«Рано пока говорить о зерновой войне, её нет». Андрей Сизов - о мифах и реальности продовольственного кризиса

Еще во времена пандемических локдаунов появились первые опасения в связи с поставками продовольствия. Теперь же, с началом войны России в Украине, опасения постепенно переходят в панику — ведь обе страны в совокупности обеспечивают порядка трети поставок зерновых на мировой рынок. Цены на продукты растут повсеместно, а в прессе и соцсетях обсуждается глобальный продовольственный кризис, похищения украинской пшеницы российскими военными и новые возможности России для политического торга с Западом с помощью зернового экспорта. Поговорили об этом с главой аналитического центра «СовЭкон» Андреем Сизовым.

— На заседании Совбеза ООН 21 мая говорилось, что запасов пшеницы в мире осталось на 10 недель. Пугают голодом не только в ООН — многие политики и эксперты подсчитывают количество будущих жертв. С вашей точки зрения, все действительно так серьезно? Бедным странам грозит голод, а всем остальным — дефицит и небывалая дороговизна еды? Или все же положение не столь печально?

— Мне не очень понятно, почему говорят о том, что будет голод. Голод в мире был, есть и будет. Вопрос лишь в его масштабах . Что касается цен на пшеницу, то они взлетели, и очень сильно, после начала войны, потом несколько скорректировались, потом опять выросли. Поэтому говорить о будущем кризисе немного поздно — он уже в значительной степени произошел.

Что касается масштабов голода. Посмотрите, например, на цифры, которые озвучивает World Food Programme при ООН. У них есть несколько градаций, но вот регулярно недоедающих в мире в прошлом году было 193 млн человек — это без всяких войн. И все последние годы их количество постоянно росло — так, за прошлый год их стало больше на 40 млн. человек. Это связано с тем, что цены на продовольствие в последние годы активно росли и до февраля 2022 года. А чем беднее страна, тем, при прочих равных условиях, у нее хуже с продовольственной безопасностью.

Тут стоит отметить, что под продовольственной безопасностью в мире понимается именно физическая, в первую очередь, доступность продовольствия. В России под этим понимается сама обеспеченность продовольствием, а в мире — физическая доступность.Так вот, физическая доступность продовольствия в бедных странах снижается, потому что цены высокие. Это было так всегда. Еще раз: это не началось только что, так что вопрос лишь в масштабах голода.

Возвращаясь к истории вопроса, стоит отметить, что мы ожидали в начале года окончания активного роста цен на продовольствие. И мы, кстати, видели некоторое, пусть не очень большое, снижение темпов продовольственной инфляции, что на фоне неплохих тогда видов на урожай сезона 2022 года давало такие надежды. Но 24 февраля началась война — и дополнительно заметно ухудшились виды на урожай в 2022 году. Совокупность этих факторов привела к новому витку роста цен. Вероятно, это приведет к тому, что мы увидим серьезный рост количества голодающих в мире и в 2022 году.

При этом у чиновников из международных организаций, даже ооновских FAO (Food and Agriculture Organisation) и World Food Programme, очень большой разброс оценок возможного количества голодающих: они прогнозируют прирост в этом году от 20 млн до 50 млн. Это дополнительно к тем 193 млн, что были в прошлом году.

— Серьезные цифры. Вы упомянули среди факторов роста продовольственных цен войну и ухудшение видов на урожай. С вашей точки зрения, какой из них более значим? Нарушения логистики, связанные в прошлом году с ковидом, а в этом — с войной, или все же погодные условия?

— Давайте развенчаем миф о том, что ковидные ограничения, и вообще ковидная история, разорвала логистические цепочки, что ударило по ценам на продовольствие. Это не так.

Никакого серьезного распада логистических цепочек в продовольственной сфере, во всяком случае, долговременного и серьезного, в 2020–21 годах в мире не было. Для роста цен были совершенно другие факторы, просто политики и бюрократы, которые ничего в этом не смыслят, любят повторять про цепочки.

А если говорить про текущую ситуацию, то это все можно оценить, конечно, очень примерно, но все же основное — это факт военных действий в районе Черного моря. Такого никогда не было. При этом для среднего западного участника рынка, который только недавно узнал, что Россия и Украина разные государства, этот конфликт — вообще глобальная военная история, несущая риски для всего черноморского экспорта.

Хотя, по факту, российский экспорт зерна продолжается, а вот украинский экспорт, по большому счету, встал. Но для западных участников рынка все это просто огромный новый риск, который сложно измерить. Это всех пугает, это все непонятно куда завернет.

При этом на мировом рынке Россия — поставщик пшеницы №1, Украина — поставщик кукурузы и пшеницы №3 и №4 соответственно. Украина — поставщик подсолнечного масла №1. Россия — поставщик подсолнечного масла №2. И вот когда всем непонятно и тревожно, цены растут. Поэтому сейчас такие высокие цены — хотя, по факту, самый большой объем экспорта зерновых из России был как раз в конце февраля — начале марта, да и сейчас экспорт продолжается. Думаю, с июля российский экспорт пойдет намного более активно, так как закончат действие те экспортные квоты, которые Россия вводила гораздо раньше февраля.

Что касается Украины, там ситуация намного более тяжелая. Основные порты не повреждены, — это Одесса и Николаев, это юго-запад страны, — но они заблокированы. То есть, они ничего не отгружают. Естественно, когда мы говорим о торговле зерном, в меньшей степени подсолнечным маслом, то это, в первую очередь, морской транспорт. В результате Украина пытается вывезти что-то по суше, европейские политики пытаются организовывать «зеленые коридоры». Но это очень скромный объем: в абсолютных цифрах Украина в последние месяцы грузила зерновых, в первую очередь, кукурузы, немного пшеницы и ячменя, в районе 1 млн тонн. В то время, как в мирное время у них были возможности отгружать почти целиком через порты до 7 млн тонн. То есть сейчас экспортируется лишь одна седьмая от их возможностей. И никакие призывы, никакие «зеленые коридоры» и прочее ускорить, упростить и принципиально изменить ситуацию не могут. Ну, будут они вывозить сушей 1,5 млн, все равно это очень-очень мало.

Основная причина — это разная железнодорожная колея у Украины и ЕС. Вернее, это колея, созданная еще Российской империей, чтобы, значит, враг не прошел. А теперь из-за этого зерно не вывезти: доезжает оно до границы, а там надо или перегружать, или колесные пары менять. А это все долго и дорого.

В результате, например, в начале мая из румынского порта Констанца в Испанию уплыл пароход с 71 000 тонн украинской кукурузы. Это все здорово, но аккумулировалось зерно для этого рейса месяц.

— То есть, само зерно из Украины шло по суше в Констанцу?

— Да, оно шло по суше, совершенно верно. И эта проблема остается огромной, это настоящий шок предложения, который и поддерживает цены на таком высоком уровне.

Но еще раз скажу, если бы рынок точно знал, что хуже не будет, что пускай Украина даже будет грузить 1–1,5 млн тонн, но больше проблем уже не будет, я думаю, цены были бы существенно ниже, чем они есть. Проблема в том, что непонятно, как дальше будет развиваться ситуация, поэтому цены такие высокие.

Так что ответ на ваш вопрос такой: мне кажется, что вклад военной операции в нынешний рост цен составляет примерно 60–70%. Остальное — это как раз погодные и прочие факторы.

Руководитель аналитического центра «Совэкон» Андрей Сизов

фото из личного архива

— Понятно. А можно такое уточнение. Украина обвиняет Россию в том, что она уводит из захваченных портов украинское зерно, приготовленное к экспорту. А куда это зерно девается? Оно все-таки идет на внешний рынок? Или оно остается внутри России и, соответственно, в экспорте не участвует?

— История о том, что Россия ворует или массово экспроприирует зерно, очень популярна благодаря усилиям Украины, но реальный масштаб подобных действий совершенно непонятен. Мне кажется, что называемая цифра в полмиллиона тонн зерна, которые якобы экспроприировала Россия, не соответствует действительности. Просто потому, что для того, чтобы перевезти 100 тысяч тонн, вам понадобится примерно 3 000 грузовиков и 20 тысяч вагонов. Это логистически очень сложно, а Украина говорит, напомню, о вывозе 400–500 тысяч тонн. Поэтому мне кажется, что эта цифра может быть сильно преувеличена. Но в теории какое-то зерно может уходить через Крым на экспорт.

При этом стоит добавить, что Крым давно уже «серая» зона, потому что крымские порты находятся под санкциями после 2014 года и никто из нормальных трейдеров, экспортеров и судовладельцев с ними дело не имеет. Там были какие-то не очень понятные «серые» операции, какой-то экспорт шел, потому что Крым — регион с излишком зерна и он его все равно экспортировал. В принципе, могли что-то и добавить к уже существующему «серому» экспорту оттуда, но это вряд ли серьезные объемы. Потому что серьезный объем, помимо внутренней сложной логистики, особенно в военное время, сложно перевозить и внешнему рынку. Когда говорят о том, что какой-то корабль поплыл из Крыма в Александрию, где его развернули благодаря усилиям Украины, я что-то очень сомневаюсь, что в принципе какой-либо корабль, в здравом уме, поплыл бы из Крыма в Александрию. Потому что Египет принимать какие-то сомнительные поставки из Крыма и так не будет, без всяких усилий со стороны Украины. Мне кажется, это во многом пропагандистская история, которую поддерживает активно Украина.

Более реалистичной версией происходящего мне кажется вот что. В регионах, где сейчас присутствует Россия и есть какие-то поставленные ею местные власти, все равно живут какие-то люди. И этим людям надо есть хлеб, этим людям надо есть мясо, этим людям как-то надо питаться. Есть какие-то местные хлебопеки, мельницы, фермы, которым это зерно нужно. А там оставались действительно большие запасы зерна — в прошлом году Украина собрала рекордный урожай. И вот, скажем, в Херсонской области приходит какой-то местный ставленник России к хозяину зерна и говорит: мне надо кормить людей, продай зерно. То отвечает: хрен тебе что продам, потому что, во-первых, не нужны мне твои рубли, а во-вторых и в-главных — я не хочу с тобой сотрудничать по соображениям идеологическим. В том числе и таким, что если вернутся украинские власти, мне как коллаборанту ничего хорошего не светит. Но людей кормить нужно, птицу тоже. Эти российские ставленники и говорят: ну ладно, не хочешь по-хорошему — мы твое зерно по законам военного времени реквизируем. У меня, повторюсь, таких сведений нет, доказательств нет, это чисто теоретические соображение. Но вот такая история, мне кажется, намного более правдоподобна, чем история о том, что Россия массово экспортирует зерно.

— Детский вопрос: вообще можно отследить место происхождения зерна каким-то образом? По транспондерам на судах, по самому зерну? Может, разные сорта у Украины и России? Можно отследить и сказать: вот это зерно российское, а вот это зерно украинское?

— Нет-нет. Можно отследить со спутника, в первую очередь, что подъехали к какому-то элеватору колонны грузовиков. Еще раз напомню: надо 3 000 грузовиков, чтобы вывезти 100 000 тонн зерна. Это огромная колонна на многие километры, таких не может быть в военное время. Можно сказать, что вот они куда-то едут, если они едут, как дураки, этой колонной. Это отследить несложно. Но проследить целиком и полностью происхождение зерна невозможно.

Вы можете перевезти зерно с одного элеватора на другой, смешать, если вы привезли на припортовый элеватор, новую партию со старой. Это товарный рынок, это не какая-то там картина Леонардо да Винчи, где всем всё про нее понятно.

Зерно — максимально обезличенная вещь, отслеживать что-то там чрезвычайно сложно, а масштабно все отследить и вовсе невозможно. Поэтому мы слышим только разговоры о сотнях тысяч тонн украденного зерна, но при этом, когда доходит до подтверждения, до какой-то конкретики, то обычно речь идет о каких-то тысячах тонн. Одно другому не очень соответствует.

— Влияет ли на обострение продовольственного кризиса то, что сейчас все больше стран — по подсчетам Bloomberg, их уже порядка 30, — начинают применять запреты на вывоз продовольствия? Самый известный пример — Индия, которая недавно запретила вывоз сахара и пшеницы, а сейчас собирается запретить вывоз риса.

— Принципиальных запретов, по большему счету, нет. Что бы там не говорил Bloomberg, но если страна и так ничего не вывозила, то ее запреты никому не интересны. Реальный, относительно значимый запрет был в случае индийской пшеницы, но и там история оказалась не столь драматичной. Они ввели запрет на экспорт две недели назад, с немедленным вступлением в силу, а потом из этого запрета начались бесконечные исключения: что те контакты, которые были заключены, будут все-таки исполнены; что можно заключать лишь государственные контракты; что можно заключать контракты, если будет одобрение правительства. В результате, скорее всего, прогноз об экспорте Индией в наступающем сезоне 8,5 млн тонн пшеницы будет снижен на нескольких миллионов тонн. Для мирового рынка это не принципиально, а принципиальных ограничений среди основных мировых экспортеров пока нет. Да, были разговоры, но есть общее понимание, что не стоит это делать.

Были, как уже сказал, ограничения со стороны России, но эти ограничения были введены не сейчас, в большинстве своем эти ограничения были введены год или два назад. Когда российское государство решило с помощью ограничений экспорта пытаться влиять на продовольственную инфляцию — вот такая у них была экстравагантная идея. Это не приурочено к этой войне, все началось намного раньше.

Фермеры очищают пшеницу от шелухи на поле в Банха провинции Кальюбия, Египет, 16 мая 2022 года. Премьер-министр Египта Мостафа Мадбули заявил, что в Египте не будет кризиса с поставками пшеницы, несмотря на последствия продолжающегося конфликта между Россией и Украиной, двумя основными экспортерами пшеницы в Египет. Он отметил, что запасов пшеницы в Египте хватит на четыре месяца, а при продолжающемся местном производстве пшеницы ожидается, что их будет достаточно до конца года.

Xinhua / Ahmed Gomaa / Global Look Press

— С другой стороны, довольно много стран имеют продовольственные резервы, например, у США значительные резервы, а китайские резервы считаются вообще огромными, на несколько лет буквально. С вашей точки зрения, то, что эти страны пока не собираются ими делиться, насколько влияет на цены? Может, вообще есть смысл организовать какой-то международный резервный фонд, который будет закупать и продавать зерно для сглаживаний колебаний рынка?

— Нет, это так совершенно не работает. Во-первых, что значит — США не собирается делиться? Американская пшеница просто неконкурентоспособна. Это не то, что правительство США сидит на каких-то огромных запасах, и не делится ими. У них есть не огромные, но относительно заметные запасы пшеницы. Если бы сейчас цены выросли еще, если бы конкурентоспособность американской пшеницы выросла, экспорт пошел бы более активно. Рынок очень просто работает. Та же самая Индия до вот этого запрета, который оказался не совсем запретом, вообще не была экспортером, хотя у нее были относительно большие запасы. Но они собрали два неплохих урожая подряд.У них внутри искусственно завышены цены по политическим соображениям и обычно они не экспортируют. Но сейчас цены выросли, их пшеница стала конкурентоспособна — вот они и стали ее продавать. Если где и есть ограничения, прямо заметные, на что-то влияющие, — это в России, но были они введены еще давным-давно.

— А давайте напомним, какие запреты в России действуют на экспорт продовольствия.

— Основной запрет, вернее, квота на вывоз пшеницы. Она была введена первый раз два года назад, в прошлом году ее тоже вводили, и в этом году ее тоже ввели. Хорошая новость для фермеров и мира, заключается в том, что эта квота действует до июля, так что с июля мы ждем резкого роста экспорта.

— То есть можно ожидать, что с июля и цены пойдут вниз?

— Если рынок будет уверен, что с июля начнется активный российский экспорт, цены пойдут вниз не с июля, а завтра. Рынок живет будущими событиями, а не прошлым. Это политики говорят, что продовольственный кризис на Украине приведет к голоду. Голод уже случился, цены уже выросли давным-давно.

Но есть другое, что меня лично очень смущает. Это очень сильная политизация вопроса российского экспорта зерна, экспорта зерна из Черного моря, заблокированного украинского зерна. Запад активно обвиняет Кремль в том, что он развязал зерновую войну со всем миром и шантажирует весь мир зерном из Черного моря. Да, у нас реально не идут поставки из Украины — и вряд ли они пойдут пока не будет перемирия или окончания войны, — но мир забывает о том, что это лишь часть истории. Это, так сказать, один вид оружия, и не самого тяжелого. Самое тяжелое оружие — это экспорт российского зерна.

Когда у нас начинают рассуждать об экспорте зерна высшие чиновники, вроде какого-нибудь Володина, мне становится тревожно: как бы они не решили действительно начать настоящую зерновую войну, которая будет включать ограничения не только на украинский экспорт, но и на российский. Вот это будет совершенно термоядерный сценарий.

И у меня есть подозрение, что западные политики, обвиняя Путина в зерновой войне, вообще не понимают, что может быть, если Кремль действительно решит начать масштабную зерновую войну, какие будут последствия.

— А какие будут последствия?

— Последствия будут такие, что мы увидим рост цен от текущих рекордов в разы. В разы! И все происходящее будет казаться легкой разминкой. Да, сейчас из Украины плохо идут поставки, порты заблокированы, российские квоты. Но базовый сценарий предполагает резкую активизацию российского экспорта с июля. Мы прогнозируем, что Россия соберет рекордный урожай, 88 млн тонн, и экспорт будет тоже рекордным — 42 млн тонн. Чтобы было понятно: это более 20% от мировой торговли пшеницы в новом сезоне. И если несчастная Индия пообещала сократить экспорт, скорее всего, на несколько млн тонн, и вызвала в моменте рост цен на 10–20%, что будет, если Россия решит, в силу каких-то причин, ограничить экспорт нашего зерна? А причины можно придумать: время военное, еще что-то, мы решили посидеть какое-то время на запасах зерна. Вот это будет действительно совершенно ужасный сценарий.

Так что рано говорить о зерновой войне, ее пока нет. Да, заблокированы украинские порты — но это последствие войны, не самоцель. Вот если зерновая война станет самоцелью, вот это будет что-то ужасное, но этого пока нет.

— Звучит тревожно. А скажите, пресса достаточно раскручивала тему о том, что из-за того, что Россия и Украина не поставляют подсолнечник в Европе пропало подсолнечное масло, в США сейчас пропали детские молочные смеси. Насколько это соответствует действительности?

— Не знаю, что там со смесями в США, действительно там была какая-то проблема, а что касается масла, то там проблема, в первую очередь, не с подсолнечником, а с самим маслом. Дело в том, что Украина мировой экспортер подсолнечного масла, на нее приходится, если не ошибаюсь, более 50% мирового экспорта. Из-за войны экспорта сейчас нет.

Но, чтобы вы понимали, подсолнечное масло — это очень важная часть диеты для России, Украины, вообще для Восточной Европы. А если смотреть на мир, оно все-таки является нишевым маслом, а не основным. Основные растительные масла в мире — это пальмовое и соевое. Мировая торговля подсолнечным маслом, по сравнению с пальмовым маслом, на порядок меньше. Поэтому — да, это был фактор, который поддержал мировые цены на растительные масла, они действительно очень выросли в последнее время, но это не такая уж глобальная драма. Если уж говорить об ограничениях, тут был более важный сюжет — Индонезия, экспортер пальмового масла номер один, на какое-то время прикрыла экспорт.

— Возвращаясь к зерновым: в мире есть потенциальные поставщики, которые могут заменить Россию и Украину в экспорте зерновых? Пусть даже с заменой пшеницы на другое зерно?

— Зависит от культуры. Если говорить о пшенице, то Россия пока продолжает активно экспортировать, и, в общем, никто ей напрямую не мешает это делать.

Грустная ирония в том, что сейчас Россия — единственное место в мире, где прекрасные виды на новый урожай.

— А почему в других местах сейчас не столь хороши виды на урожай?

— Погода. Везде сельское хозяйство зависит от погоды. Конкретно в США урожай озимой пшеницы фактически сгорел, жуткая засуха в основных ее регионах. В центральных регионах США, это Канзас и вокруг него, сеют в основном озимую пшеницу. И эта ситуация тяжелая, все последние месяцы у них рекордно плохое состояние посевов, такого не было никогда. На это сейчас накладывается — мы говорим именно о пшенице, — и то, что не лучшим образом выглядит Европа. В первую очередь Франция, это основной европейский экспортер. Там тоже очень сухо, более месяца серьезная засуха, и состояние посевов пока, конечно, не рекордно низкое, но последние недели стремительно ухудшается. Правда на этой неделе ситуация должна несколько выправиться.

Из больших производителей это Украина — там, понятно, война. Хотя там не так все трагически, как ожидали и украинские чиновники, и украинские аналитики в начале. Мы прогнозировали сокращение производства пшеницы и кукурузы на 30–40%, так оно, судя по всему, и будет. Да, это серьезное сокращение производства, по сравнению с прошлым годом, но стоит учесть, что в прошлом году был рекордный урожай.

Пшеничное поле по дороге в Краматорск, Украина, 21 мая 2022 года

Rick Mave / Keystone Press Agency

Вот и остается у нас в северном полушарии из экспортеров одна Россия, где благодаря почти идеальной погоде виды на урожай очень хорошие, о чем я и сказал. Поэтому Россия, если не появятся какие-то дополнительные российские ограничения, будет, можно сказать, прямо на коне, в наступающем сезоне на рынке пшеницы.

— А хватит в этом случае пшеницы, если везде неурожаи и сокращения экспорта? Сможет ли Россия восполнить тот дефицит, который будет образовываться из-за других экспортеров?

— В целом, вероятно, да. При том, что я все-таки назвал страны, где все плохо, а есть страны, где относительно нормально. Например, Канада: в прошлом году у них был жутчайший неурожай, в этом году пока все совершенно нормально, может быть очень неплохой урожай.

То же самое в Европе: да, Франция под вопросом, но, например, в Германии все неплохо. Из больших экспортеров проблемы у США, проблемы у Франции, проблемы, понятно, у Украины, а у России все хорошо. В остальных регионах по-разному, но какой-то совсем уж драмы нет. Плюс, мы с вами уже говорили: мировые запасы, в первую очередь, пшеницы, все-таки не так низки, как можно подумать, глядя на заголовки прессы. Запасы исторически относительно высоки, что тоже помогает сгладить ситуацию.

— Кстати, о прессе. Пресса писала, что цена на зерновые, вообще на продукты, но на зерновые особенно, растут и будут расти, в том числе, из-за того, что дорожают удобрения. А удобрения дорожают из-за того, что газ дорогой. Но вот я, например, прочла о том, что фермеры Айовы могут лет 10 не удобрять свои поля, настолько туда уже много внесено. С вашей точки зрения, насколько удобрения, их цена, влияет на себестоимость того же зерна?

— Вы меня извините, но мне кажется, что оба эти тезиса совершенно неправильные. Цена на зерно, другую сельхозпродукцию, нигде в мире не определяется себестоимостью, во всяком случае, на таких коротких отрезках, как один год. Вот если 10 лет подряд будут такие цены или 5 лет хотя бы, мы можем сказать: да, себестоимость меняется, фермеры начали принципиально менять севооборот, реагируя на эти изменения. В рамках одного сезона высокие цены [на удобрения] по большому счету, ни на что не влияют. Потому что фермер устанавливает цену не на основании себестоимости: вот, у меня себестоимость 100 долларов, я хочу рентабельность 20%, поэтому буду продавать по 120 долларов. Он продавать так не будет, у него никто не купит. Будет огромный урожай, например, в России, или откроется Украина — цены обвалятся. И обвалятся во всем мире — скажем, в нашем примере, до 70 долларов. Фермер будет долго расстраиваться, а потом все равно продаст за 70 долларов. И рынок его себестоимость совершенно не волнует.

Поэтому — совершенно неправильное построение. Цена зависит от баланса спроса и предложения.

Сколько у нас будет зерна в мире, какой будет на него спрос — такая будет и цена. Сколько стоило произвести это зерно, никого на таком краткосрочном периоде, как год, не волнует.

Можно посмотреть на 2008 год. Тогда были просто сопоставимые цены на энергоресурсы — те же нефть и газ, такие же почти высокие цены на удобрения, очень похожие ситуации. А в середине 2008 года — финансовый кризис, крах Lehman Brothers, обвал на товарных рынках, та же нефть упала в разы. Сразу же посыпались цены на удобрения — и посыпались цены на всю сельхозпродукцию.

— То есть фермеры заплатили за удобрения дорого, а зерно отдали дешево?

— Совершенно верно. И всем было на это наплевать. И то же самое, если поменяется сейчас баланс спроса и предложения, также цены посыплются, и всем будет наплевать на эти удобрения. Я поражаюсь, откуда люди берут эти теории — высокие цены на удобрение, поэтому дорогое зерно. Да ничего подобного, это работает совершенно по-другому. Если фермер не зарабатывает при таких ценах на удобрения или другие ресурсы, он будет просто сокращать производство этой культуры. Это не значит, что будет высокая цена, совершенно не значит. Рынок все равно может пойти против него, он будет терять деньги, а в следующем году он просто посеет меньше этой культуры, вот и все.

— Вот, разоблачаем мифы.

— Возвращаясь к США (просто по ним больше информации) — там ожидается сокращение посевных площадей под кукурузу. Потому что кукуруза — наиболее емкая культура для удобрений, ей больше всего надо их на акр вносить. Вот реакция на дороговизну удобрений. И какое, как вы думаете, это будет сокращение — на 20%, 10%? Нет! По предварительным оценкам — 1,5%. По факту, оно будет еще меньше, скорее всего, потому что это была предварительная оценка. Вот как фермеры отреагировали на эти высокие цены на удобрения. Они просто чуть-чуть сократят посевные площади. Скорее всего, в рамках одного процента. И посеют, возможно, больше сои, которой удобрений надо меньше. Вот как это работает.

Если эта тенденция у нас сохраняется долгие годы, то да, фермер все сокращает, сокращает понемногу, многие годы, баланс начинает меняться, цены начинают расти — например, на ту же кукурузу. Фермер это видит — и начинает сеять больше кукурузы. Вот как это происходит, а не то, что говорят в телевизоре и все остальные.

— Давайте теперь перейдем к бизнес-процессам. Российский агробизнес в последние годы довольно был привлекателен для западных инвесторов. Повлияли ли санкции вообще на состояние агробизнеса, и, в частности, на иностранные инвестиции в агробизнесе?

— Я не думаю, что были большие иностранные инвестиции — наоборот, после 2014 года западные глобальные компании из России, скорее, уходили. Если мы говорим конкретно о торговле зерном, то ряд крупных глобальных компаний ушли как раз с 2014 года.

— По подсолнечнику, знаю, была очень крупная компания иностранная…

— Вы, наверное, про Bunge говорите — совершенно верно, у них остался единственный актив, думаю, они его просто продать не могут по хорошей цене. Очень резко сократила операции Bunge, американская глобальная компания, полностью ушел CHS, у них было совместное предприятие. Все это произошло после 2014 года. Вообще, если говорить про инвестиции, то я лучше приведу в пример торговлю зерном — просто потому, что это понятные показатели. Так вот, после 2014 года у нас был запущен только один экспортный терминал, открытый Louis Dreyfus. Это глобальная торговая компания. Но они начали строительство раньше событий 2014 года.

А так уже тогда отношение к России стало очень настороженным, многие стали уходить, поэтому о каких-то западных инвестициях говорить не приходится. Кстати, в отличие от Украины, куда иностранцы активно шли. Они понимали перспективы, они хотели присутствовать, вообще-то, в черноморском регионе, это важный регион, важный экспортный хаб — но вкладывались они не в Россию, а в Украину.

— А теперь как они в Украине? Уходят? Или ждут?

— Они, естественно, не уходят, это невозможно, если у вас терминал, он же может стоить несколько сотен миллионов долларов. Нет, пока это все такая зависшая ситуация. Сейчас торговли нет, что-то там переваливают, пытаются взять на сушу, но все это очень скромное дело. Нет, ни о каком уходе с Украины, я думаю, речи нет, это вопрос окончания войны. Чуть более толерантны к риску азиатские инвестиции. Там есть ряд несколько крупных инвесторов, но тоже не очень много.

— Азиатские — это в основном Китай или Индия?

— Ну, разные.

Фермер собирает урожай пшеницы на поле в провинции Монуфия, Египет, 30 апреля 2022 года

Ahmed Gomaa / XinHua / Global Look Press

— В заключение тогда: с вашей точки зрения, от чего будет зависеть степень тяжести нынешнего кризиса для конкретных стран? От степени развитости сельского хозяйства, от богатства, от чего-то еще? Кто окажется в самом тяжелом положении?

— Я не совсем согласен с этой логикой, что те страны, у которых низкая доля сельского хозяйства будут в тяжелом положении. Мне почему-то кажется, что Япония, где сельское хозяйство занимает скромную долю ВВП, не будет в тяжелом положении. Или какая-нибудь Саудовская Аравия, где сельское хозяйство, по большому счету, отсутствует, кроме животноводства. Или что будут в каком-то чрезвычайно выигрышном положении Нидерланды, где сельское хозяйство, теплицы и прочее, чрезвычайно развиты, где большой аграрный хаб.

В первую очередь, чем беднее страна, тем хуже она себя чувствует, чем богаче страна, тем лучше она чувствует. Причины чрезвычайно проста.

Одно дело — США и Европа, где потребитель тратит 10–15% дохода на продовольствие, и нет разницы, откуда это продовольствие. Другое дело — страны, где потребитель тратит 50–60–70% своего дохода на продовольствие, или, чтобы купить это продовольствие, надо что-то продать. Географически, это все, что у нас южнее Сахары в Африке: Экваториальная Африка, ЦАР, Конго, Эфиопия, Нигер, Нигерия. Нигерия хотя не такая уж бедная страна, но, тем не менее, там ситуация на грани fail state. Далее на восток — это Судан, затем, в Азию — Афганистан. Конечно же, Йемен, Сирия, опять никуда она не делась. Вот эти страны, которые и бедные, и часто захвачены какими-то войнами, конфликтами, там ситуация очень тяжелая и может стать еще тяжелее.

— А часто упоминаемые Египет и Тунис?

— Ну, это просто по кальке говорят: вот, мол, в 2011 году там была Арабская весна, как раз Северная Африка, поэтому может там что-то будет. Тем не менее, Северная Африка, собственно, ближе к Ближнему Востоку — это Ливан, Иран, Ирак. Там ситуация непростая: страны эти, в общем, не самые бедные, с Центральной Африкой не сравнить, тем не менее, по ним тоже бьет. Мы, собственно, за последние месяцы уже фиксировали несколько случаев довольно массовых беспорядков, в Ираке и в Иране — в Иране они были недели две назад, доходило до массового отключения интернета в больших городах. Одним из триггеров этого недовольства были вопросы продовольствия, конкретно — сокращение продовольственных дотаций.

При этом, еще раз скажу, конечно, и та, и другая страна совсем не бедная. Но мне думается, что, как и в случае Арабской весны, продовольствие — это лишь одна из причин. Вполне возможно, не самая главная. Собственно Арабская весна, все-таки была потому, что Хосни Мубарак в Египет уж очень долго засиделся во власти, на что наложились проблемы с продовольствием.

Поэтому, если, например, говорить опять же о Северной Африке, то в Алжире, я думаю, будет все нормально с учетом цен на нефть, — это все-таки большой экспортер энергоресурсов. В Египте, как я понимаю, власти очень внимательно за этим следят, они из той Арабской весны делали выводы. Не думаю, что они будут там что-то резко резать. Египет получает очень активную поддержку от Саудовской Аравии и буквально на днях было заявлено о том, что Саудовская, международная финансово-торговая организация увеличивает в два раза кредитный лимит для Египта, с 3 миллиардов долларов до 6 миллиардов долларов. Этот кредит, в значительной степени, как раз будет идти на покупку продовольствия.