Российские военнослужащие в Буче
Кадр расследования The New York Times
Как началась эта страшная война, так начались — и не утихают! — споры о том, можно ли говорить о российских солдатах и российской армии «НАШИ», можно ли о тех, кто вторгся сейчас в Украину, кто несет смерть украинцам, кто грабит и насилует, говорить «МЫ» — или только «ОНИ»? Доминирует та точка зрения, что если говоришь «НАШИ» и «МЫ», то ты сторонник войны, путинский лакей и так далее.
Нетерпимость соотечественников к чужой стилистике — не новость. Меня, например, обличают за то, что называю сами знаете кого Владимиром Владимировичем, а не злобным карликом, кровавым палачом и международным преступником. При этом поклонникам лингвистической чистоты не важно, что еще до начала войны я, будучи в России, сделал заявление с требованием признания Путина именно военным преступником и суда над ним, что в своих текстах и выступлениях я говорю о страшных преступлениях им совершенных, сравниваю с Гитлером так далее. За это, собственно, и сидел. Им важно, чтобы я не называл его Владимиром Владимировичем. Кстати, в приговоре гаагского суда, если доживем, его будут именовать именно так — Путиным Владимиром Владимировичем.
Но дело, конечно, не в глупости или дурном воспитании дающих нам бесплатные уроки русского языка. Спор серьезный — мы отвечаем за этот кошмар или это все сделали ОНИ, которые неведомым нам путем и без какой-либо нашей вины захватили нашу некогда страну?
Я ни разу не голосовал за Путина — в 2000-м, когда он баллотировался (первый раз в жизни и сразу в президенты), я не знал о нем ничего плохого, зато знал о его достойном поведении по отношению к Собчаку. Может быть, и проголосовал бы по призыву Ельцина, но не смог — невозможно было для меня поддержать штурмбаннфюрера СС, то есть подполковника КГБ. Но я работал в правительстве Гайдара, а потом в администрации президента Ельцина, я был очень активен в политике, и, хотя мы строили совсем другую Россию, наверное, и наша вина есть в том, что построилась именно эта.
