Александр Петриков специально для «Кашина»

⤢

Катрин Ненашеву уволили из Политехнического музея, и это, конечно, большой скандал.

Катрин Ненашева – знаменитейший российский художник-акционист; искусствоведы относят ее к третьей волне отечественного акционизма. Первая была – Тер-Оганьян и Монро, вторая – Война, Pussy Riot и Павленский, а третья – новейшее поколение, дети нулевых, заканчивавшие школу, когда Леонид Николаев рисовал член на Литейном мосту. Катрин Ненашева в конце десятых ходила по центру Москвы в тюремной робе, она брила голову на Красной площади и, надев очки виртуальной реальности, сжигала российский паспорт, а полицейские срывали с нее очки и говорили, что реальность может быть только настоящая, ее запирали в психушку, а она освобождалась и уезжала в Донецк, где ее пытали, но она вырывалась из плена, и потом даже из собственных пыток делала самостоятельное произведение – текстовое. И пусть она не так знаменита, как ее предшественники, она знаковая фигура, легенда, и как жаль, что скучная чиновница Екатерина Проничева, возглавляющая Политехнический музей, уволила ее из своей организации.

Это, помните, как Петра Павленского уволили из Яндекса, когда он прибил свою мошонку к брусчатке Красной площади? Или как Олега Воротникова из Войны прогнали из RT, когда он перевернул полицейскую машину на Дворцовой? Или как Надежду Толоконникову отчислили из «Сколково» после панк-молебна в Храме Христа Спасителя? Помните? Разумеется, нет. Русские акционисты времен, назовем это прямо, золотого века этой формы искусства и думать не могли, чтобы встраиваться в систему и работать в ней, посвящая нерабочее время той деятельности, которая по меркам системы проходит как мелкое или не очень хулиганство, или вандализм, или оскорбление чувств верующих. Акционисты золотого века жили в сквотах, уходили, скрываясь от полиции, на нелегальное положение, воровали еду в супермаркетах, даже если им накануне российский Минкульт вручал государственную премию «Инновация». Матерная кличка покойного Леонида Николаева – она буквально об этом. Если бы ему кто-то из знакомых сказал – Леня, мол, а как насчет позиции младшего клерка в «Газпроме»? – Леня бы ответил так, что спрашивающий, убегая и потирая ударенный затылок, матерился бы – «Ну, е…утый». Но друзьям Леонида, как мы понимаем, и в голову не приходило звать великого акциониста на стыдную с его точки зрения работу. Он был вне того мира, в котором живут газпромовские клерки, сколковские профессора, государственные журналисты, и даже если в этой среде обнаруживались его друзья, стеклянная стена между ними и Николаевым оставалась непроницаемой.