Как кончили предшественники Гиркина

Нынешняя пугачевщина на юго-востоке Украины — питательная среда для появления и проявления всевозможных авантюристов, пророков, фанатиков и просто людей без устойчивого места в этой жизни, ухватившихся за шанс из «никем» стать «всем». Соседка России превратилась в площадку для геополитических экспериментов воинственных одиночек, готовых переломить ход истории в нужном направлении.

Всплывают самые необычные персонажи. Скромный реконструктор-чекист Гиркин — самый известный среди них. Со своим отрядом в сорок человек он за полтора месяца изрядно расшебуршил ситуацию на Украине. Но смогут ли православные фундаменталисты, неоимпериалисты и прочие казаки-разбойники добиться своего? Насколько реально им стать той маленькой спичкой, которая разожжет великий пожар?

С одной стороны, группка людей может сделать многое: в 1995 году в Буденновске Шамиль Басаев с отрядом боевиков де-факто выиграл войну, причем в безнадежной для чеченцев ситуации. Но на Украине иные масштабы и иные задачи. «Федералисты» мечтают не о разовой акции, а о том, чтобы инициировать долгосрочные и далеко идущие процессы. Разумеется, история учит, что ничему не учит. Но мы вправе, проанализировав подобные ситуации, сделать кое-какие выводы.

На «фиате» в независимость

Первая мировая война закончилась для Европы крушением империй и переделом границ. В Версале процессу попытались придать некую логику и легитимность, но с самого начала стало ясно, что недовольных окажется больше, чем торжествующих. Карл Поппер, очевидец процесса, говорил, что «самоопределение — это принцип саморазрушения, потому что „освобождение“ народов и меньшинств просто создает больше меньшинств».

Италия числилась в лагере победителей, но «большую четверку» в Версале она покинула, недовольная тем, что ей не выделили важный портовый город Фиуме (ныне Риека в Хорватии), в котором большинство жителей составляли итальянцы. Великий итальянский писатель, герой минувшей войны (ему принадлежала идея и исполнение пропагандистского рейда на Вену через Альпы) Габриэле Д’Аннунцио решил силой восстановить справедливость и откликнулся на зов жителей Фиуме.

Илья Кормильцев писал: «И вот рано утром 11 сентября начинается „поход на Фиуме“. Впереди едет Д’Аннунцио в открытом „фиате“, засыпанном лепестками роз, за ним следуют пятнадцать грузовиков с ардити. По дороге к колонне присоединяются группы солдат, карабинеров и беженцев из Далмации. В километре от границы их пытается остановить командующий экспедиционным корпусом в Фиуме генерал Патталуга. Д’Аннунцио скидывает шинель и демонстрирует генералу грудь, покрытую боевыми орденами: „Если вы сможете прострелить это, то стреляйте“. Патталуга со своими солдатами переходит под командование Д’Аннунцио. В 11:45 12 сентября 1919 года легионеры без единого выстрела входят в город: их встречают колокольным звоном, приветственным ревом сирен и орудийным салютом со стоящих на рейде военных кораблей».

Д’Аннунцио провозгласил присоединение города к Италии, но Рим поспешил откреститься от такого подарка, так как это угрожало новой европейской войной, и ввел блокаду Фиуме. Год поэт ждал, что обстановка изменится, и даже вступил в переписку с Муссолини, тогда еще не диктатором — вполне в духе обращений Стрелкова: «Я в равной степени потрясен вами и итальянским народом... Вы хнычете, в то время как мы боремся... Где ваши фашисты, ваши волонтеры, ваши футуристы? Проснитесь! Проснитесь и устыдитесь...». Но помощи ни от кого не дождался и в годовщину похода, 12 сентября, провозгласил Итальянское регентство Карнаро, известное в России как «республика Фиуме».

Для прокорма Д’Аннунцио разрешил пиратство, а для пиара (основной источник его влияния) делал громкие жесты — Артуро Тосканини стал министром культуры, Конституция нового государства была написана в стихах, а за признанием была послана телеграмма в Москву в Совнарком. Но анархическая и сюрреалистическая республика, куда со всего света стекались авантюристы и прожектеры, не продержалась и четырех месяцев. По договору в Рапалло был создан «Свободный город Фиуме», в котором места для Д’Аннунцио не было. А для того, чтобы поторопить писателя очистить город, итальянский флот обстрелял порт. 2 января 1921 года славная фиумская эпопея закончилась, поэт покинул свою республику на том же «фиате», выпросив амнистию для всех участников похода.

Впрочем, через три года «свободный город» поделили между собой Италия и Королевство сербов, хорватов и словенцев; Фиуме, за исключением пригорода, достался Риму. Однако история на том не закончилась, и с 1945 года он входит в Югославию-Хорватию, а итальянцы из него были изгнаны. Сам Д’Аннунцио после Фиуме тихо угасал в своем имении, оттесненный Муссолини на обочину политики и почти забытый к моменту смерти в 1938 году. Большая часть его наследия канула в Лету — как литературного, так и политического. Судьба Фиуме-Риеки слишком зависела от исторических бурь столетия, чтобы отважный одиночка мог что-нибудь изменить.

Репетиция гражданской войны

Гораздо более громкие последствия имел другой дерзкий рейд, возглавляемый человеком куда менее значимым. В октябре 1859 года реку Потомак из Мэриленда в Виргинию перешел отряд из двадцати человек. Они направлялись в правительственный арсенал в Харперс-Ферри. Отрядом командовал Джон Браун, фанатичный противник рабства, уже прославившийся тем, что порезал в Канзасе своих политических противников. Он планировал спровоцировать восстание негров и тем самым покончить с рабством в США.

Арсенал взяли без особых проблем — его охранял только один часовой. Но вот дальше начались незадачи. «Общий приказ № 1 главнокомандующего Временной армией Харперс-Ферри» не предусматривал конкретики. Два дня вольницы свелись к нападению на пассажирский поезд и захвату заложников из числа окрестных жителей. Подтянувшиеся силы федеральной армии и милиции штурмом взяли арсенал, частично перебив отряд Брауна, а его самого, раненного, захватили в плен.

Полковник Ли (будущий герой Гражданской войны) писал в своем рапорте, что Браун «признает, что он был разочарован отсутствием помощи со стороны как черного, так и белого населения северных и южных штатов. Негры, которых он силой согнал со всех окрестностей, насколько я понимаю, не оказали ему добровольного содействия. Ни один раб, содержавшийся в арсенале, не принимал участия в конфликте, и все они разошлись по домам, как только были освобождены. Результат доказывает, что этот план был разработан фанатиком и сумасшедшим, и он не мог закончиться ничем другим, кроме провала».

Через два месяца Джона Брауна повесили, несмотря на кампанию за его помилование, в которую включились знаменитости вроде Виктора Гюго, но история на этом не закончилась. Его набег породил ожесточенные дебаты в конгрессе и в американском обществе. Южные штаты обвиняли республиканцев с Севера, что это они надоумили Брауна на сумасбродный поступок. Республиканцы открещивались от него, а сам Линкольн назвал Брауна сумасшедшим.

Взаимное недоверие стремительно росло. Страна скатывалась к Гражданской войне, предсказанной за день до смерти казненным: «Я, Джон Браун, ныне абсолютно уверен, что преступления этой греховной страны не могут быть смыты ничем иным, кроме как кровью». 600 тысяч убитых на ней стали зловещим воплощением пророчества Брауна, и отчасти — следствием его акции. Неслучайно северяне шли в бой с песней «John Brown’s Body». Историки США до сих пор спорят: для одних Браун — первый американский террорист, они сравнивают его с Усамой бен Ладеном и Тимоти Маквеем. Для других — благородный идеалист, пусть негибкий и недальновидный.

И Д’Аннунцио, и Джон Браун потерпели поражение, желая вступить в схватку с историей. Клио не любит тех, кто пытается обогнать ее, забежать вперед. Гиркин-Стрелков, возможно, ощущает себя орудием высшего промысла, героем, подталкивающим историю. Но ее изучение убеждает: ничего у него лично не получится. Он может спровоцировать некую роковую последовательность событий, которая скорее погребет его под собой, чем поможет ему достичь искомого — образования Новороссии, или развала Украины, или воссоединения с Россией Донбасса.