Ультраправые наконец-то пришли за Евросоюзом. После четырех дней голосования европейцы подсчитали бюллетени и ужаснулись сами себе: впервые в истории послевоенной Европы тексты про победу ультраправых оказались пригодны для публикации не только до выборов в качестве страшилки, но и после, как описание уже реальных событий. Мировые СМИ теперь завалены рассказами о землетрясении в европейской политике, и все ждут, что со дня на день из ЕС начнут депортировать всех черных и мусульман, запретят гей-браки, а возможно, вообще распустят Союз по-быстренькому, как-нибудь ночью, во время банкета в Булонском лесу. 

Но в реальности, если поскладывать кресла в Европарламенте, почитать партийные программы и послушать отзывы ультраправых лидеров друг о друге, то возникают серьезные сомнения не только в их победе, но и в том, что «европейские ультраправые» вообще существуют как какая-то политическая общность. А весь их шумный триумф – это так, небольшая дробина, которая не способна оказать никакого серьезного влияния на неповоротливого слона ЕС. 

Три из двадцати восьми

Начать хотя бы с того, что в действительности ультраправые партии победили всего в трех странах из 28, входящих сейчас в ЕС. Все три страны – Великобритания, Франция и Дания – далеко не последние, но все равно даже вместе взятые остаются в Евросоюзе абсолютным меньшинством хоть по населению, хоть по ВВП, хоть по количеству положенных им кресел в Европарламенте. 

Датчан, которым даже за победу полагается всего четыре места в Европарламенте, в принципе можно не брать в расчет – в этой махине размером 751 депутат они не выходят за пределы статистической погрешности. А вот французы и британцы – это уже серьезнее. Вместе Партия независимости Великобритании и Национальный фронт получают целых 48 мест, что может стать хорошей основой для влиятельной фракции евроскептиков. Только они ею никогда не станут, потому что лидеры этих партий – Найджел Фарадж и Марин Ле Пен – не любят друг друга еще больше, чем Евросоюз. 

Обе партии хотя и называются ультраправыми, но в своих программах практически не совпадают. Фарадж пытается строить из своей партии европейский аналог американских республиканцев: бороться за низкие налоги, за сокращение госрегулирования, за конкуренцию везде, где только можно, и за национальный суверенитет. Он даже за иммиграцию из третьего мира – лишь бы мигранты были трудолюбивые и образованные, а не пожиратели социальных пособий. А Марин Ле Пен не нужна никакая иммиграция вообще, зато ей нужно бесплатное то, бесплатное сё, и чтоб только для французов. 

Объединиться они не могут, о чем сами прямо заявляли накануне выборов. Их избиратели не поймут такого союза между политиками прямо противоположных взглядов во всем, кроме ненависти к ЕС. Ну в чем Фарадж, для которого ЕС плох тем, что мешает Британии создавать зоны свободной торговли с другими странами, может сойтись с Ле Пен, которая ругается на ЕС именно что за переизбыток этой самой свободной торговли. Разве что в том, что обе партии могут рассчитывать на успех только на никому не нужных выборах в Европарламент, а на настоящих национальных выборах им опять придется вернуться на третьи-четвертые роли. 

70 лет разницы

Успехи ультраправых в других странах ЕС выглядят еще более беспомощно. Да, теперь партия «Истинные финны» будет иметь в Европарламенте не одно, а целых два кресла. А еще два места достанутся ультраправым «Шведским демократам». И известный евроскептик, бывший президент Чехии Вацлав Клаус тоже смог пропихнуть в Европарламент одного депутата от близкой ему по духу Партии свободных граждан. А в Польше ультраконсервативные фрики из Конгресса новых правых смогли получить вообще аж четыре места. 

Но все это такие крохи, что даже если сметать их со всех концов Евросоюза, то все равно в сумме не наберется больше 20–25 депутатов. Что не сильно отличается от результатов прошлых выборов, потому что про успехи ультраправых сейчас говорят везде, но гораздо меньше слышно о том, что они во многом компенсированы их же потерями. Итальянская Лига Севера сократилась с 9 депутатов до 5, антиисламский голландец Вилдерс – с 5 до 4, фламандские националисты – с 2 до 1, а неонацики из болгарской «Атаки» и румынской «Великой Румынии» вообще исчезли из Европарламента. 

И опять же, можно, конечно, называть одним и тем же термином «ультраправые» и «Истинных финнов», и венгерский «Йоббик», но ближе друг к другу они от этого не станут. Скандинавские ультраправые – это просто консервативные партии, которые предлагают бороться с проблемами от неконтролируемой иммиграции вполне цивилизованными методами. Аналогичные методы спокойно используются в других развитых странах, и ничего фашистского в этом нет. А вот венгерские или румынские неонацики – эти настоящие, со списками евреев и требованиями пересмотра границ. Естественно, говорить об объединении политиков, которых разделяют лет так 70 общественного прогресса, не приходится.

Все-все-все, кроме педофилов

Свой весомый вклад в раздувание слухов о невиданном триумфе ультраправых сделали их заклятые враги – ультралевые. Сейчас в Европе кто ЕС не любит, тот и ультраправый, поэтому в общий поток сообщений о наступающих фашистах прекрасно вписались какая-нибудь Греция или Италия, где победили совсем другие люди. Да, занявшие первое место в Греции леваки из Сиризы очень не любят ЕС, но Марин Ле Пен и тем более «Йоббику» они даже руки подавать не станут, где уж там координировать общую антибрюссельскую политику в Европарламенте. 

То же самое с итальянским клоуном Беппе Грилло, который из ничего заработал себе целых 17 мест. Ему, конечно, не нравится сытая бюрократия Евросоюза, но что же в нем ультраправого, когда это чистейший южноевропейский левак. Или новая, созданная только в прошлом году партия «Альтернатива для Германии», получившая сразу семь мест. Эти евроскептики вообще не собираются никуда уходить из Евросоюза – их не устраивает только единая валюта евро, а во всем остальном они довольно типичные правоцентристы. 

Еще ложное впечатление триумфа евроскептиков усилила куча всякой маргинальной мелочевки, которая отродясь не занимала никаких мест в своих национальных парламентах, а тут друг наполучала по одному-два депутата в Брюсселе. Ну что это такое? Пятимиллионную Словакию в Европарламенте будут представлять сразу восемь партий – это на 13 словацких мест. Или в Германии, помимо пяти традиционных парламентских партий и новых борцов с евро из «Альтернативы для Германии», по одному месту получили еще семь штук новых партий. Испания – страна с нормальной двухпартийной системой, но в Европарламент в дополнение к двум главным партиям умудрились проскочить еще восемь штук разной мелочевки. 

Убеждения у этой толпы фриков и маргиналов самые разные. Попадаются, конечно, и евроскептики, но в основном они занимаются гораздо более узкими вещами, типа защиты пиратства в интернете, борьбы за запрет охоты и цирков или за предоставление права голоса на выборах несовершеннолетним детям. Шведские феминистки тоже идут отдельной колонной, только партии педофилов, как назло, нет. 

35 лет без оппозиции

О каком успехе евроскептиков можно говорить, когда около 400 из 751 места получили две большие центристские фракции (правая и левая), которые, возможно, и расходятся по каким-то вопросам в своих родных странах, но в области европейской интеграции занимают, по сути, единую позицию. И позиция эта сводится к тому, чтобы одобрять все, что им предложит Европейский совет, где заседают серьезные люди из национальных правительств. Как они могут отказать Европейскому совету, когда они сами и есть этот Совет? Только там, в Совете, заседает высшее руководство их партий, а у них в Европарламенте – это просто почетная пенсия, синекура или ссылка. 

А если вдруг случится такое, что голосов двух центристских фракций не хватит, то им всегда помогут еще две фракции евроэнтузиастов поменьше – либералы и зеленые. У них в новом составе Европарламента будет в сумме еще сотня с небольшим мест. 

Все четыре эти фракции могут чуть-чуть отличаться друг от друга по каким-то конкретным вопросам, но они едины в том, что чем больше евроинтеграции, тем лучше для Европы. А раз Европарламент занимается вопросами евроинтеграции, то получается, что все 35 лет своего существования он, по сути, работал без оппозиции. Все были согласны, что ЕС – это здорово, и голосовали за. И только сейчас в Европарламенте начинают появляться хоть сколько-нибудь заметные группы евроскептиков, которые со временем могут превратить этот институт в настоящее место для дискуссий. 

В этот раз такого еще не случится: евроскептиков пока слишком мало, а внутренние различия между ними слишком велики. Да и на следующий раз пока особой надежды нет – большинство европейских избирателей на редкость инертны в своих симпатиях. Может быть, лет через 20, и то если к тому времени кто-нибудь еще будет ходить на выборы в Европарламент. Потому что в этот раз был установлен очередной рекорд падения интереса к евровыборам в тех странах, где они не совпали ни с какими другими, а участие в голосовании по закону не обязательно. Во многих странах Восточной Европы явка упала до 30%, в Чехии – до 18%, в Словакии – вообще до 13%. Если так пойдет дальше, то еще несколько раундов, и в некоторых странах кандидатам в Европарламент придется выбирать себя в одиночестве.