Нил Армстронг (слева) и Базз Олдрин устанавливают флаг США. Кадр, снятый 16-мм кинокамерой лунного модуля
На днях я в очередной раз перечитал дневники Корнея Чуковского. Это познавательное и вместе с тем мучительное чтение.
Вот одна из последних записей. Это лето 1969 года:
«Весь поглощен полетом американцев на Луну. Наши интернационалисты, так много говорившие о мировом масштабе космических полетов, полны зависти и ненависти к великим американским героям — и внушили те же чувства народу. В то время когда у меня «грудь от нежности болит» — нежности к этим людям, домработница Лиды Маруся сказала: «Эх, подохли бы они по дороге». Школьникам внушают, что американцы послали на Луну людей из-за черствости и бесчеловечия; мы, мол, посылаем аппараты, механизмы, а подлые американцы — живых людей! Словом, бедные сектанты даже не желают чувствовать себя частью человечества. Причем забыли, что сами же похвалялись быть первыми людьми на Луне. «Только при коммунизме возможны полеты человека в космос» — такова была пластинка нашей пропаганды. Благодаря способности русского народа забывать свое вчерашнее прошлое, нынешняя пропаганда может свободно брехать, будто «только при бездушном капитализме могут посылать живых людей на Луну».
Комментировать как-либо эту запись или даже просто меланхолически заметить, что ничего, мол, не меняется, не имеет никакого смысла. И без того прозрачность исторических аналогий, прозрачность перегородок между временами и обстоятельствами становится со временем все прозрачнее и призрачнее — до полного уже их неразличения.
Какая на самом деле разница, что, когда, где и по какому поводу, если везде и всегда одно и то же, одно и то же.
Вот, например, пару лет тому назад я прочитал о том, что «Дмитрий Рогозин пообещал проверить, высаживались ли американцы на Луну».
И подумал я о том, что было бы неправильно и даже жестоко нарушать хрупкую гармонию, царящую в этом театре теней, что не надо бы бестактно и грубо интересоваться, как и каким образом будет осуществляться эта проверка. Не надо, нехорошо это, нетактично.
И уж тем более не следует публично выражать свое неизбежное, в общем-то, изумление, когда вскорости вам торжествующе сообщат о том, что тщательная проверка была проведена и что в результате этой проверки выяснилось, что никаких американцев ни на какой на Луне, разумеется, не было, что, впрочем, давно было понятно и безо всяких проверок.
Да и самой Луны, кстати, скорее всего не было и нет. И понятно ведь, что начальник отечественного космоса вслед за несчастным гоголевским героем «ощутил сердечное беспокойство, когда вообразил себе необыкновенную нежность и непрочность Луны. Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге; и прескверно делается».
Сработанная в Гамбурге «Луна» и сооруженная в пропагандистских лабораториях «Америка» в мерцающем сознании изрядного, увы, числа россиян разных поколений связаны какой-то невидимой, но очень прочной нитью. Я закавычил два этих роковых слова, чтобы обозначить их связь — не историческую, не, тем более, географическую, а скорее, скажем так, метафорическую.
И эта связь сильнее любой другой, если не забывать, что метафора в сознании среднестатистического россиянина во все времена с неизменным успехом заменяла саму реальность.
Что объединяет два этих закавыченных понятия, две эти устойчивые метафоры? Я думаю, что они объединены некой третьей метафорой — метафорой фатальной недостижимости. И не надо мне напоминать о луноходах, о фотографиях обратной стороны лунной поверхности, а также о данной многим из нас в наших непосредственных ощущениях вполне реальной Америке. Я, повторяю, говорю о метафорах, которые, — опять же повторяю, — прочнее, убедительнее и в результате реальнее, чем сама реальность.
Несколько лет тому назад на одном из московских рынков я увлеченно наблюдал за занимательной сценой. Около прилавка с фруктами стоял не вполне трезвый гражданин, молча и сосредоточенно пытавшийся уцепить с прилавка виноградную гроздь. Как только он в очередной раз пытался дотянуться до вожделенной добычи, хозяйка винограда, не прерывая бойкой торговли, звонко шлепала его по шаловливой ручонке.
Он отдергивал руку и некоторое время стоял слегка колеблющимся столбом, изображая полную свою непричастность к суетному миру. Потом он снова тянул руку и снова получал шлепок. И опять. И еще. Это длилось, надо сказать, довольно долго. Но через какое-то время, утомившись от пылкой, но неразделенной страсти к халяве и бесперспективного рукосуйства, гражданин торжественно резюмировал: «Говно твой виноград». И устремился, солнцем палимый, в неясную даль в поисках лучшей участи.
С чего я вспомнил про этот вечный эзоповский сюжет?
Думаю, что виновата в этом все та же Америка. Ну, то есть не сама Америка, такая, какая она есть, а та мифическая, метафорическая «Америка», которая уже в который раз за социально-психологическую историю нашего отечества играет роль того самого зеленого винограда.
«Быть Америкой» — мечта стыдная, тайная, глубоко зарытая в плотном свалявшемся ворохе патриотической риторики. Но до Америки никак не дотянуться. Ни догнать, ни перегнать. Ни по мясу, ни по молоку. Никак ею не стать — сколько спутников ни запускай и сколько ни трынди про свое величие и двуполярный мир.
