братья-немцы не спешили встречать с раскрытыми объятьями своих вновь обретенных восточных соотечественников с их смешным выговором.

Неудивительно, что самым простым раздражителем для жителей Ростока стали проживающие в городе мигранты. Количество мигрантов – прежде всего, беженцев – стремительно росло начиная с 1970-х годов по всей Западной Германии. Если в 1972 году в ФРГ было подано 5,2 тысячи заявок на получение статуса беженца, то в 1986-м их было 99,6 тысячи, а в 1992-м – уже 438 тысяч. Начиная с 1990 года, когда бывшая территория ГДР была присоединена к ФРГ, беженцев стали активно размещать в бедных регионах Восточной Германии.

Одним из центров приема беженцев стал восточногерманский Росток. Хотя в городе жило всего около 1700 иностранцев, значительная их часть проживала в небольшом районе Лихтенхаген, в многоэтажках спальных кварталов города. Около половины мигрантов в Ростоке составляли восточноевропейцы, остальные иностранцы были кубинцами и вьетнамцами (швейная промышленность ГДР активно завозила граждан этих стран, и многие из них остались в стране после объединения Германии), а также беженцами из Африки. В Лихтенхагене собрались преимущественно беженцы и вьетнамцы.

С начала 1992 года в некогда жилом многоэтажном доме в Лихтенхагене Ведомство по делам беженцев начало размещать иностранцев из стран Азии и Африки, а также румынских цыган. Бедная восточногерманская провинция рассматривалась как наиболее подходящая территория для размещения нежелательных иностранцев. Плотность населения здесь была в среднем ниже, чем на западе страны. Восточные регионы считались менее важными, немного «чужими» и обязанными Западной Германии, поэтому должны были потесниться.

Ведомство по делам беженцев сознательно размещало цыганских беженцев в полевых условиях: прямо в палатках на газоне рядом с многоэтажным домом-общежитием. Чтобы не создавать фактические условия «постоянного проживания» (дававшие беженцам больше прав), на газоне было запрещено устанавливать стационарные туалеты. В результате около трех сотен румын справляли нужду, где придется. В середине июня санитарные врачи отправили мэру города письмо, в котором назвали ситуацию недопустимой и предупредили о высокой опасности эпидемий.

Под аплодисменты бабушек

Сигналы о том, что местные жители раздражены до предела, начали поступать еще за несколько месяцев до погрома. На протяжении всего лета в Ростоке происходили стычки местных скинхедов с мигрантами. Массовые драки и попытки поджечь общежитие происходили и в Ростоке, и в окрестных городах. За несколько месяцев неонацисты распространили в городе не менее 100 тысяч ксенофобских листовок. В августе местные газеты писали о планах неонацистов «навести порядок» в местах проживания мигрантов. Местные жители, утверждали неонацисты, «будут смотреть на нас из окон и аплодировать».

В реальности так и произошло. К вечеру субботы 22 августа (выходные дни, как и в Бирюлеве) вокруг общежития беженцев собралось около 200 радикальных молодых людей, начавших скандировать «Германия для немцев! Иностранцы – вон!». За пару часов толпа выросла до 2 тысяч человек. Молодежь начала разбивать бетонные плиты тротуаров и кидать куски бетона в окна общежития. Прибывший на место взвод из 30 полицейских без спецсредств спешно отступил, потеряв один легковой автомобиль. Получить реальную поддержку (например, водомет) полицейским удалось лишь к двум часам ночи. По итогам ночного столкновения полиция отчиталась о тринадцати раненых со своей стороны. Около десятка задержанных радикалов к утру были отпущены.

В воскресенье столкновения продолжились. К месту приема беженцев приехали неонацистские активисты из соседних городов Германии. Полиция подтянула свежие силы из Гамбурга. Около тысячи молодых радикалов рыскали вокруг домов, а еще тысячи две зевак, включая женщин в возрасте и матерей с детьми, активно приветствовали действия боевиков, встречая аплодисментами каждый удачный бросок камня в окно дома мигрантов.

Следующие сутки стали самыми позорными в новейшей истории Ростока. Именно тогда была сделана знаменитая фотография, обошедшая все немецкие и европейские газеты: пьяный пузатый немец в спортивных штанах, по которым расплывается предательское темное пятно мочи, вскидывает руку в гитлеровском салюте. Толпа радикалов не расходилась в течение всего дня. Полиция оставалась в меньшинстве. Несмотря на наличие нескольких водометов и разрешение применять дубинки, полицейским не удалось поставить ситуацию под контроль.

Хотя в течение первой половины понедельника полиции удалось эвакуировать пункт приема беженцев, общежитие вьетнамских мигрантов оставалось незащищенным. К восьми часам вечера радикалы начали штурм здания, в котором находились десятки детей и женщин, в том числе беременных. В половине десятого неспособная справиться с толпой полиция отошла от здания и заняла выжидательную позицию на мосту, в нескольких сотнях метрах от бушующей толпы.

Сразу вслед за этим под одобрительные крики собравшихся местных жителей (толпа домохозяек все еще насчитывала тысячи две человек) радикалы начали забрасывать общежитие бутылками с зажигательной смесью. В толпе звучали радостные вопли: «Мы вас зажарим!» В архивах немецких телеканалов можно найти записи телефонных звонков отдельных жителей Ростока в полицию и пожарным. «Тут толпа в несколько сотен человек! Полиция ничего не делает! Они подожгли дом, в нем люди! Срочно присылайте сюда полицейских и пожарных!» – кричит срывающимся голосом в трубку немец.

Пожарная часть Ростока действительно выслала к дому расчет, но погромщики просто не пропустили его к горящему дому. Полиция продолжала стоять в отдалении от пылающего общежития. Лишь к одиннадцати вечера под прикрытием полицейских водометов пожарным удалось пробиться к зданию и потушить пожары. Еще через несколько часов ситуация успокоилась.

Вовремя возглавить

Прямым ответом немецких властей на погром в Ростоке стал компромисс руководства страны с правыми радикалами. Министр по делам семьи и молодежи в правительстве Гельмута Коля Ангела Меркель лично встретилась со скинхедами из Ростока и обсудила с ними проблемы местной молодежи. Уже к июлю следующего года миграционное законодательство ФРГ было резко ужесточено, чтобы значительно сократить количество мигрантов, претендующих на статус беженца. В частности, статус беженца стало невозможно получить в том случае, если мигрант прибыл в Германию транзитом через любую страну Европы. Кроме того, на статус беженца стало куда сложнее претендовать выходцам из стран, где не идут открытые военные действия.

Сторонники теорий заговора до сих пор всерьез обсуждают вероятность того, что погром в Ростоке был спровоцирован правящими кругами, заинтересованными в ужесточении миграционного законодательства. По мнению сторонников этой версии, успехи праворадикальных партий на местных выборах (в Бремене, Шлезвиге-Гольштейне и Бадене-Вюртемберге правые радикалы получили в 1991–1992 годах от 6,2% до 10,9% голосов и прошли во все местные парламенты) испугал правящую верхушку. Чтобы выбить у радикалов почву из-под ног, власти якобы спровоцировали погром в наиболее слаборазвитом регионе страны и провели после этого антимиграционное законодательство, украв таким образом избирательную базу у радикалов.

Такая версия кажется излишне изощренной. Новый тип европогрома – с нападением не на постоянно проживающее в стране этническое меньшинство, а на недавно прибывших мигрантов, концентрированно живущих в социально проблемных кварталах, – оказался очень легко провоцируем. Выяснилось, что для начала погрома достаточно самых простых условий. Местные жители должны быть социально фрустрированы, молоды, готовы к определенной степени насилия и иметь достаточно свободного времени. Мигранты должны проживать компактно: желательно в одном доме – чтобы погромщикам было удобно концентрировать свои силы, и разительно отличаться внешне от местного населения. Наконец, бездействие властей и организационная безалаберность (пресловутое отсутствие туалетов в лагере мигрантов!) должны наглядно создавать в глазах местных жителей образ мигрантов как разрушителей и без того хрупкой социальной ткани города. Когда эти условия создаются в одном месте, простой нерешительности полиции или недостатка сил достаточно для начала полномасштабного погрома. Единственным выходом из которого станет заключение с радикалами компромиссного мира – с интеграцией их требований в политическую повестку дня.