Для большинства знания о тюрьмах и заключенных — это мозаика из кадров художественных фильмов, строчек редких статей газет и небольшого репортажа из колонии строго режима — ее номер давно забылся, — вышедшего на НТВ. Наши знания от реальности отделяет целая пропасть. Чтобы попробовать преодолеть ее, я отправилась в исправительную колонию номер семь (ИК-7) для женщин.
Этот проект не задумывался как исследование условий содержания — их легкости или тяжести. Это не попытка разобраться в справедливости судебной и исправительной системы. Главная мысль, с которой я вернулась из мест не столь отдаленных, заключалась в том, чтобы убрать пару кирпичиков из той психологической стены, которая отделяет «сидящий» мир от «несидящего». Что иногда судебный приговор — это не повод отворачиваться от человека и лишать его права на сострадание. Что по ту сторону колючих проволок оказываются такие же люди — они вяжут кофты, сажают цветы, влюбляются в героев книжек и лечат больных животных.
Я отправилась на зону, чтобы посмотреть на воров, наркоманов и убийц. Я взяла с собой фотоаппарат, чтобы увидеть и разобраться в нас самих.
Страшный мир тюрьмы оказывается во многом лишенным своих классических атрибутов — колючей проволоки, решеток и зеленых стен. Порой мне кажется, что я иду по построенному в советские годы санаторию. Другой раз камеры напоминают мне больничные палаты в каком-нибудь районном центре. А люди, которые их населяют, самые обычные: пассажирка плацкарта, соседка из первого подъезда, торговка мясом с рынка. Такие разные. И так хорошо узнаваемые.
Устоявшийся, вырубленный на каждом лице распорядок определяет жизнь колонии. Рабочее время дня обрамляют три посещения столовой: завтрак, обед и ужин. Вечером — личное время, которое мне, по старой привычке, хочется назвать свободным.
Арестантки едят просто, но вкусно: суп, второе с мясом, компот, свежий хлеб. Возможно, оттого, что готовят сами, еда кажется немного домашней. Таким может похвастаться не каждый санаторий или больница.
Исполнение наказания вместо исправления преступника — эта семантическая ошибка закралась в название целого государственного института, и так там и живет. Два зэка из трех, по статистике ФСИН за 2020 год, попали в места заключения уже не в первый раз. Сотрудники ИК-7 говорят, что для женской колонии эти цифры еще мрачнее. И даже ошибку юности или глупости — случайный шаг за грань закона — часто не удается исправить вовсе.
Границу, разделяющую свободу от несвободы, чувствуешь, даже оказавшись в тюрьме по собственному желанию. Проведя некоторое время в предсказуемом в бытовом смысле мире «неволи», освободившиеся осужденные воспринимают проблемы и заботы свободного мира — оплату жилья, поиск работы и круга общения — как проблемы нового уровня. Решение этих вопросов для многих из них кажется невозможным.
Поэтому, когда суд устанавливает срок наказания, даже самый короткий часто оказывается пожизненным. Пожизненным отчуждением от друзей, семьи, работы, нормальной жизни. И спрятаться от этой неприкаянности, отгородиться от пьяного окружения или бьющего мужа можно только внутри стен колонии.
Прошение об УДО напоминает здесь обязательный ритуал. Все проходят его, хотя в освобождение — и в частном смысле, и в переносном — не верят ни сами осужденные, ни сотрудники исправительных учреждений.
Но всё же из стаи выбиваются две или три птицы, они находят свой путь, который не приведет их обратно. По словам одной из сотрудниц колонии, эти случаи всегда особенные и всегда — истории, в центре которых не воля или решительность, а помощь, которая приходит со стороны.
Ольгу я фотографировала в 2014 году. Сейчас она уже освободилась, живет на Ямале, родила двух детей
Территорию осужденные украшают своими руками, благодаря чему территория тюрьмы больше напоминает крымский санаторий или детскую больницу — с клумбами по всему периметру, рисунками на стенах и даже ландшафтным дизайном и ледяными фигурами в разное время года.
Ирония картографии: колония-поселение для женщин, бывшая ИК-7, находится в поселке Светлый (республика Марий Эл). Здесь отбывают наказание женщины, попавшие в тюрьму не в первый раз.
Содержать животных в исправительных учреждениях не запрещено — домашние питомцы здесь — это возможность заботиться хотя бы о ком-то.
Виктория освободилась 2 года назад. Она вышла замуж и три месяца назад родила. Кот Дзюба — самый привилегированный житель колонии, он спит на пуховой перинке и питается кормом стоимостью 5000 рублей в месяц.
В колонии свои способы борьбы с одиночеством. Девушки вне зависимости от формата отношений часто разбиваются по парам. Некоторые из них продолжают поддерживать их и после освобождения.
На зоне строгое расписание: подъем, чистка зубов, завтрак, работа в швейном цеху или учеба, кто-то идет в столовую, кто-то — работать в прачечную.
Самые распространенные преступления связаны с наркотиками и самообороной. Самая модная одежда — с бейджем на правой груди.
После рабочего дня — личное время, которое мне по старой привычке хочется назвать свободным.
Эля. Перед освобождением я предлагала ей помочь найти работу фотомоделью в Москве. Она в ответ рассказала, что девчонкой попала в компанию парня, сына влиятельного предпринимателя, где попробовала наркотики. И собирается вернуться к той же жизни. Другая — не для неё.
Шрамы у Эли остались после колонии в Кабардино-Балкарии. Эля освободилась летом 2016 года, умерла от передозировки в январе 2017-го. Ей было 25.
Перекур между работой — любимое занятие. Девушки что-то активно обсуждают в перерыве между подготовкой школы к 1 сентября.
Некоторые осужденные особенно сближаются, живут и работают вместе.
Те, кто не может работать по состоянию здоровья, могут читать. Правда, и им сидеть на кровати днём не положено.
Маня мастерит декорации к праздничным постановкам, увлекается ландшафтным дизайном и единственная передвигается по зоне свободно.
Ее называют «Доктор Айболит». Время от времени Маня находит больных животных, выхаживает их и потом отпускает на свободу. А сама возвращается в тюрьму уже в четвертый раз
За последние 10 лет работы колонии освободились и не вернулись единицы, их можно пересчитать по пальцам. Практически все эти случаи связаны с полной сменой окружения и поддержкой со стороны, например, религиозной общины.
Последний раз я снимала в ИК-7 в мае. За забором оставался мир, в котором осужденные сажали цветы и что-то увлеченно обсуждали.
Вся страна проводит май с лейкой в руках, тюрьма не исключение.
Нина (посередине) освободилась 3 года назад и вышла замуж, наркотики смогла оставить в прошлом.
Как и все женские колонии, эта тюрьма — общего режима, максимальный срок заключения — 18 лет.
Музыка начинает и заканчивает рабочий день, на «Промке» — так называется рабочий цех в колонии — она играет постоянно. Вокруг работы строится вся жизнь колонии.
Личное пространство осужденных: читать книги, красить волосы, писать стихи и письма на волю.
Страх перед тюрьмой сменяется робостью, а затем и смелостью. И вот я уже хожу по колонии без сопровождения, я остаюсь с заключенными наедине, разговариваю.
Внутри этих женщин живы те же девчонки, которые хотят красивых фотографий. Поэтому недоверие ко мне быстро сменилось желанием пообщаться и получить фотокарточку.
Замок на воротах тюрьмы иногда открывается, но фактически только для того, чтобы показать путь, который приведет обратно. Наблюдая за жизнью колонии на протяжении пяти лет, я поняла истории женщин, не сумевших задержаться в свободном мире. А истории тех, кто смог не вернуться в мир тюрьмы, восхищают больше голливудских хэппи-эндов.
Редактор текста — Владимир Петин.
Иной взгляд на проблему:
Портрет осужденной женщины. «Отделение» — фотопроект о потере интимного, индивидуального, личного