Владимир Путин во время посещения одного из оборонных предприятий
kremlin.ru
Обсуждение нужности борьбы с коррупцией в путинской России приняло в последнее время необычайный накал с лёгкой руки Максима Каца, заявившего, что противостоять ей вредно, так как на разворованные деньги кремлёвский режим хотя бы не будет уничтожать мирных жителей соседней страны. Я давно придерживался того же мнения, и не предполагал, что высказывание его может вызвать столько ажиотажа — но начавшаяся дискуссия, как мне кажется, позволяет сделать несколько выводов и требует ряда комментариев.
Прежде всего скажу: я уверен, что сторонники «продолжения борьбы» руководствуются в своём подходе (пусть и не говоря об этом вслух) прежде всего пиететом к наследию Алексея Навального, выстроившего свою несостоявшуюся политическую карьеру именно на этом лозунге. Деятельность Алексея Анатольевича — к которому нельзя испытывать ничего, кроме неподдельного уважения за его готовность к самопожертвованию — прочно сцементировала в глазах российских диссидентов борьбу с коррупцией с борьбой с властью.
Подробное подтверждение тому можно увидеть в недавнем телеграм-посте уважаемого Максима Миронова о значимости коррупционных разоблачений ФБК, которые «десакрализировали» в глазах многих либерально настроенных людей фигуру Дмитрия Медведева, сильно подорвали доверие россиян к Сергею Шойгу и даже заставили усомниться в честности и бескорыстии самого Владимира Путина. В этом рассуждении мы видим классическую подмену тезиса: я могу согласиться с падением популярности этих трёх граждан (хотя мне кажется, что все они дискредитировали себя своей позицией во время войны куда больше, чем уточками, заимками или дворцом), но не понимаю, как изменение отношения людей к чиновникам повлияло на коррупцию. В России стали меньше воровать? Вернули награбленное в казну? Начали следить за целевым исполнением бюджета? Но вопрос о том, почему дискредитация политических противников стала считаться борьбой с коррупцией, никто даже не задаёт. Потому что. Не согласны — идите лесом.
