
Ксения Лученко
В издательстве «Эхо Книги» вышла книга журналистки и авторки телеграм-канала «Православие и зомби» Ксении Лученко* «Благими намерениями. Русская церковь и власть от Горбачева до Путина». В ней Лученко рассказывает историю России через историю РПЦ. О том, насколько первая зависит от второй и могли ли эти истории сложиться иначе, с Лученко поговорил Константин Шавловский.
«Очень трудно идти вперед с головой, повернутой назад»
— Ваша книга начинается с главы про отца Александра Меня, а заканчивается войной в Украине. Я прочел ее как историю сращения церкви с государством. Но, оглядываясь назад, возможен ли был другой путь?
— На самом деле, это сращение с государством происходит не в первый раз, и не сказать чтобы оно было чем-то неожиданным. Но, действительно, в перестройку открылось окно возможностей и у Церкви был шанс пойти другим путем. И этот шанс последовательно… я пытаюсь найти цензурное слово. В общем, он был потерян.
При этом я себе ставила задачу показать, что выбор в пользу государства делали не какие-то там карикатурные попы на мерседесах. У меня в книге есть несколько сюжетов, которые построены по одному и тому же драматургическому принципу — причем не мной, это жизненная драматургия. Принцип такой: какие-то романтически настроенные юноши приходят в церковь с креативной идеей. Это может быть идея объединения церквей, русской и зарубежной. Или идея, что в городе Саров должен быть открыт православный приход — потому что это город Серафима Саровского, где изначально градообразующим предприятием был монастырь, а не ядерный центр. Или это идея паломничества на Святую землю и одновременной молитве всех православных о мире во всем мире. Или какая-то более сложная конструкция, как у Тихона Шевкунова, который тоже был абсолютно романтическим юношей — студентом ВГИКа, когда приехал в псковские Печоры. И вот они начинают это делать и в какой-то момент упираются в то, что им нужен ресурс — чтобы вот это прекрасное, чудесное дело реализовалось. Для этого нужны деньги и власть. И в этот момент все и меняется — «пропал калабуховский дом».