Продавец, торгующий китайскими товарами на Центральном рынке Хабаровска. Фото: Дмитрий Моргулис/ТАСС
Любимые аргументы алармистов: ВВП одной только китайской провинции Гуандун больше, чем у всей России; население одной только приграничной провинции Хэйлунцзян больше, чем в двух восточных федеральных округах вместе взятых.
Оттого столь предопределенным и кажется втягивание России и других постсоветских государств в орбиту влияния Китая. Вся восточная политика России (так называемый поворот на Восток) видится поворотом к Китаю. А меры правительства по развитию восточной периферии на интернет-форумах и в социальных сетях называются не иначе как «предпродажной подготовкой».
Когда же обыватель, находясь в приграничье, не видит вокруг пресловутого «миллиона китайцев» или засилья китайского бизнеса, он думает: вот же ж, попрятались, скрывают что-то. И начинает подозревать еще больше. В результате в Казахстане уверены, что Дальний Восток уже «под китайцами». А в России считают: то же самое произойдет с постсоветской Центральной Азией…
Не будем превращаться в нигилистов, но отметим: алармистские представления о ползучей экспансии КНР устарели на пару десятилетий и сейчас не подтверждаются ни статистикой, ни экспертными материалами, ни банальным наблюдением.
Скорее наоборот: восточные регионы России терпят неудачу в желаемом привлечении китайского капитала, а последние тенденции по обе стороны границы показывают, что страны все больше замыкаются в собственных «суверенных экономиках» и стараются минимизировать зависимость друг от друга. Ниже мы постараемся аргументировать этот простой тезис.
«Желтая опасность»: миф и реальность
Китай как внешнеэкономический и внешнеполитический актор всегда вынужден делать чуть больше, чтобы завоевать доверие партнера. Потому что на другой чаше весов сотрудничества всегда будет представление о «китайской угрозе» и скрытом умысле любых действий китайцев.
Сама по себе синофобия не является новым феноменом. Ее существование фиксируется в источниках и литературе XIX века. Удивительнее другое — то, как она сосуществует с интеграционным дискурсом и позитивной повесткой сотрудничества в большинстве стран — партнеров КНР.
Не менее интересно и то, что синофобия не исчезла в результате активизировавшихся в последние десятилетия целенаправленных усилий Китая по улучшению своего имиджа — того, что, по определению Джозефа Ная, принято называть «мягкой силой».
Собственно, сейчас уже можно констатировать, что «мягкая сила» Китая потерпела крах. Последние действия Пекина заставляют задуматься: а не отчаялись ли в Китае заставить себя полюбить и не решили ли действовать, как внутри, так и снаружи страны, исключительно с позиций силы? Впрочем, пока этот настрой скорее направлен на разрыв связей с внешним миром, чем на их укрепление, в котором грань между интеграцией и неоколониальной экспансией весьма условна.
Чего же, однако, боятся соседи Китая?
Во-первых, демографического давления.
Во-вторых, того, что китайский капитал, умело используя коррумпированность российских властей и бизнеса, под чистую скупит всю местную экономику, после чего ресурсы будут бесконтрольно уходить исключительно в Китай, оставляя выхолощенную землю, истощенные месторождения, загрязненную воду, вырубленные леса.
В-третьих, того, что по мере закрепления на сопредельных территориях китайские переселенцы рано или поздно поставят вопрос об их «возвращении в лоно Китая».
Набор способов этого, по мнению алармистов, включает как проведение референдума, в котором будут участвовать принявшие гражданство России китайцы (при получении зарубежного гражданства они, кстати, в обязательном порядке теряют китайский паспорт), так и военное вторжение (причем непонятно, почему для военной операции обязательно нужно предварительное экономическое освоение земель).
Оправданны ли эти тревоги?
Деятельность китайского бизнеса действительно в значительной степени находится в «тени»: многие предприятия мимикрируют под российские, существует расхождение между заявляемыми и реальными масштабами работы. В реальности не существует достоверной статистики ни по объемам инвестиций, ни по числу китайцев, работающих на Дальнем Востоке. Например, если опираться на данные Центробанка РФ, в допандемийные годы в общем объеме прямых иностранных инвестиций (ПИИ) на Дальний Восток на Китай приходилось не более 0,1%.
Однако эти данные не говорят нам практически ничего, поскольку как для России, так и для Китая главными партнерами в инвестиционном сотрудничестве являются офшоры вроде Багамских и Виргинских островов, Гонконга, Нидерландов, Каймановых островов (в Китае на них приходится 80% инвестиций за рубеж).
Как следствие, общественность не доверяет ни официальным цифрам, ни экспертным заявлениям и по-прежнему воспринимает большую часть китайских инициатив сквозь призму угрозы, а не возможности.
Этому способствует и работа коммерческих СМИ, которые в погоне за высокими рейтингами склонны преувеличивать масштабы китайского присутствия, использовать броские заголовки, акцентирующие внимание читателя на негативных сторонах сотрудничества с Китаем.
В результате создается благоприятный фон для манипуляции общественным мнением и разжигания синофобных настроений — все это за последнее десятилетие в России дважды выливалось в антикитайские выступления. И оба раза это было связано с Байкальским регионом.
Как работает синофобия
Летом 2015 года население Забайкальского края негативно отреагировало на сообщения СМИ о заключении краевой администрацией протокола о намерениях передачи 115 тысяч га пустующих сельхозземель и объектов Могойтуйской промзоны в длительную аренду (49 лет) китайской компании «Хуаэ Синьбан» («дочка» корпорации «Чжунцзе»).
В Чите было проведено несколько митингов, собравших до 150 человек (впрочем, организаторы ожидали гораздо больше — до 5 тысяч). Встревоженные сообщениями с мест депутаты Госдумы направили соответствующий запрос в прокуратуру, а также призвали провести общественные слушания или даже референдум по указанному вопросу. В результате протокол о намерениях был расторгнут, а предполагаемые для передачи объекты так и остались пустовать.
А весной 2019 года начались протесты в Иркутской области — по поводу строительства компанией «Аквасиб» (на 99% принадлежит китайскому инвестору из города Дацин) завода по бутилированию байкальской воды в поселке Култук.
Проект еще с 2017 года входил в перечень региональных инвестпроектов. В апреле 2017-го в иркутских СМИ вышел первый материал о нем, и появилась электронная петиция с требованием остановить строительство — на тот момент она с трудом набрала лишь пару сотен подписей. Однако в конце февраля 2019 года информация о проекте вновь всплыла в СМИ и сразу же вызвала ажиотаж в социальных сетях, чему способствовали посты популярных блогеров — например, дизайнера-метросексуала Сергея Зверева, уроженца Култука.
В результате 24 марта 2019 года в 30 городах, включая Москву, а также ряд зарубежных столиц, прошли акции «За чистый Байкал». Под упомянутой петицией подписалось более 1 млн человек.
Участники митинга «За чистый Байкал» в Москве. Фото: Sota / youtube.com
Основная претензия экспертов по природоохране сводилась к тому, что траншеи для водопровода к култукскому заводу предполагалось прорыть по Таловским болотам — месту гнездования и зимовки краснокнижных птиц. При этом в социальных сетях и большинстве публикаций акцент делался не на этом, а на китайском происхождении инвестора. В частности, высказывались предположения о том, что результатом продажи бутилированной воды будет обмеление Байкала. Так экологический по своей изначальной постановке вопроса протест приобрел черты ксенофобского выступления, и именно в таком ключе его восприняли китайские СМИ. А это, в свою очередь, вызвало рост антироссийской риторики среди пользователей китайских соцсетей.
Прокуратура Иркутской области экстренно провела проверку строительной площадки, в ходе чего были найдены нарушения. Проектом заинтересовались депутаты Госдумы, посетившие Култук 29 марта.
В апреле Байкальская природоохранная прокуратура через суд добилась остановки строительства. Тогда же было вынесено постановление суда о запрете эксплуатации здания другого китайского объекта — завода по бутилированию воды в поселке Байкальск, собственником которого являлась компания «Озеро Байкал — Лун Чуан». Работа на обоих проектах была остановлена.
Впрочем, продолжили работать остальные заводы по бутилированию воды — например, компания Baikalsea.
Таким образом, обе конфликтные ситуации объясняются экономической конкуренцией, в которой китайское происхождение инвестиций явилось удобным поводом для провоцирования общественного недовольства.
«Дремлющая» синофобия в данном случае с легкостью активизировалась, в том числе посредством ангажированных или просто заинтересованных в высоких рейтингах посещаемости электронных СМИ.
В сухом остатке ни там ни там не удалось привлечь китайские инвестиции, необходимые для развития региона.
Пандемийное обнуление
Пандемия коронавируса по многим направлениям «обнулила» и без того скромный уровень проникновения китайского капитала и рабочей силы в восточную Россию.
Есть точка зрения, что это временное явление, и после «нормализации» все вернется-де на круги своя. С другой стороны, что касается привлечения китайской рабочей силы и активности небольших «мутных» фирм из приграничья, то пандемия просто ускорила процесс, вызревавший все последние годы.
Самое очевидное — это исчезновение с дальневосточных полей китайских фермеров.
Значение китайских рабочих для сельского хозяйства Дальнего Востока снижалось с середины 2010-х годов, когда вслед за падением рубля, а следовательно, и доходов сезонных рабочих, нанимать китайских крестьян становилось все сложнее. Местные власти также последовательно выдавливали их, сокращая объем льгот для китайской рабочей силы в сельском хозяйстве.
Пандемийный 2020-й ускорил развязку. Очень немногие китайцы въехали окольными путями, но значимой роли их присутствие не сыграло. Казалось, что на земле попросту некому будет работать. Но в конце года стало понятно, что опасения были напрасными. Отрасль устояла и без китайцев, а снижение посевов и урожая принципиально не сказалось на состоянии рынка.
Вслед за сезонными рабочими из отрасли постепенно уходят и мелкие китайские предприятия, конкурентное преимущество которых как раз и заключалось в более эффективной работе с соотечественниками.
Их место заняли российские производители — очень часто связанные с зарубежным, в том числе китайским, капиталом. Такие как, например, компания «Легендагро», «дочка» харбинской госкорпорации «Бэйдахуан», но с российским менеджментом и опирающиеся на российские кадры.
Также почти исчезли китайские обработчики древесины. В самих лесах китайцы и так не работали — вопреки распространенным мифам, валили и гнали в Китай «кругляк» российские бизнесмены.
А вещевые рынки, которые в 1990–2000-е годы, считались «китайскими», сейчас скорее «узбекские», а небольшая азиатская составляющая в них выражена больше вьетнамцами, а не китайцами.
Стоит ли говорить, что за долгие годы в регионе так и не появилось сколько-нибудь крупного китайского индустриального производства? И даже крупная госкорпорация «КОФКО», занимающаяся на Дальнем Востоке скупкой зерна и бобовых, за несколько лет работы так и не сподобилась построить даже собственный элеватор, не говоря уже о заводе по переработке сои.
Вернутся ли китайцы?
В то, что китайские сезонные рабочие снова приедут в Россию после нескольких лет простоя, верится с трудом.
Во-первых, за это время удастся подготовить им замену.
Во-вторых, перепрофилируются и сами китайские рабочие, и — что важнее — агентства, занимающиеся их наймом в приграничных деревнях.
В-третьих, чем дальше, тем больше становится разница в оплате труда и условиях жизни между Китаем и российской деревней, что делает наем китайских трудовых мигрантов сложным и затратным мероприятием.
Более того, есть сомнения, что в прежнем объеме вернутся китайские туристы. Само их наличие в дальневосточных и прибайкальских городах долгое время позволяло делать далеко идущие выводы о влиянии и взаимопроникновении российской и китайской экономик. С 1 июля 2021 года Россия официально отменила ограничения на въезд граждан КНР, введенные в самом начале пандемии, в феврале 2020 года. Однако это никак не повлияло на приток китайцев в Россию.
Китайские туристы во Владивостоке. Фото: Unsplash.com
Во-первых, сейчас у России устойчивый имидж страны, в которой полный бардак с заболеваемостью коронавирусом.
Во-вторых, необходимость сидеть две недели в карантине по возвращении в Китай делает для китайцев краткосрочные поездки за рубеж попросту бессмысленными.
Несмотря на открытие границ для китайских партнеров, по-прежнему не восстановлены прямые авиарейсы между городами востока России и Китаем (все поездки осуществляются через Москву). При этом, например, между Владивостоком и Токио — три рейса в неделю. Несмотря на пресловутый «высокий уровень стратегического партнерства» между двумя странами, по-прежнему не решен вопрос о взаимном признании вакцин; нет никаких подвижек в плане отмены визового режима, хотя Россией для китайцев в одностороннем порядке введен режим электронной визы…
Иначе говоря, сейчас в плане сотрудничества между странами мяч на стороне Китая.
Сейчас уже не столько Россия противится интенсификации сотрудничества с Китаем, сколько Китай не стремится к нему.
Сверяем часы по ВЭФ
А как же интеграционная повестка? Китай с началом пандемии заблокировал все международные мероприятия и даже знаменитую Кантонскую выставку проводит в онлайн-формате, без иностранных гостей. На этом фоне ключевым событием становится Восточный экономический форум (ВЭФ), проводимый во Владивостоке в сентябре. В 2020 году его пропустили, но в этом году все-таки провели, пусть и с минимальным участием иностранцев и с весьма размытой повесткой.
Китайцы традиционно считаются одними из самых желанных гостей на ВЭФ, что подчеркивает особое значение сотрудничества между странами и дружбы глав государств. При этом глава Китая Си Цзиньпин лично приезжал на форум лишь однажды.
В этот раз заманить его во Владивосток шансов не было изначально. Жесточайшие правила карантина по приезду из-за границы распространяются не только на обычных граждан, но и на политиков. В результате председатель КНР уже более 600 дней не выезжал из страны. Его примеру, естественно, следуют и все мало-мальски значимые руководители. Поэтому китайскую делегацию на ВЭФ возглавил посол Чжан Ханьхуэй, а деловые круги были представлены в основном местными предпринимателями. В этом смысле Китай был представлен значительно хуже, чем Япония или Индия.
Глава думского Комитета по региональной политике и проблемам Севера и Дальнего Востока Николай Харитонов и посол КНР в России Чжан Ханьхуэй. Фото: duma.gov
Среди подписанных на форуме соглашений выделяется меморандум о взаимном интересе и намерениях между китайской госкорпорацией CRCC и правительством Приморского края о строительстве так называемой владивостокской кольцевой автодороги.
Согласно документам, объем китайских инвестиций предполагается на уровне 75 млрд рублей, однако пока речь идет только о намерениях. И о том, что правительство края будет «содействовать компании при ведении переговоров с органами госвласти».
Остальные соглашения связаны с привлечением китайского капитала весьма смутно. Например, Министерство труда и социальной защиты РФ и Министерство людских ресурсов и социального обеспечения КНР подписали «меморандум о взаимопонимании с целью установления и укрепления более тесного сотрудничества по вопросам труда и социального обеспечения, представляющих взаимный интерес».
Курс — на стагнацию…
Ситуация в торговле с Китаем тремя основными дальневосточными товарами близка к патовой.
В декабре 2020 года в связи с рисками распространения коронавируса Китай перестал принимать в своих портах российскую мороженую рыбу. Под угрозой срыва оказалась январская минтаевая путина — или, как ее называют на отраслевых сайтах, «главная путина России». Традиционно Китай забирал две трети минтаевого улова, поэтому срочно пришлось искать новые рынки сбыта товара, строить в России «цепочку холода» и вводить субсидии для перевозки и хранения дальневосточной рыбы. Впрочем, все это нужно было предпринимать давно — как и другие меры по выходу из-под монопсонной зависимости от Китая, которые сейчас вводят одну за другой.
С 1 февраля 2021 года Россия ввела временные ограничения на поставки за рубеж соевых бобов в виде заградительных пошлин (30% вместо прежней нулевой ставки). Летом они были продлены до 31 августа 2022 года (20%, но не менее 100 долларов за тонну).
В текущем сельхозсезоне их введение не оказало существенного влияния на рынок — большая часть выращенной на Дальнем Востоке сои ушла все в тот же Китай по старым контрактам, а следовательно, и по нулевой ставке. Однако параллельно была введена субсидия на перевозку масличных на запад России (действует до 31 декабря), так что в новом сезоне, очевидно, производители сои переориентируются на внутренний рынок, в ущерб традиционным торговым связям с Китаем.
То же касается древесины. С 1 января 2022 года Россия вводит полный запрет на экспорт необработанной и грубо обработанной древесины. Китайские эксперты заявляют, что они скорее будут еще больше закупать «кругляк» из Новой Зеландии и Австралии для переработки на собственных мощностях, чем начнут покупать российскую мебель. Везти дальневосточный лес в другие регионы России, где этого добра и так хватает, невыгодно, так что, возможно, дальневосточное лесное хозяйство ждут тяжелые времена. Однако факт в том, что и здесь торговля между Россией и Китаем будет не развиваться, а стагнировать. А желаемый показатель товарооборота в $200 млрд будет достигнут в основном за счет торговли энергоносителями.
На этом фоне прорывы в сотрудничестве связаны с двумя мостами через Амур. Мост «Благовещенск — Хэйхэ» уже построен и ждет торжественного открытия, которое состоится, как только Китай смягчит антиковидные правила.
Мост Благовещенск — Хэйхэ. Фото: wikipedia.org
А вот запуск многострадального железнодорожного моста «Нижнеленинское — Тунцзян», несмотря на то, что в августе наконец-то сомкнули рельсы, снова откладывается на следующий год — на этот раз из-за неготовности пункта пропуска.
Опрошенные эксперты, комментируя 15-летний проект, пожимают плечами: мост не нужен. Его строительство изначально инициировала компания «Петропавловск», которая планировала вывозить через мост железорудный концентрат с Кимкано-Сутарского ГОКа. Однако вскоре бизнес вышел из проекта, и мост уже достраивало государство — больше из соображений сохранения престижа, чем из экономической целесообразности.
Сохранить лицо, увы, не удалось — сроки сдачи моста переносились множество раз, а сам он стал символом затруднений в российско-китайском региональном сотрудничестве. Тех самых затруднений, оборотной стороной которых и является отсутствие китайской экспансии на востоке России.
