Украина и орда снаружи и внутри

Сколько раз все последние годы, с 2004-го и дальше, заходил разговор о русском авторитаризме или о русских протестах, каждый раз вспоминали Украину. «Там смогли, а у нас нет. Молодцы, а мы не очень. Значит, там и власть, и, главное, люди другие – получше, посмелее, посвободнее. Потому что, наверное, ближе к Европе». Это по нашу сторону границы.

А по их сторону соглашались. Да, мы другие, получше. Потому что природные европейцы. Украина потому и не Россия, что Европа. И власть у нас бывает плоха, а все ж не Путин. Чувствует, что она в другой стране власть. Наши менты свой народ, как ваши, бить не станут. Да и народ не тот: не потерпит. Не зря тут магдебургское право, письмо султану, святой престол и казачий протопарламент.

Когда в Москве выходят сто тысяч – здесь миллион, одни расходятся – другие остаются, одних разгоняют – а других не разгонишь. В общем, там рабское сознание – тут вольный дух. Русские сдаются, а мы нет. У вас орда – у нас Европа. И каждый народ заслуживает ту власть, какую имеет.

А ясно же, говорят некоторые, в России угро-финны, а тут славяне, а значит, европейцы. Весь украинский интернет прошит этой славяно-угрофинской, европейско-ордынской альтернативой. Свет мифа так ярок, что ослепленный разум не замечает противоречий. Например, угров и финнов, которые давно в Европе, и балканских славян, которые недавно так лихо резали друг друга, выясняя, кто из них настоящие европейцы, что в Европу их зовут с большими оговорками, а некоторых и вовсе не зовут.

Набег

Эта «там орда, а тут Европа» мешает украинцам – и нам, им сочувствующим – понять, что происходит на Украине. 

Все-таки все эти разговоры о том, что «разогнали, сволочи», «президент – гад», про «космонавтов», жестокости «Беркута», несправедливые суды и автозаки как-то странно смотрятся одновременно с разговорами «тут вам не Россия, рабы не мы, там орда, а тут – прирожденные европейцы».

А гад президент, сволочи омоновцы, неправедные судьи – это Батый с дружиной вчера прискакал и кибитки под автозаки переоборудовал? Или они тоже с некоторого боку все украинцы? Или «украинец» – это просто местный способ назвать хорошего человека, который за свободу? Пока мы тут в России мучаемся, как назвать, там все придумали.

Одни мои украинские друзья для защиты собственного разума продолжают искать отличия Майдана от Болотной: людей больше, сидели настойчивей, побитых поменьше, синяки светлее, результат есть – вот круглый стол. Другие продолжают развивать тему орды: «Беркут» – не здешний, не киевский, а крымский и еще вроде криворожский, менты и президент – донецкие, Внутренние войска еще с какого соседнего мамаева побоища, и командовал ими лично Путин. Хотя на карте мира все эти места закрашены одним с Киевом цветом и у всех (кроме лично Путина) одинаковые паспорта с обитателями Майдана. 

И одновременно открывают для себя то, что мы открыли в двухтысячные и раньше. Оказывается, спецназ может бить своих граждан; оказывается, демонстрантов могут тащить в воронок; оказывается, прокуратура может открывать дела против демонстрантов, а суд – присуждать им сроки, а наш президент – отдавать такие приказы при согласии наших министров и большинства наших депутатов, которые за все это не хотят прогнать правительство в отставку. И главное – пока одни киевляне и жители областей стоят в мороз за Европу, другие, не менее многочисленные, проезжают на метро станцию «Майдан Незалежности» и едут в свой район домой к телевизору и переключают новости на сериал.

Продвинутые украинцы уперлись в то же, во что и мы. Оказывается, у них тут не одна, а две страны. Не один, а два народа. Один неравнодушный, граждански сознательный, с мечтой. А другому все равно, другой считает, что его лично эти разборки не касаются, что все равно все куплено, а ему – обычному человеку – тут ловить нечего. Оказывается, и украинцы – как мы с Путиным в 2011 или в 2012 году – могут проснуться в другой стране, и никакое магдебургское право не поможет.

Бунт в себе

Мы, допустим, уже знаем, что и те, кто выходит на митинги и возмущается Мизулиной, и те, кто не выходит и хвалит Мизулину, – люди очень разные, но народ они один. То, что мы тут мучаемся, не знаем, что с этим делать, какое дать имя одному и другому народу, а на Украине знают, что один, который сознательный, – это украинцы, а другой – неведомо кто, ничего не меняет. Ни «Беркут», ни президент, ни донецкие олигархи не перестали быть украинцами, если под Украиной понимать то, что мы видим на карте и встречаем на местности, а не незримую духовную сущность. 

И разговоры о том, что выход сознательных граждан на улицы в огромном количестве может поменять курс страны и власть, уперлись в то же самое, что у нас. Чтобы поменять курс, тем более власть, великого множества на улице, оказывается, недостаточно – нужен раскол наверху: чтоб одни были с сознательными гражданами, а другие против. И чтобы армия сказала: «А мы не вмешиваемся». Именно так пали Мубарак и Бен Али, Николай Второй и Сухарто. А Асад и Хаменеи и много кто еще не пали. И Украину от нас отличает не толпа на улице, а больше возможностей для раскола наверху. 

И еще важное отличие между нашим и украинским протестом: у нас мало, а там, на Украине, среди протестующих полно простых людей из областей, из маленьких городов, из сел. И понятно почему. В украинской борьбе за Европу против России есть сильный национально-освободительный привкус, как в свое время в Польше или Прибалтике. А обычному человеку, рабочему и землепашцу, гораздо проще стать европейцем и демократом, если он считает, что его страну угнетает отсталая иноземная сила и он за Европу против нее. 

Вот сейчас будут разговоры, чем станет Украина: Россией без нефти, Белоруссией без Батьки, Польшей без Европы, но в итоге все сойдутся на том, что она все равно Европа, не чета нам. Но в действительности она не стала ничем другим, кроме самой себя.

Я далеко не Нестор, но отлично помню 1990-е, когда в России была свобода печати и собраний, а на Украине Кучма и режим красных директоров. Или раннюю перестройку, когда Украина числилась оплотом позднесоветской тоски и ее пришлось раскачивать из Москвы: снимать первого секретаря Щербицкого, чтоб не препятствовал гласности.

Совершенно естественное желание городских украинцев сбежать подальше от России, где правит Мизулина, совпадает с желанием не очень городских украинцев сбежать подальше от любой России, будь там у власти хоть весь коллектив «Эха Москвы» в полном составе.

Но могут ли протестующие уйти от собственной страны? А если они согласны признать Украиной и украинцами только своих единомышленников – кто тогда все прочие?

Границы Европы

Проводить лимес Европы и Орды по украинской границе надо крайне осторожно. Очевидно, что разговоры про «тут Европу – там орду» упрощают реальность. Недавно я познакомился с превосходным современным композитором Кузьмой Бодровым. Ему 34, он родился и учился музыке в киргизском Оше и в Бишкеке, в самых глубинах Азии, и преподает в ордынской Московской консерватории, замещая на кафедре композиции ее главу Александра Чайковского. И ему, а не носителю безупречной европейской анкеты, курия папы римского заказала мессу для Всемирного дня молодежи в Испании. Вот credo из нее, которому подпевали три миллиона католиков со всего мира, включая украинцев. 

В моем тексте гораздо меньше злорадства, чем может показаться в пору революционных страстей. Неохота повторять очевидное, про другой язык, другую страну и т.д. Я и сам знаю, что от места, где ответственным за положительный имидж родины назначают сжигателя вражеских сердец, а враги определяются биологически, имеет смысл держаться подальше. Вдруг следующим шагом к корням окажется поедание вражеских сердец, возможно, тем же персонажем. И не про то, что ничего не получится: получится, может быть, не так сразу. 

Просто история про природных европейцев с безупречным происхождением, по природе сплошь свободолюбивых, которым все удается, потому что здесь вам – не там, искажает реальность. А исказить гораздо проще, чем улучшить. Это не про злорадство, а про то, насколько полезно самим украинцам утешать себя разговорами про угро-финнов и европейскую ментальность, в то время как кибитки внутренней Монголии равно делят майдан с палатками внутренней Европы: всегда делили и еще долго будут.