Надо ли запретить олимпийский огонь как языческий?

После запрета праздника Нептуна в Воронежской области РПЦ устами дьякона Кураева потребовала запретить неоантичный ритуал зажжения олимпийского огня в Греции.

Несмотря на государственный статус Элладской православной церкви, самих греков этот ритуал в древней Олимпии с обращением к Аполлону и Зевсу ничуть не пугает. Они просто видят в нем красивую арт-церемонию или, выражаясь современным языком, бренд, призванный подчеркнуть, что именно их страна является родиной Олимпиад.

Видеть в этой «молитве» олимпийским богам какое-то «покушение» на христианство – значит низводить само христианство до уровня шоу, только конкурирующего. Блогеры в комментариях у Кураева это сразу почувствовали и остроумно предложили: «Давайте же проводить в России православную христианиаду – соревнование в эффективности молитвы, скорости чтения на церковнославянском, хоровом пении и дьяконоборстве (битвы на кадилах)».

Кстати, эти «битвы на кадилах» уже давно реальны и регулярны в самом главном христианском храме планеты. Просто замечательная иллюстрация «религии любви». И вправду, почему бы не сделать их видом спорта наряду с боксом и вольной борьбой?

Дьякон Кураев вдобавок ничтоже сумняшеся заявляет о «христианском духе начала олимпийского движения». Интересно, ведал ли об этом духе легендарный Геракл, основавший Олимпийские игры более чем за тысячу лет до христианства? Христиане-то как раз и запретили их в IV веке как «языческие». И очень сомнительно, что Пьер де Кубертен, возродивший эти игры в конце XIX века, испытывал особую ностальгию по временам Средневековья, когда олимпийский культ здорового тела считался грехом.

Совсем уж забавно выглядят запугивания Кураева: «На наших глазах идет нарастающая паганизация олимпизма». Простите, но какая может быть «паганизация» того, что было языческим изначально? Скорее уж сегодня можно говорить о нарастающих попытках клерикализации Олимпийских игр – особенно в России, которая лихо сменила свой имидж «лидера мирового коммунизма» на «защитника истинного христианства». На Олимпиадах последних лет российскую сборную официально сопровождают духовники от РПЦ – правда, спортивным победам это не особо помогает…

Для этого клерикального тренда выглядит весьма симптоматичным утверждение консервативного философа Бориса Межуева, высказанное им в недавней статье «Секуляризм атакует»: «Безбожники везде и всегда должны находиться в заведомо привилегированном положении: их нежелание жить в религиозном государстве исторически оправдано, тогда как аналогичное нежелание религиозных людей жить в государстве секулярном, где разрушено традиционное представление о браке и размыты критерии морали, достойно презрения».

Столь истовая критика «безбожников» вообще-то довольно странно звучит из уст выпускника философского факультета МГУ. Неужели ему там не объяснили, что европейские страны стали секулярными еще в начале Нового времени? А в постсовременную эпоху интернета и спутниковой связи проповедь средневекового «религиозного государства» вообще выглядит каким-то нонсенсом. Осталось дождаться того, что российская консервативная философия объявит «еретической» американскую лунную программу «Аполлон» – не потому, что «американцы не были на Луне» (эта советская конспирология уже устарела), а из-за того, что эта программа носила имя «неправильного» бога...

Кстати, здесь есть забавный парадокс. Пару тысяч лет назад похожие слова мог бы произнести и какой-нибудь верный адепт античных культов. Тогда обвиняли в «безбожии» именно ранних христиан – по той причине, что они обходили стороной официальные храмы.

Но к счастью, секулярная история развитых стран давно уже избавила любых «безбожников» от опасения государственных репрессий. Религия признана исключительно частным делом, и никто никому не запрещает в своей семейной жизни придерживаться тех или иных традиций. Напротив, это именно новейшие клерикалы, пытающиеся вновь вывести религию из приватной сферы на уровень государственной идеологии, вызывают в ответ нарастание антирелигиозных настроений у свободных граждан.

История России, похоже, действительно ходит по кругу – в поисках «единственно верного учения». Воинствующий атеизм советской эпохи нашел вдруг свое зеркальное отражение в нынешнем воинствующем православии. И такое впечатление, что самыми яростными борцами выступает один и тот же тип людей. В 1960-е годы Солженицын описывал развязных комсомольцев, которых власть науськивала на крестные ходы. Но даже его пророческого дара не хватило на то, чтобы предвидеть – именно те самые комсомольцы вскоре отрастят поповские бороды и превратят эти ходы в «крестные марши», сметая «врагов истинной веры»! Культуролог Елена Волкова бьет тревогу: «Нужно срочно вводить «Мировую художественную культуру» в программы религиозных учебных заведений, иначе энтеошники начнут громить Эрмитаж и Пушкинский, разгонять народные праздники марийцев и эвенков».

В 1990-е годы, с падением коммунизма, православие многим казалось естественным мировоззренческим выбором. Хотя мало кто замечал тогда, что за всей поверхностной пышностью этой реставрации скрывается не какая-то особая «сакральность», но лишь хорошо просчитанные экономические интересы. А также политтехнологический синтез церкви с посткоммунистической властью, которая спешила заполнить мировоззренческий вакуум комплиментарной по отношению к себе идеологией, поддерживающей власть только за то, что она власть.

Автор этих строк в то время сам прошел через эту эволюцию и даже мог бы тогда определить себя как «православного фундаменталиста». Первым толчком к пробуждению от этой слепой веры стали поездки в бывшую к тому моменту Югославию. В исторических музеях Белграда и Загреба дохристианский период представлен почти идентичными экспонатами символики, письменности, одежды, утвари и т.д. Резкий контраст наступает лишь со Средневековья, когда сербы стали ориентироваться на православный Константинополь, а хорваты – на католический Рим. Так посреди этого практически единого народа словно бы пробежала черная кошка – с воем: «Возлюбите друг друга!» Вот они и «возлюбили» – возненавидев друг друга лютой ненавистью похлеще израильтян и палестинцев. Древняя культурная и языковая близость – до степени родственной общности – оказалась пустотой перед тонкостями толкования импортного «священного писания». Дело доходило до невероятного: во время Второй мировой войны отряды СС выстраивались в подобие миротворческих кордонов между районами, где орудовали четники и усташи, не давая им возможности вырезать деревни «еретиков».

Конечно, языческая (хотя сам этот термин никогда не был самоназванием) Европа знала немало войн – но эти войны никогда не велись по религиозному принципу. Викинги не насаждали у кельтов культ Одина, финны не принуждали славян петь калевальские руны, а эллинские полисы не воевали из-за того, что соседи «неправильно понимают» волю Афины. Эпоху многовековых религиозных войн (между католиками и православными, католиками и протестантами и т.д.), уж не говоря об инквизиции и опричнине, принесло в Европу именно «любвеобильное» христианство.

Нынешняя российская «Христианиада» – с нарастающе агрессивным вмешательством церкви в светскую жизнь – стремительно превращает в реальность сорокинские антиутопии. И не только сорокинские. Помните «Москву 2042» Владимира Войновича?

«– А никакого Бога нет, – подскочил вдруг отец Звездоний и стукнул правой ногою в землю. – Совершенно никакого Бога нет, не было и не будет. А есть только Гениалиссимус, который там, наверху, – Звездоний ткнул пальцем в небо, – не спит, работает, смотрит на нас и думает о нас. Слава Гениалиссимусу, слава Гениалиссимусу, – забормотал он, как сумасшедший, и стал правой рукой производить какие-то странные движения».

Значит ли это, что автор призывает к язычеству как к некоей альтернативе? Если под язычеством понимать всевозможные родноверческие симулякры, то, разумеется. нет. Исторически мне куда более симпатична невозможная в нынешней России фигура императора Юлиана. Его уже веками называют «отступником» и обвиняют в гонениях на христиан – хотя он всего лишь уравнял в правах все вероисповедания и лишил церковь государственных дотаций.

А если угодно говорить о «новой античности», эпоху которой начали возродители олимпийского движения, то ее вполне описывает максима мудрого Протагора: «Человек – мера всех вещей».