В издательстве «Новое литературное обозрение» в серии «Научная библиотека» вышло исследование историка литературы Ксении Филимоновой «Эволюция эстетических взглядов Варлама Шаламова и русский литературный процесс 1950–1970-х годов».
Варлам Шаламов прожил долгую жизнь, в которой уместился почти весь ХX век: революция, бурная литературная жизнь двадцатых, годы страданий на Колыме, а после лагеря — оттепель, расцвет «Нового мира» и наступление застоя. Из сотен стихов, эссе, заметок, статей и воспоминаний складывается портрет столетия глазами писателя, создавшего одну из самых страшных книг русской литературы — «Колымские рассказы».
Книга Ксении Филимоновой посвящена жизни Шаламова после лагеря, его литературным связям, мыслям о том, как писать «после позора Колымы» и работе над собственным методом, который он называл «новой прозой». Автор рассматривает почти тридцатилетний процесс эстетической эволюции В. Шаламова, стремясь преодолеть стереотипное представление о писателе и определить его место в литературном процессе 1950–1970-х годов, активным участником которого он был.
Проблема западных публикаций Варлама Шаламова
Значительные усилия предпринимал Шаламов в 1970-е годы в борьбе с «тамиздатом». Эта борьба привела писателя в итоге к публичному отрицанию колымской темы в 1972 году. В 1970-е годы «тамиздат» стал фактически еще одной русской литературой: после официальной советской, эмигрантской — неподцензурного самиздата. Американский славист, переводчик лагерной прозы Яков Клоц в статье, посвященной 50-летию выхода «Колымских рассказов» на Западе, также отмечает параллельное развитие нескольких культур этого периода:
Тамиздат представлял собой альтернативное «поле культуры» (Пьер Бурдье), не лишенное, однако, собственной идеологии и «горизонта ожиданий» (Ханс Роберт Яусс). От этого горизонта, как правило, и зависела судьба первых публикаций и восприятия контрабандных рукописей из-за железного занавеса — таких, как «Доктор Живаго» Пастернака (1957), «Поэма без героя» и «Реквием» Ахматовой (1959–1960 и 1963), «Стихотворения и поэмы» Бродского (1965), «Софья Петровна» Лидии Чуковской (1965), сочинения Синявского и Даниэля, «Колымские рассказы» Шаламова, романы Солженицына и др. Механизмы взаимодействия тамиздата с официальной советской печатью углубляют традиционно полярное представление о литературной жизни 1960-х как о борьбе между мейнстримом (Госиздатом) и андеграундом (самиздатом). Тамиздат привносит в эту бинарную модель третью составляющую, модифицируя ее в треугольник, основанием которого тамиздат и является. При вполне официальной, хотя и секретной, поддержке Запада (в т. ч. западных секретных служб) тамиздат, как правило, оперировал теми же рукописями, которые, прежде чем «утечь» за границу, циркулировали в самиздате, будучи отвергнутыми государственными издательствами. Выступая посредником в отношениях многих авторов, живущих в СССР, с литературным истеблишментом, с одной стороны, и со «второй культурой», с другой, тамиздат, таким образом, служил их общим знаменателем, влияя на позицию писателей, оказавшихся в поле пересечения одной культурной сферы с другой.
Долгое время существовала версия передачи Шаламовым «Колымских рассказов» в «тамиздат» под давлением Н. Я. Мандельштам, которая изложена В. Есиповым со слов И. П. Сиротинской в биографии В. Шаламова в серии «ЖЗЛ». Автор оспаривает информацию американского переводчика Дж. Глэда, согласно которой рукописи были переданы Шаламовым американскому профессору-слависту К. Брауну, который перевез машинопись рассказов через границу и передал Р. Гулю:
…поверить тому, чтобы Шаламов передавал 600 страниц своих рукописей какому-то неизвестному человеку и при этом столь «революционно» ему заявлял: «Мы устали бояться» — невозможно. (Слово «мы» писатель никогда не употреблял — мог говорить только о себе, а сам он после Колымы уже ничего не боялся.) В этой истории известно лишь то, что в 1961 году Шаламов под давлением Н. Я. Мандельштам согласился на переправку и печатание на Западе книги «Колымские рассказы». Писатель однажды сам признался в этом И. П. Сиротинской, которая привела данный факт в своем интервью с Дж. Глэдом. Никаких подробностей о передаче рукописей Шаламов ей не сообщал, но ясно, что речь шла не о журнальной публикации и тем более — не о «подарке» Р. Гулю и «Новому журналу», о существовании которого Шаламов, вероятно, и не знал, поскольку не интересовался эмигрантской литературой и никогда не слушал «радиоголосов». Позже писатель сильно сожалел об этом своем согласии, данном скорее импульсивно.
