В рамках проекта «Академия наук» Slon совместно с клубным офисом Cabinet Lounge провел лекцию «Петр Великий – зло или благо для России?». Лекцию прочитал историк, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, автор книг «История России от Рюрика до Путина» и «Багратион» Евгений Анисимов, который выступил сразу в двух ролях: от имени западника и просвещенного патриота он спорил с консервативным патриотом, осуждающим Петра и его начинания. Slon публикует эту лекцию. Сокращенная версия лекции здесь.

В западноевропейской историографии и вообще в западной культуре личность и деяния Петра Великого в целом имеют положительные оценки, что определяется его общепризнанной ролью вестернизатора, модернизатора отсталой прежде России с помощью западноевропейского культурного, технического, военного и иного опыта.

В России же оценки (в том числе научные) реформ Петра и его личности до сих пор не выглядят консолидированными, едиными. Это не случайно – Россия, в очередной раз пройдя круг (увы, не виток!) своей истории, возвращается к извечным вопросам, которые неизбежно замыкаются на проблемах преобразований, их целесообразности, цены и значения. И тут же из глубин прошлого встает фигура Петра, который решал-решал по-своему эти проклятые русские вопросы, да так и не решил до конца.

Немного к истории вопроса. В первые послепетровские десятилетия российская историография Петра была исключительно комплиментарна, что для царствования его дочери, императрицы Елизаветы Петровны (1740–1761), было вполне естественно. Тогдашняя историческая наука расценивала Петра не иначе как демиурга, воплощенного бога, создавшего Россию, совершившего с нею, как тогда писали, «метаморфозис». Великий русский ученый Михаил Ломоносов восклицал: «Он бог, он бог был твой, Россия!» Кстати, в немалой степени подобному взгляду на Петра не только на Западе, но и в России способствовало популярное здесь сочинение Вольтера «История Петра Великого», написанное на основе присланных из России материалов. Естественно, что оценки Вольтером Петра были исключительно положительными.

Первые сомнения в однозначности таких оценок личности и деяний Петра появились в царствование Екатерины Великой под пером профессионального историка князя Михаила Щербатова. Сделал это он, кстати сказать, необыкновенно тонко. В 1773 году он написал работу под названием «Рассмотрение о пороках и самовластии Петра Великого». В ней Щербатов приводит негативные оценки, которые дают Петру некоторые анонимные недоброжелатели, и опровергает их. Приводя мнения этих недоброжелателей, Щербатов, с одной стороны, раскрывает нам всю палитру негативных суждений о царе-реформаторе в тогдашнем обществе и тем самым знакомит читателей с такой (наверняка для многих новой и даже ошеломляющей) информацией. Щербатов приводит обвинения Петра в жестокости, любви к казням и пролитию крови, в нецивилизованном отношении к окружающим, разврате, сыноубийстве, склонности к пьянству, наконец, в установлении свирепого режима самовластия и т.д. Как бы оправдывая вторжение в эту табуизированную сферу, он ссылается на свой долг историка с писать правду и обращается к Петру: «Каким бы ни было мое почтение тебя, но не затмит оно во мне справедливости, и я постараюсь испросить от Клио то золотое перо, которым дела монархов изображает».

Обобщая, скажем, что ловко замаскированная критика Щербатова стала первой ложкой дегтя, которую положили в огромную бочку меда похвал царю-реформатору. Следующей ложкой дегтя стало знаменитое произведение историка и писателя Н. М. Карамзина «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях», написанная в 1811 году и поднявшая спор о Петре на иную высоту, повернувшую дискуссию от обсуждения черт личности Петра (Карамзин так и пишет: «Умолчим о пороках личных») к общефилософским, историософским проблемам: нужна ли была России такая реформа, продуктивны ли были усилия Петра по перенесению на русскую почву институций и порядков чужих стран, которые подорвали традиции, разрушили уклад оригинальной русской жизни, опорочили прошлое? Карамзин вопрошает, не слишком ли дорого достались России плоды западной цивилизации? Он не прибегает к приемам Щербатова, а пишет прямо и горько, бросая Петру обвинения в гибельном искажении основ национального менталитета: «Петр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств… Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, государь России унижал россиян в собственном их сердце. Презрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим делам?», «Имя русского имеет ли для нас теперь ту силу неисповедимую, какую оно имело прежде? Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России. Виною – Петр». Ясно, что идеи Карамзина порождены его временем; продиктованы они и драматической ситуацией накануне смертельного столкновения с Наполеоном, когда нужно было найти опору для борьбы в собственной истории…

Как известно, взгляд Карамзина на Петра стал (вкупе с другими обстоятельствами) во многом толчком к возникновению двух основных направлений идейной борьбы в русской интеллектуальной элите: западников и славянофилов. Эта борьба, порой ожесточенная, в конечном счете вращалась вокруг Петра – центральной исторической фигуры. Затихая и возобновляясь, эта борьба, следуя извивам непростой русской истории, сменам идеологических концепций, продолжается, в сущности, и до сих пор. Петр стал своеобразным индикатором, который позволяет почти сразу же определить политические взгляды собеседника и даже его профессию. Однажды я слышал по радио, как министра по чрезвычайным ситуациям спросили о его отношении к Петру Великому. Он ответил вопросом на вопрос: «А как же можно относиться к государственному деятелю, который построил огромный город, Петербург, в опасной для проживания людей зоне, в зоне сокрушительных наводнений?»

Я – историк Петра, написал несколько книг о его реформах, личности и царствовании. Скажу сразу, что свою ориентацию я определяю как западническую, считаю, что Россия – неотъемлемая часть Европы, европейской ойкумены. Но вместе с тем в оценке Петра и его великого дела европеизации я не могу пройти мимо иных точек зрения, попросту их отвергнуть. Более того, годами изучая реформы Петра и их последствия, я не могу закрывать глаза на очевидные недостатки и серьезные ошибки петровского реформаторства. В итоге я решился выступить перед вами в двух ипостасях: в первой – западник, просвещенный патриот, который обосновывает, оправдывает, защищает Петра, и во второй ипостаси – консервативного патриота, который, напротив, осуждает Петра и его начинания. Я убежден, что обе эти позиции имеют право на существование, обе, как ни странно звучит, верны по-своему и обе отражают сложное, неоднозначное явление Петра в русской истории. Далее. Как в шахматной партии, которую играешь против самого себя, за каждую позицию я старался играть без поддавков, отстаивая каждую точку зрения с максимальной честностью, серьезностью и всей доступной мне аргументацией. Чтобы вы не путали мои личины, в роли западника я буду надевать эту шляпу, а в роли консерватора ее снимать…

Вначале поставим главный вопрос: нуждалась ли Россия XVII века в реформах?

Западник: Реформы Петра были нужны и неизбежны для тогдашней России, которая плелась в хвосте европейских государств. В конце XVII века Россию поразил системный кризис. Черты его видны на всех сторонах русской жизни. Тут и явное экономическое и научно-техническое отставание от стран Западной Европы, и отсутствие в стране собственной промышленности, выхода к морю, активной торговли. А какой силы был кризис культуры! Раскол – серьезнейший кризис Русской православной церкви – оказался ярчайшим выражением кризиса средневекового сознания в целом, некогда гармоничный русский средневековый мир раскололся. Кризис коснулся культуры: слишком мало было на Руси грамотных людей, невежественное духовенство, полное отсутствие кадров отечественных инженеров, ученых. А сколь примитивными, упрощенными стали русское искусство и литература! Ведь токи византийской культуры, которые столетиями подпитывали русскую культуру, угасли, а изоляционизм – следствие религиозной изоляции, сыграл свою негативную роль. Через Украину в Россию поступало слишком мало информации, нужно было рубить окно в Европу. А сколь низким был международный престиж России?! При заключении Вестфальского мира в 1648 году Россия упомянута в конце списка европейских стран, наряду с Валахией. Истинная окраина Европы! Из Москвы были видны только три столицы: Варшава, Стокгольм да Бахчисарай, а все остальные – как в тумане, недаром весь остальной мир считался «за морем», куда отправлялись дипломатические караваны, ничем не отличавшиеся от бухарских или китайских. Да откуда было взяться престижу России, ведь ее преследовали сплошные поражения в войнах (дважды русская армия во главе с главнокомандующими сдавалась противнику в плен – под Смоленском и на Украине). Поражения обнажали разительное отставание России в военном деле. Отсталым было и государственное устройство: архаичная Боярская дума, десятки приказов с расплывчатыми компетенциями, примитивное воеводское управление.

Наконец, с 1682 года Россия вверглась в пучину смут, восстаний, наступил острый династический кризис, порожденный борьбой двух группировок элиты – родственников первой и родственников второй жены покойного царя Алексея Михайловича. Выходом из всех видов этого кризиса и стали петровские реформы. Они были естественны, Россия их выстрадала, выносила. Высокопарно выражаясь, ветер истории отчетливо дул в сторону реформ, и Петр этот ветер уловил…

Консерватор: Ну конечно! Петр уловил этот ветер, подхватил и обратил в ураган, уничтоживший Россию. В самом деле, почему же вы считаете, что реформы в России были так уж неизбежны? Все разговоры о системном кризисе в России накануне Петра – аберрация, отклонение нашего сознания, современное конструирование прошлого, что типично для историков. Не будем забывать, что Петр в ходе своей грандиозной деятельности вытоптал всю историческую поляну, уничтожил все пути-дорожки в будущее, все точки бифуркации – возможные варианты иного, непетровского развития. Он оставил нам только одну дорогу, и мы по ней, получив от царя толчок, точнее, пинок, ломим до сих пор, не разбирая пути, а он, как справедливо писал историк М. Погодин, стоит сзади, как надзиратель, и фигура его с течением времени не уменьшается, не исчезает за поворотом. Мою позицию защищать трудно, потому что я защищаю то, что могло быть, что не случилось, а вы защищаете уже свершившееся. И все же почему мы не можем допустить, что у России мог быть иной путь преобразований – тоже реформ, но без пролитой крови, без крайностей, без страдания народа. Не забудем, что, кроме сотен тысяч жизней, загубленных на стройках Петербурга, Азова, Таганрога, каналов и крепостей, армия в ходе Северной войны потеряла около полумиллиона человек, причем боевые потери составляли всего лишь 20%. При населении в 12 миллионов человек это ужасающая цифра, сопоставимая с потерями СССР во Второй мировой войне.

Но важнее другое: Россия второй половины XVII века не была такой, как ее изображал Петр, а мы, вольно или невольно, тащимся в шлейфе его пропаганды, изображавшей допетровскую Россию в самых мрачных цветах. Чтобы оправдать страшную ломку старого порядка, Петр стремился его дискредитировать. На самом деле накануне петровского царствования в России уже не было Средневековья, недаром этот период принято теперь называть «ранним новым временем». Тогдашние верхи осознавали необходимость преобразований, уже начались первые реформы: тут и заведение промышленности, и начало кораблестроения, и появление первого университета – Славяно-греко-латинской академии, и общее изменение менталитета. Страна становилась более светской, открытой, в литературе появился новый герой – инициативный, живой человек, меняющий жизнь. Да и в жизни появляются такие же новые люди. Можно предположить, что путь, затоптанный Петром, – это путь неспешного реформаторства методом восприятия технологий, идей и ценностей западной цивилизации с постепенным освоением ценностей и технологий лютеранской и католической Европы. Как раз это достигалось через уже существовавшую польско-украинскую культурную систему, работавшую для России в некотором смысле необходимым культурным фильтром, отсекавшим все то, что противоречило русской, славянской, православной культуре. Вызревало нечто оригинальное…

По поводу архаичной системы власти до Петра. Да, она была архаична и не отвечала принципам камерализма – модного учения о бюрократии, горячим сторонником которого был Петр. Да, он перенес на русскую почву государственные институции Швеции, Дании, Франции, но как он изменил их, высадив в русскую почву! Если продолжать этот образ, то можно сказать, что Петр перед посадкой оторвал от копируемых западных институтов все корни, что соединяли эти бюрократические институции с выборным началом, с сословным представительством. Работая над проектами государственного переустройства, основанными на западном государственном опыте, он последовательно выбрасывал из копируемых институтов все, что относилось к зачаткам гражданского общества, будь то парламент, независимый суд, местное самоуправление, вообще всякое выборное начало. Так, когда было предложено ввести в России систему шведского местного самоуправления «кирхшпиль», при котором власть на местах находилась у выборных из крестьян, ответ был безапелляционный: «Умных среди мужиков нет, назначить чиновника». И это сказано о народе, чьи органы самоуправления («Земля») в годы Смуты начала XVII века спасли Россию от гибели и посадили Романовых на царство. В итоге Петровская эпоха ознаменовалась полной победой бюрократического начала в управлении, которое не контролировалось обществом через систему выборности. А это серьезнейшим образом отразилось на развитии России…

Величие и нищета империи

Западник: Прошлого не вернешь, но признаем, что благодаря Петру Россия стала великим государством, могучей державой, она заставила себя уважать, став в результате реформ вершителем судеб мира. Мы же не будем обольщаться по поводу значения силы во все времена? В военном и экономическом могуществе России и до сих пор состоит залог нашей безопасности. В мире уважают только сильных – известно, что до Петра шведы на переговорах с русскими послами, которые требовали вернуть неправедно захваченные шведами в Смуту невские земли, в лицо смеялись русским дипломатам, говорили: «Благодарите, что вам Новгород вернули!» А каким они языком заговорили во времена Ништадского мира? «Возьмите всю Прибалтику, только обещайте везти к нам свой хлеб, без которого мы умрем!» А для нас, русских, для нашего менталитета как это было важно: сознавать свою принадлежность к великой нации, нации победителей! Без Петра этого не было бы никогда. И до сих пор Россия была бы европейскими задворками вроде Приднестровья или Молдовы.

Консерватор: Да, действительно, с Петра Россия стала не просто могучей, великой державой, а одним из международных хищников, который наводил ужас на соседей. Вспомним польскую пословицу: «Куда ступает нога русского солдата, там не растет трава». Ведь что, помимо титула империи, пришло к нам с Петром? Это утомительная, изматывающая гонка за мировое господство с другими могучими империями, это состояние конфронтации с половиной мира. Не успела кончиться начатая (кстати, по инициативе Петра) Великая Северная война (1700–1721), разорившая Россию, как Петр устремился куда? – в Персию, в Среднюю Азию, в Индию, он снаряжал экспедицию для завоевания Мадагаскара! Зачем это было нужно России? А «Крест на святую Софию!» – этот лозунг завоевания проливов! Весной 1917 года, когда земля качалась под ногами Временного правительства, министры обсуждали вопрос о высадке десанта на Босфоре! Вспомним и поездку Молотова в Германию в 1940 году с тем же вопросом. Вот уж истинно параноидальная идея нашей власти от Петра до Сталина, имперская мечта о мировом господстве. Скажите, зачем все это было России с ее огромными, неосвоенными территориями, редким населением? На нужды империи, поддержание ее могущества, шли огромные средства. А что дала империя, в которой народ метрополии жил хуже народов некоторых своих колоний? Правильно писал А. И. Солженицын, что русский народ 200 лет тащил, напрягаясь, жернова империи? Военное могущество империи? Да, оно было велико! Но что оно значило для защиты Родины? При таком чудовищном могуществе за 250 лет существования империи дважды (в 1812 и 1941 году) враг доходил до Москвы, дважды угрожал Петербургу. Каждый в России знает великих русских полководцев и флотоводцев – Александра Румянцева, Александра Суворова, Федора Ушакова, Павла Нахимова, Михаила Скобелева, Степана Макарова. Где они проливали кровь русских солдат? Перечислю эти места: снега и льды Финляндии, поля Польши и Германии, долины Италии и Австрии, горы Швейцарии, острова Средиземноморья, и все дальше на восток: Турция, Иран, Средняя Азия, Маньчжурия, Китай. Ни единой капли крови за Россию, только за Российскую империю! «Ничего, – говорили наши генералы, – бабы новых нарожают». Похоже, что теперь, в условиях депопуляции России, уже и не нарожают! Словом, империя истощила Россию, не позволила сосредоточить энергию народа и власти на внутреннем развитии, а вела к рассеиванию этих сил. Мало кто помнит, что в стране, где и до сих пор нет хороших дорог, одна из первых железных дорог была построена за Каспием, от Красноводска до Ашхабада. И все для того, чтобы эффективнее бороться с Британской Индией на ее северных границах! Зачем?

Западник: Согласен, империя не самое лучшее из геополитических творений человечества. Но что поделать? Россия была не первая и не последняя империя в мире. Все великие народы прошли через имперский отрезок пути: англичане, французы, испанцы, немцы, турки, австрийцы, португальцы, голландцы, теперь американцы, завтра китайцы. Чем русские хуже других имперских народов? Кроме того, давайте откажемся от примитивного толкования колониализма на основе европоцентризма. Имперские периоды истории разных стран не были так уж безусловно плохи, империи – не просто вульгарные «тюрьмы народов». Военное могущество империй обеспечивало стабильность существования множества людей, жить в империях было безопаснее, спокойнее, чем в мелких, враждующих друг с другом государствах. А Россия не может быть мелким государством, маленькой страной, своими пространствами она была обречена быть империей. В сознании русского народа человеку нужен простор, большое пространство. Он вообще рассматривает безбрежные пространства как свое главное богатство. Так было всегда. Недаром Петербург воспринимается как фасад империи, за которым на 10 тысяч верст, до самой бухты Золотой Рог во Владивостоке, тянется самая великая в мире страна – Россия. Плох был тот русский государь, который хотя бы толику землицы не присоединил к наследию славных «собирателей земли»: Ивана Калиты, Ивана Грозного, Петра Великого.

Важно, что империи по своей природе космополитичны, они смешивают народы между собой, формируют интернациональные верхи и просвещенные классы, соединяют, сливают народы империи в единую массу, происходит взаимопроникновение культур и интеллектуальных ценностей. Подданный российского императора – это свой, не важно, кто он по происхождению: шотландец Барклай, грузин Багратион, датчанин Даль, армянин Лорис-Меликов, вообще даже не важно, христианин ли он, главное, чтобы он признавал власть империи, и тогда ему открыт путь к власти, славе!

А русский язык? Он действительно стал языком межнационального общения, он нес народам империи не только бюрократию, православие, но и знания, культуру, как правило, более передовую, чем у народов колоний. Да кто бы знал о великом киргизском писателе Чингизе Айтматове, если бы он не публиковал свои романы по-русски, как и многие другие авторы! Но главное другое: благодаря империи русская культура впитала в себя токи других культур, обогатилась ими, стала культурой мирового значения. И все это благодаря Петру, его империи. Так русская душа через Толстого, Достоевского, Чехова, Чайковского, Стравинского и тысячи других творцов стала понятной и любимой всему миру, вошла в ценности земной цивилизации.

Консерватор: А почему вы считаете, что для того, чтобы получить культуру мирового значения, надо быть кровожадной империей, завоевывать, подавлять другие народы? Сколько мы знаем примеров обратного: разве Древний Рим создал такие совершенные ценности человеческого духа, которые создали крошечные полисы Древней Греции? Не было никакой империи в Италии, когда там в городах Тосканы расцветала культура Возрождения, плодами которой мы питаемся и по сей день. А сколько было (без всякой пользы для мировой культуры) и исчезло разных людоедских империй от Аттилы, Чингисхана до Гитлера. Ведь эти империи ничего не несли миру, кроме рек крови и неисчислимых страданий людей. Наконец, я думаю, что русская культура не нуждалась в имперской оболочке. Гений Толстого или Достоевского не остался бы невостребован мировой культурой, как не остались безвестными писатели и художники полисов Греции и городов Италии.

Экономический прорыв, но куда?

Западник: При Петре Великом Россия сделала мощный рывок в своем экономическом развитии, без которого не может существовать никакой народ. Только за время Петра произошла своеобразная индустриализация, Россия смогла не только себя обеспечить всем необходимым, но и стала поставлять на Запад изделия своей промышленности. Известно, что к середине XVIII века русское высококачественное уральское железо буквально рвали из рук в Европе. Благодаря этому уже в 1740-е годы русская тяжелая промышленность опередила знаменитую английскую металлургию по выпуску металла и продолжала наращивать это превосходство до самого начала промышленной революции в Европе. А до этого без русской пеньки, парусины, леса и железа встал бы британский флот. Важно, что при Петре началось бурное развитие науки и техники. Петр посылал на Запад учиться русских молодых людей в самых разных областях знаний и умений, в большом количестве приглашал в Россию западных инженеров, техников и мастеров, которые были обязаны делиться знаниями с русскими учениками. Один из современников писал, что если английский мастер закладывал корабль, то на соседнем стапеле русский мастер закладывал свой корабль и в точности повторял все операции и процедуры английского кораблестроителя. При Петре начался грандиозный, невиданный ранее импорт знаний и навыков, без которых развитие страны было бы невозможно. Благодаря Петру в России возникли производственные, технологические традиции, развилось уникальное горное дело, появились изобретатели новых машин и механизмов.

Нигде в мире государство так не поддерживало предпринимателей, щедро снабжая их деньгами, инструментами, приглашало для них из-за границы специалистов, защищало товары русского производства льготными таможенными тарифами и налогами. В России было принято самое передовое в мире горное законодательство – Берг-привилегия 1719 года. Согласно этому закону тот, кто открыл полезные ископаемые (не важно, на чьей земле), получал право на этом месте, на этой земле основать собственное предприятие, завести дело. В результате в Россию хлынул поток денег, развернулось грандиозное промышленное строительство, был освоен Урал и другие отдаленные части страны, богатело купечество, процветало государство. Да, это произошло не сразу: прошли годы и даже десятилетия, прежде чем русский торговый флаг (это современный триколор России) появился в портах Европы, но Петр заранее предвидел такое будущее развитие России. И уже при Екатерине Россия вела длительные войны с Турцией и Польшей, не имея при этом внешнего долга, а курс ассигнаций был даже выше серебряных денег – так доверяли люди богатой русской казне! Золотой век Екатерины, при которой расцвела империя, был невозможен без черновой, не без ошибок подготовительной работы Петра.

Консерватор: Кто же спорит о несомненных успехах экономики России в XVIII веке, они бесспорны и впечатляющи. Но что лежит в основе этих успехов? Оставим в стороне экологию – невиданное, массовое уничтожение лесов, эрозию почвы и прочие последствия промышленного развития. Посмотрим на главное. Действительно, государство Петра всячески поддерживало предпринимателей, независимо от их происхождения, но что это государство требовало от предпринимателей взамен? Полной экономической покорности и исполнительности. В экономической политике господствовал протекционизм. Он выражался в жесткой регламентации производства, в ограничениях по количеству, виду, номенклатуре выпускаемых мануфактурой товаров. Протекционизм Петра, кроме активного поощрения промышленности и торговли, предполагал установление назойливого контроля специальных центральных органов Мануфактур и Берг-коллегий за всеми стадиями производства. Это и 100% госзаказ, когда всю продукцию поглощало государство, и жесткие репрессии в отношении не справившихся с делом – не банкротство, а конфискация! Ради поддержки отдельных предпринимателей он запрещал производство определенных товаров по всей стране и душил таким образом всякую конкуренцию. С петровского времени русская экономика была ориентирована почти исключительно на военные нужды, на потребности армии и флота, империи. Нет сомнений, что Петр поощрял и развитие торговли – открыл русским купцам ворота в Европу через Петербург, Ригу, Ревель, создал в 1724 году льготный для них таможенный тариф. Но при этом оказалось, что русское купечество при нем было разорено непомерными поборами, повинностями, которые были обязаны исполнять купцы. А чего стоит введенный Петром налог на предполагаемую прибыль! За петровское время резко сократился список купеческих династий в России – известно, что купеческий капитал всегда хрупок, не защищен от произвола и несчастного случая. Промежуточный итог индустриализации по-петровски таков: низкое качество русских товаров, их неконкурентоспособность на европейском рынке. Туда шло преимущественно русское сырье или полуфабрикаты: железо, пенька, сало, мед хлеб. Позже, во времена Екатерины II, оказалось, что суконная промышленность России после присоединения к империи восточной части Польши почти разорилась – она не могла тягаться с капиталистическими предприятиями Лодзи и Вроцлава. В этом-то главный и парадоксальный результат экономических преобразований Петра: активно поощряя развитие промышленности, он воспрепятствовал ее естественному движению в сторону капитализма. Важно отметить, что в допетровской России уже были предпосылки для развития промышленного предпринимательства, прежде всего в увеличении рынка свободных рабочих рук за счет относительно роста социальной и географической мобильности. Вдоль крупных рек, в торговых городах имелась свободная рабочая сила, которую привлекали к работе первые предприниматели. Петр покончил с этим явлением. Своими поощрительными и одновременно ограничительными мерами (введение подушной подати, паспортов, ограничение передвижения по стране) он сделал возможным существование в России только одной формы экономики – крепостнической, построенной на привлечении несвободных рабочих рук. Известно, что на Урале – в главной кузнице страны, – к середине XVIII века большая часть рабочих (96%) была крепостными владельцев заводов. Это произошло как бы естественно: ради развития производства Петр приписывал (прикреплял) к заводам местных свободных крестьян, они становились крепостными фабрикантов, которым это было удобно. Вопреки прежнему законодательству при Петре было разрешено купцам-предпринимателям покупать к заводам крепостных для использования их труда на производстве. Это открыло огромные возможности для создания предприятий примитивного типа, на которых работали рабы или крепостные крестьяне, которые так отрабатывали свои повинности новому помещику. Предприниматель-помещик не был заинтересован в поиске свободных рабочих рук. Ему все давало государство. Был и другой тупиковый вариант: крепостной наемный труд. Это значило, что крепостной крестьянин получал паспорт от своего помещика и шел на заработки на какое-то предприятие. Заработав там деньги, он платил повинности своему господину, причем нередко десятки лет. И лишь некоторым удавалось скопить столько денег, чтобы выкупить из неволи себя и свою семью. В итоге в России произошло почти полное уничтожение свободной рабочей силы. Среди предприятий, которые использовали наемных свободных рабочих, упоминаются фабрики, на которых делают шелковые ленты, сахар, т.е. те товары, в которых не нуждается армия и флот. Неконкурентная экономика дожила до Промышленной революции начала XIX века и рухнула. И последнее – поощрение государства сделало русскую буржуазию сервильной, лишенной собственной идеологии и сознания своего общественного значения – все ее богатство имело основой государственную собственность, аксиомой было убеждение, что, если государь даст что-то, он же может это и отнять! Поэтому русские предприниматели не становились буржуа, они стремились, получив крепостных, слиться с дворянством, исчезнуть в его среде, стать помещиками. Эволюция начинавших как свободные предприниматели баронов Строгановых и Демидовых кажется наиболее показательной. Оба эти рода слились с дворянской элитой страны. Собственно, и современная буржуазия России действует в том же ключе. Иначе говоря, Петр создал тупиковую крепостническую экономику, не имевшую никаких перспектив развития…

Западник: У меня есть что ответить вам. Да, Петр создавал крепостническую экономику. Не спорю. А что, разве у него был иной выбор, была альтернатива? Во-первых, какой рычаг, кроме государства, он мог использовать для индустриализации? Известно, что купеческий капитал может существовать столетиями, не порождая промышленного предпринимательства. О каком капиталистическом укладе, свободной конкуренции в России могла идти речь при слабости развития торговли в целом, при отсутствии свободных городов, коммун, гильдий, цехового устройства, наконец, Магдебургского права. К этому припомним отсутствие общероссийского рынка, слабое денежное хозяйство, отсутствие банков, капиталов, дворян-джентри. Какую в этих условиях можно было построить экономику, кроме государственной и зависимой от государства? Сколько нужно было столетий ждать появления фабрик и заводов? У России не было времени и возможности точно идти по пути развитых европейских народов. Да и у этих народов, кстати, во времена Петра не особенно много было коммерческой и иных свобод – вспомним французский дирижизм XVIII века или промышленную политику Прусского королевства Фридриха Второго. И потом, ведь главное – Петр, начиная реформы, рассчитывал на инициативу людей, он давал шанс русскому человеку с кошельком сделать себя, стать богатым, прославиться. Разве его вина, что таких, как предприниматели Демидовы, построившие на Урале десятки заводов, оказалось мало. Да, можно сказать, что Петр действовал неэффективно, когда указом 1721 года он сразу создал в России купеческие гильдии, ремесленные цеха и магистраты – то, что в Европе складывалось столетиями. Возможно, что это не самое мудрое решение Петра, которое привело к бюрократизации городской жизни. Но у него не было иных вариантов. Петр не мог ждать, чтобы пресловутая лужайка поливалась и стриглась 800 лет. Нужно было спешить, иначе Россия не успевала на поезд великих держав. Петр давал России и русским шанс, а уж как они этим воспользовались – другой вопрос. Но давайте уйдем от экономики и поговорим о культуре…

О культуре и человеческом достоинстве

Западник: Я убежден, что петровские реформы вдохнули в русскую жизнь, в русскую культуру нечто новое, обогатившее ее. Россия осознала себя европейской страной, избавилась от комплекса европейского аутсайдера. Мы ощутили себя европейцами. Современник Петра писал после его смерти: «Он научил нас понимать, что и мы люди», что мы – европейцы. Петр четко сформулировал задачу развития России: мы отстали от Европы не потому, что хуже европейцев, не имеем их мозгов, а потому, что задержались в пути из-за монгольского ига, войн, нашествий, гражданских войн. Теперь перед нами открыты все дороги и нужно показать европейцам, что русский человек способен делать все, что могут они. Это породило в XVIII веке идею национального патриотизма, суть которого сводится к утверждению: «Наш народ – не хуже других народов, нужно это доказать». Это существенное отличие от позднейшего национализма, утверждающего: «Наш народ лучше других народов, и это имманентно».

Далее. Россия стала светским государством, в ней возобладали ценности светской культуры, произошел отказ от культурного изоляционизма, порожденного религиозным одиночеством православия. Россия стала страной европейцев и европеек – именно Петр открыл русской женщине дорогу в свет, сделал возможным будущее равенство женщины в русском обществе.

Русский язык стал искуснее, богаче, он быстро изжил церковно-славянские архаизмы, его словарь обогатился новыми понятиями. Он стремительно становился современным литературным языком. Известно, что всего в современном русском языке 20 тысяч иностранных слов и понятий и четыре тысячи из них появилось за четверть века жизни Петра.

Ломоносов, выдающийся русский ученый, явление, которое без Петра было бы невозможно, писал, что только с Петра мы разговариваем на русском европейском языке, что наш язык не уступает в силе, выразительности и гибкости языкам других народов. Первое же стихотворение Ломоносова на победу русской армии над турками в 1739 году звучит необыкновенно выразительно:

Шумит ручьями бор и дол,

Победа, русская победа,

Но враг, что от меча ушел,

Боится собственного следа!

Нет, при всем уважении к ценностям Древней Руси, не могли так написать в XVII веке! Да что стихи! Преобразования Петра привели к возникновению нового русского дворянства европейского типа, для которого понятия личной чести, человеческого достоинства стали пониматься выше родовой чести, и их стали защищать шпагой на дуэли. Благодаря Петру и Екатерине II в России были заложены основы гражданского общества – ведь дворянство стало первым эмансипированным классом России, с появлением его сословных прав, привилегий и свобод стали развиваться и крепнуть свободы других сословий. Да и почти вся русская интеллигенция вышла из дворян. Открываешь списки петровских дворян, вытащенных им за волосы к службе и свету. Читаешь эти списки и как будто перечисляешь каталоги библиотек, галерей, музеев, консерваторий. Вот начало: Аксаков, Анненков, Апухтин, Балакирев… Вот середина списков: Мусоргский, Скрябин, Сомов, Столыпин, Полонский, Пушкин… А вот конец списков: Чаадаев, Чаплыгин, Яблочков, Языков, Якушкин и т.д. и т.п. – тут вся русская культура….

Консерватор: Тут несколько ответов. Первый. Приникая к источникам других культур, впитывая их, зачем же было нужно яростно уничтожать свою, унаследованную от предков культуру, которой было почти тысяча лет? Известно, что для Петра старина была синонимом вредного, плохого, ретроградного, смешного, неудобного. С петровских реформ впечаталось в сознание поколений представление, что допетровская культура плоха, примитивна, малоинтересна. До начала XX века, до коллекций икон художников Грабаря, Корина, до повести «Черные доски» писателя Солоухина, до фильма «Андрей Рублев» Тарковского, до исследований академика Лихачева повсеместно в умах царило убеждение, что древнерусская культура вторична, тупикова, причем это отношение к старине из Российской империи перекочевало в советскую империю. Сколько гениальных памятников прошлого из-за этого было погублено, сколько уничтожено старинных икон, книг, сколько угасло или прервалось культурных традиций! Кажется, будто Петр ломал русскую культуру через колено, поступал с ней как завоеватель. Да и указы его столь суровы, непререкаемы, что порой кажутся приказами некоего коменданта оккупационных сил. Да неужели наш народ, живший до Петра тысячу лет, был так уж плох, что с ним нужно было поступать подобным образом. Даже Реформация в Европе не была столь радикальна в отношении культуры, как политика Петра в России. Все было резко изменено: литература, архитектура, искусство, эстетика. Положа руку на сердце, скажем, что почти весь XVIII век в культурном смысле пропал для России – с трудом усваивая европейские барокко и классицизм, сочиняя по европейским прописям, она целый век пребывала, в сущности, в состоянии ученичества, подражательства, до времен Пушкина и Глинки, когда привитое дерево наконец дало обильный плод. Но целый век – слишком высокая цена за оригинальность.

Второе. О каком достоинстве человека, дворянина, о каких зачатках гражданского общества можно говорить в XVIII веке? Петровский дворянин был таким же рабом государства, как его крестьянин был рабом помещика: он не имел права жениться, пока не выучится, был обязан пожизненно служить в армии, по закону о майорате был резко ограничен в праве пользования поместьем, которое только условно можно назвать собственностью. Формально и по существу все материальные ценности принадлежали царю. Более того, при Петре были введены законы, предписывающие казнь самоубийцам (живые они еще или уже мертвые), ибо признавалось, что жизнь подданного принадлежала не ему, а государству. Принятая Петром в 1724 году Табель о рангах, не расширила, а сузила возможности социальной мобильности, ограничила переход из нижних категорий населения в высшие. Горячий сторонник европейской науки, Петр, не задумываясь, отправлял приговоренных к смерти преступников на эксперименты к своим медикам. Введение подушного налогообложения преследовало, кроме финансовой, и полицейскую цель: отныне внесение в налоговый кадастр означало повсеместный запрет населению передвигаться, не имея специальных паспортов. С паспортом можно было удалиться от дома лишь на 30 верст.

Из права исчезло бывшее там до Петра понятие «свободный», «вольный человек». Если раньше формировалась категория лично свободных от службы, тягла и крепости, то при Петре с этим было покончено: «вольный человек» согласно законодательству Петра – значит «гулящий», бездельник, беглец, преступник. Была даже попытка запретить купцам переезжать из города в город, что парализовало торговлю, так что указ пришлось отменить. В стране воцарилось повсеместное, невиданное прежде насилие. Можно говорить даже о его тотальных формах. Так, на крупных стройках просматривались черты будущего ГУЛага: тысячи закованных в цепи преступников строили города, крепости, гребли на галерах. В законодательстве стали преобладать суровые, даже свирепые нормы наказания. Кажется, что не было закона, который бы не предусматривал телесных наказаний. Били, пороли, истязали всех: дворян, солдат, стариков, женщин, детей, которых разрешалось пытать с 10 лет. Все это историки права называют «раздачей боли». В 1724 году была предпринята тотальная попытка борьбы с нищенством. В один день 14 октября все администраторы по всей стране вскрыли пакет с указом, который предписывал немедленно арестовать всех нищих, бродяг и разослать их: кого в тюрьму, кого на каторгу, кого в монастырь.

Западник: Да, Петр был горячим сторонником концепции «просвещенного принуждения». Он писал, что «из всех нынешних дел не все ль неволею сделано». Он считал насилие благодатным и необходимым. Но согласитесь, что это насилие – не каприз тирана вроде Грозного или паранойя Сталина, а распространенная в прошлом педагогическая норма, применимая к ленивому ученику, а именно таким ему представлялся русский народ. У Петра не было другого способа заставить русских людей осваивать знания и навыки передовых народов, как показывать на своем примере, учить, принуждать – ведь и ныне принуждение (в облагороженной форме) – основа просвещения. Да, на его знамени как будто было написано: «Прогресс через насилие!» – и он видел себя воспитателем, учителем народа. Может быть, иначе в России и нельзя. Да и время было жестокое. Насилие было везде. Отец прусского короля Фридриха Великого говорил: «Когда я вижу сына, рука тянется к палке». И тут уж не избежать крайностей, но цель достигалась, и сам Петр писал, что хотя все и насилием сделано, но люди уже благодарят за науку, и плоды уже видны.

Консерватор: Вот-вот, знакомая песня: «Лес рубят – щепки летят». Может, поэтому все правители России, считая себя учителями, вечно недовольны народом, которым управляют. Старая концепция: народ – дети, и с ним нужно построже! Убогая умом Анна Иоанновна и та писала генерал-прокурору: «Ты им указ прочитай да покричи на них, страха ради». Они и теперь, такие улыбчивые за границей, с нами с экрана телевизора говорят строго, сурово, будто мы в чем-то изначально перед ними виноваты, будто мы все ленивы и жуликоваты. Эти посредственности, троечники учат великий народ, как ему жить. А вот когда им жареный петух клюнет в одно место, сразу вспоминают о «Земле», собирают Земские соборы, съезды представителей. В 1812 году все «верноподданные» в манифесте Александра вдруг названы «российской нацией», там же вспомнили героев «Земли» Минина и Пожарского. А в 1941 году мы все вдруг стали им «братьями и сестрами» и опять вспомнили Минина и Пожарского. Ну да ладно! Пусть насилие, но зачем в душу лезть, уничтожать веру, сокровенное, тайное, то, что недоступно никому, кроме Бога? Согласно закону 1721 года, каждый подданный был обязан исповедоваться священнику, а тот, под страхом смерти, был обязан сообщать властям, если в исповеди промелькнет информация о государственном преступлении. Это означало ликвидацию тайны исповеди. Это приводило истинно верующего к страшной дилемме, которая преследовала русского человека до недавнего времени: «И доносить мерзко, и не доносить страшно», «Или Отечество продать, или бессмертную душу». Петр превратил Русскую православную церковь в придаток государства, она вступила в мрачный и безгласный период «синодального правления», что крайне негативно сказалось на моральном климате всего общества.

Словом, Петр своими реформами способствовал консервации многих явлений Средневековья, которые начали было размываться перед его царствованием. Речь идет о резком усилении крепостного права, складывании жесткой политической системы самодержавия, в которой господствовала ничем не ограниченная самодержавная власть и бюрократия…

Спор этот бесконечен и болезнен, потому что все равно речь идет не о прошлом, а о нашем настоящем и нашем будущем, ибо спорить о Петре – это спорить в конечном счете об острых проблемах нашего дня, который всеми нитями так прочно связан с днем петровским…