Надгробья жертв геноцида. Поточари, 2009 год
Фото: Wikipedia / Michael Büker
Для разных людей, кто пытается ужиться с нынешней российской властью, есть одна неприятная истина. Действующий режим располагает смутным мироощущением, но никак не чётко прописанной идеологией или хотя бы элементарной последовательностью. Оценки одних и тех же событий прошлого могут многократно меняться (и меняются) в разные стороны. Другими словами, путинизму не по пути не то что с последовательным монархистом или коммунистом. Ему чужд человек, банально помнящий, что ещё вчера Океания воевала с Остазией, а не Евразией и что Партия считалась изобретателем только вертолёта, но никак не поезда.
Один из примеров такой власти над прошлым — оценка официальным Кремлём июльского кошмара 1995 года в боснийской Сребренице. В далёком 2008 году лично министр иностранных дел Сергей Лавров прямо называл сребреницкую трагедию геноцидом. Уже не без шпильки в адрес Запада, но тогда вполне обоснованной: стоявший в балканском городке батальон миротворцев из Нидерландов действительно не спас гражданских боснийцев (их украинские коллеги, кстати, показали себя в те дни совсем по-иному, но об этом Москва не вспоминала никогда).
А спустя семь лет именно представитель РФ наложил вето на соответствующий проект резолюции ООН. При этом российские политики в своей риторике ещё использовали образ Сребреницы как однозначно негативный. Лично Владимир Путин в 2019 объяснял, что не может вернуть территории «ЛДНР» законным властям якобы потому, что Киев там учинит что-то в духе боснийских сербов.
Последние же два-три года в прокремлёвских СМИ поощряется пересмотр устоявшихся оценок случившегося в Сребренице. В случившемся обвиняют самих жертв, приведённую статистику объявляют подлогом, сделанным Западом назло сербам. А после полномасштабного вторжения в Украину официальные представители российского МИДа прямо характеризуют боснийскую резню как «провокацию» и «постановку». Пытаемся понять, насколько состоятельны такие заявления и чем руководствуются спикеры, отрицающие убийство нескольких тысяч людей — признанное исполнителями и зафиксированное множеством свидетелей.
Плохие времена для одного хорошего человека
В январе 1993 года сербу Срджану Алексичу исполнилось 26 лет. Родные и близкие знали парня как умелого пловца и неплохого актёра-любителя. К сожалению, те годы по всей бывшей Югославии совсем не способствовали раскрытию любых талантов. На Балканах шла жестокая война.
Родной для Алексича городок Требинье не стоял в стороне. Он находился в Боснии, в самом низу треугольника, что образуют на карте нынешние очертания государства. Однако жили в Требинье преимущественно не бошняки-мусульмане, а сербы. Так что 30-тысячный городок в военные годы большую часть войны контролировали отряды самопровозглашённой Республики Сербской, где и служил Срджан.
Требинье, вид на реку Требишницу
Фото: Wikipedia / Marijan
И зимой 1993 года формирования РС отбили Требинье у войск законного правительства Боснии. Местные гражданские-мусульмане, однако, не покинули родной городок, считая, что им ничто не угрожает. Одним из таких был некий Алан Глаголевич.
21 января бошняк остался сидеть в местной кафане, когда туда вошла группа боевиков РС. Сербы пришли от такой наглости «турка» в ярость, несчастного принялись избивать вчетвером. Алексич, знавший Глаголевича по мирному времени, заступился за иноверца и попытался успокоить товарищей. Мусульманин успел бежать. А сербы переключились на испортившего им забаву соплеменника. Спустя шесть дней Алексич скончался от побоев в местной больнице.
В 2010-х история Срджана легла в основу сербского фильма «Круги» («Krugovi», 2013)
В ретроспективе выглядит диким, что поступок Алексича на общем фоне югославских войн вышел одним из немногих подобных себе. Люди, поколениями жившие в одном государстве и понимавшие друг друга без переводчика, пустили на поток взаимные сожжения деревень, бомбёжки городов, осквернения храмов, убийства безоружных и строительство концлагерей. Заступаться за чужих в царившем повсеместном ужасе не спешил никто.
Срджан Алексич, конец 1980-х годов
Фото: Wikipedia / Blic.rs
И даже с таким бэкграундом особым кошмаром смотрятся события июля 1995 года в восточнобоснийской Сребренице. За две недели после взятия городка формирования РС уничтожили в его окрестностях около 8000 людей чуть ли не под присмотром нидерландских миротворцев ООН. Нового Алексича среди сербов тогда не нашлось, а вот его антиподов хватило с избытком.
Наверное, Босния сошла с ума
В 1990-х годах распад СФРЮ среди всех южнославянских республик вышел наибольшей катастрофой именно для Боснии и Герцеговины. И это не случайность: социалистическая Босния представляла единственный субъект Югославии, где отсутствовал абсолютно доминирующий этнос. Считавшиеся «титульными» бошняки-мусульмане составляли порядка 45% населения республики при 15–20% хорватов и 30–35% сербов.
Неудивительно, что среди обоих меньшинств жило затаённое желание пересмотреть границы республики и воссоединиться с соотечественниками. Горячие головы вообще не считали бошняков за равную себе нацию: мол, отуреченные потомки презренных османских пособников. Отчасти хорватскую и сербскую ирреденты сдерживало, что все боснийские общины традиционно жили дисперсно. Так что размежевание территории на три этнически чистые политии вело не просто к издевательствам над геометрией.
Такая инициатива неизбежно спровоцировала бы этнические чистки: выяснилось бы, что условная пара мусульманских сёл мешает единству соседних сербских районов.
До поры до времени потенциальную конфликтность гасил режим Иосипа Тито. С одной стороны, власти подавляли любой этнический национализм и совершенно не поощряли религиозность: как известно, в основе идентичностей бошняков, сербов и хорватов лежит именно принадлежность к разным конфессиям. С другой, в 1960–1970-х единое государство обеспечивало всей Югославии экономический рост. И Босния выступала чуть ли не главным его бенефициаром. Исторически считавшаяся слаборазвитой территория регулярно получала дотации из центра, здесь строили современные предприятия, создавали новые рабочие места.
Уличный торговец продаёт прохожему этническую карту Боснии: синим показаны округа с преобладанием хорватов, красным — сербов, зелёным — бошняков-мусульман. Сараево, март 1992 года
Фото: Getty Images
Но в 1980 году Тито умер. Смерть политика запустила распад построенного им государства. Оказалось, что титовский рыночный социализм немногим эффективнее социализма классического. Государству оказалось нечем платить по взятым при жизни диктатора международным кредитам. И разные югославские народы одинаково посчитали, что именно они несут ношу за нерадивых соседей. На рубеже 1980 и 1990-х годов, поймав волну таких настроений, к власти во всех республиках пришли националисты.
«До войны невозможно было сказать, какая этническая группа образует большинство в любой части Боснии. Даже в столице Сараеве. Я бы сказал, особенно в столице Сараеве».
— Роберт Дония, американский историк
В декабре 1990 года руководителем Боснии избрали диссидента-антикоммуниста Алию Изетбеговича. Он изначально выступал за сецессию республики в её «социалистических» границах, но долгое время избегал активных шагов. Лишь 6 апреля 1992 года Сараево провозгласило независимость по результатам референдума, сразу получив общемировое признание. Единая Югославия к тому моменту уже и так фактически развалилась, а на конкретно боснийской территории сербская и хорватская общины вовсю обособлялись в свои политии. Война всех со всеми становилась неизбежной.
